Сталин и партия

Сталин и партия

Свидетельства самых разных людей — Светланы Аллилуевой, маршала Жукова, югославского деятеля Джиласа, Никиты Хрущева — говорят о том, что после победы в войне Сталин переживал глубокий упадок физических сил. Тяготы войны сказались на его здоровье и состоянии нервной системы; когда напряжение военных дней сменилось мирным течением будничных событий, появились явные признаки старения — затруднение в движениях и сутулость; он стал немногословен, раздражителен, подозрительность превратилась в манию[1]. 24 июня 1945 г., после грандиозного парада на Красной площади, во время банкета, на который были приглашены военачальники и другие руководители страны, он произнес странную речь, намекнув, что может уйти в отставку года через два-три. Адмирал, который позднее поведал об этом эпизоде, подозревал, что Сталин хотел главным образом выяснить реакцию всех присутствовавших на свои слова. Все заторопились протестовать и желать ему многих лет правления[2]. Гипотеза о том, что Сталин в тот момент мог быть искренен, выглядит совершенно недостоверной в свете дальнейших событий.

В сентябре 1945 г. Государственный Комитет Обороны был распущен. Это был чрезвычайный орган, сосредоточивший всю полноту власти в период военного времени. Он был заменен формой правления в рамках государственного аппарата, созданного в соответствии с конституцией страны[3]. Внутри партии также были восстановлены нормы, предусматривающие регулярное и довольно частое проведение заседаний верховных уставных органов: Политбюро, Оргбюро и Секретариата[4]. Но эти решения остались на бумаге. Возврата к нормальным методам руководства страной не произошло даже в той степени, в какой правление предвоенного периода с его внутренними потрясениями можно назвать нормальным. Продолжали практиковаться формы руководства, укоренившиеся в годы войны и ставшие привычными. Сталин почти никогда не председательствовал на