6. Кто написал Древний Китай

В качестве примера «исторической» деятельности иезуитов поговорим о возникновении «Древнего Китая».

1958–1960 годы получили в Китае название Большого скачка – кампании, направленной на подъем экономики. Вот его описание: «главной проблемой подъёма экономики считалось производство стали. Повсюду стали строиться мастерские по производству стали из руды, при этом отсутствовала надлежащая инфраструктура и фундаментальные знания о стали и мартеновских печах. В соответствии с директивами Партии, повсюду стали строиться малые печи из глины, которые топили дровами… Результатом был низкокачественный чугун, требующий для превращения в сталь дополнительной обработки и непригодный для широкомасштабного использования сам по себе. Он мог использоваться преимущественно для изготовления плугов и мотыг».

То есть в Китае в 20 веке внедрялись домницы или штукофены. а также блауофены, которые в Западной Европе были заменены домнами на рубеже 15 и 16 веков. После этого можно уже не тратить времени на комментирование историй о «древнекитайской цивилизации», которая, как и все остальные истории о «древних цивилизациях», напоминает бормотание двоечника у доски: «знал, но забыл» – в 20 веке веке китайцы якобы вернулись к тому, что уже знали во 2 веке до н. э. Скажем, однако, пару слов о том кто и зачем придумал сказки о Древнем Китае.

«Первый относительно широкомасштабный культурный контакт между Китаем и Европой состояляся ближе к концу XVI века, когда иезуитские миссионеры в кильватере португальцев достигли Китая по морю… Они не только распространили западные научные идеи в Китае, включая элементы математики, астрономии, географии, гидравлики, календарь и производство пушек, но также представили китайские (в особенности конфуцианские) идеи в Европе» (Д. В. Дубровская Миссия иезуитов в Китае М., КРАФТ – ИВ РАН, 2001, с. 122).

Картина, совпадющая с ролью европейцев в Московии и России – они принесли передовые технологии и написали местную историю.

«В истории взаимоотношения стран Европы с Китаем фигура иезуитского миссионера Маттео Риччи (1552–1610) стоит на особом месте. До его миссии Китай был для европейцев неведомой страной, ведь именно Риччи идентифицировал «Китай» Марко Поло с Китаем…» (там же, с. 226). Заметим, что сами китайцы называли свою страну Хань. (Все нелепицы и несоответствия сколь-нибудь реальному Китаю книги Марко Поло давно отмечены, и мы просто обращаем внимание на то, что «источники по истории Китая» тоже начали создавать иезуиты).

«Маттео Риччи начал изучать Китай и его язык в 1582 году по прибытии в Макао, где он подготовил обобщенное описание народа, обычаев, институтов и правительства Китая» (там же, с. 226–227). То есть Маттео не стал тратить времени на изучение страны, а, вступив на ее побережье, сразу «подготовил обобщенное описание».

«Описание Китая, представленное в Европе позднейшими миссионерами, можно сказать без преувеличения, были пропитаны собственными идеями Маттео Риччи» (там же, с. 200). Каковы же были эти идеи? Напомним, в Европе это было время утверждения абсолютизма. Поэтому древняя могучая китайская монархия всеобщего благоденствия – это был именно тот образец, на который надо было равняться европейцам. «В Европе подобные характеристики были с энтузиазмом подхвачены воспреемниками докладов изуитов: в то время неограниченный просвещенный деспотизм являлся высочайшим политическим идеалом в европейских странах…» (там же, с. 205).

А вот что Риччи говорит о политической организации Китая: «Другой примечательный факт, вполне достойный быть отмеченным как отличный от Запада, состоит в том, что все королевство управляется орденом просвещеных, известных среди народа как философы» (там же, с. 200). Нетрудно сообразить, что здесь Риччи дает прямое определение ордена иезуитов, который и должен править миром.

При этом, что показательно, «прибытие иезуитов в Пекин совпало с упадком столь многих аспектов жизни в Китае, что просто удивительно, как они смогли представить столь благоприятное описание страны» (там же, с. 206). Ничего удивительного тут нет. Байки о могуществе Китая Риччи мог расказывать применительно к прошлому, поскольку настоящее Китая в эту картину никак не вписывалось. Мы уже отмечали, что глобальные торговые структуры сами создают местную власть в стране, из которой происходит вывоз товара. Задача этой власти как раз обеспечивать беспрепятственную торговлю, то есть колониальный вывоз. Поэтому в Китае на момент прибытия туда иезуитов уже существовали местные власти, сформированные предыдущей деятельностью купцов-меркурианцев. Чем же были заняты местные китайские правители? Получением европейского оружия для нейтрализации своих конкурентов: «в 1622 году… император, которому уже угрожала новая манчжурская сила… направил посла в Макао, попросив помощи иезуитов в литье пушек… (китайские) сановники… попытались призвать португальскую артиллерию и три-четыре сотни людей из Макао для отражения манчжурского вторжения» (там же, с. 124). То есть нескольких сотен европейцев вполне бы хватило для того, чтобы отбить манчжуров, которые в 1644 году установивили над Китаем свою власть. Это хороший показатель «могучести» тогдашнего Китая.

Маттео Риччи принадлежит также заслуга создания «древнекитайской философии», в частности конфуцианства: «Китайский мудрец Кун Фу-цзы был неизвестен на Западе до тех пор, пока Риччи не перевел его работы и не дал ему имя, которое стало известно всем – Конфуциус… Его доктрина, которой предстояло владеть воображением и симпатиями китацев на протяжении 25 столетий, доктрина, которая служила основой китайского общества и государственной структуры, была основана на любви и уважении окружающих и на подчинении законным образом установленным властям… конфуцианство представлялось Риччи прекрасной идеологией-партнером, которую можно было дополнить идеями о Всевышнем» (там же, с. 89–90). Напомним, что задачей иезуитов было обращение китайцев в католицизм. Риччи явно использовал идею, что христианство приходит на смену Ветхому Завету как религии Закона. Китайцам, по задумке Риччи, полагалось тоже исповедовать Закон, только не Моисеев, а Кун-цзы, чтобы после от него перейти к христианству. Насколько могла соответствовать нищему неграмотному Китаю, говорящему на 130 языках, доктрина основанного на законности государства, управляемого учеными-философами – вопрос, что называется, риторический. Зато она хорошо соответствовала идеям иезуитов.

Что касается собственно китайского языка, то он «представляет собой совокупность весьма сильно различающихся диалектов, объединённых в 10 больших групп с единой иероглифической системой письма». Это означает, что представители различных диалектов китайского могут и не понять друг друга при разговоре, но легко найдут общий язык при переписке. Название одного и того же предмета, хоть и звучит по-разному в различных диалектах, на письме передается одним, понятным для всех иероглифом. На наш взгляд, это свидетельство того, что китайская письменность изначально создавалась для территории, говорящей на разных языках (диалектах). При буквенной системе записи слов название одного и того же предмета будет не только звучать, но выглядеть на письме по-разному в различных диалектах. Единственный способ для общего понимания – создание письменности, не привязанной к звукам, а основанной на рисунке – иероглифе.

Вполне вероятно, что китайская иероглифическая система письма была создана именно иезуитами. Во всяком случае, распространение католицизма и своего влияния за счет вовлечения местного населения в свою систему образования – это стандартная практика иезуитов. Весьма кстати тут была единая китайская письменность. Начал эту образовательную деятельность в Китае сам Риччи: «в Нанкине… он основал еще одну миссию, которая со временем успешно развилась… в круг иезуитов было привлечено большое количество влиятельных людей города… большинство неофитов из среды высшего класса были пойманы на крючок науки» (там же, с. 94). В Пекине «репутация иезуитской миссии была столь высока, что их дом был был постоянным объектом посещений высоких правительственных сановников и широко известных ученых» (там же, с. 103). Всего же до 1800 года в китайских миссиях иезуитов приняло участие около 920 членов ордена. В середине 19 века в Китае насчитывали 240 тысяч католиков, в начале 20-го – 720 тысяч.

Многое указывает, что именно Маттео Риччи не только создал «древнюю» китайскую историю и философию, но и разработал письменность для ее «аутентичной» записи. Маттео Риччи «был первым европейцем, переведшим китайские классические тексты, и он был первым человеком с Запада, который в совершенстве владел китайским языком… Это достижение редко повторялось кем-либо из европейцев… А ведь Риччи приходилось составлять свои собственные словари…» (там же, с. 89). «Одно из наиболее знаменитых произведений Риччи на китайском языке называется «О дружбе»… оно было написано… в форме диалога между самим миссионером и китайским ученым. Трактат… много раз переиздавался самими китайцами» (там же, с. 94). Действительно, человек, создавший письменность, не может не владеть ей лучше всех остальных.

Так что, на наш взгляд, Маттео Риччи по праву становится в шеренгу людей, написавших «древние цивилизации»: в один ряд с Виссарионом Никейским, создавшим Древнюю Грецию, и Сигизмундом Герберштейном, написавшим Киевскую Русь.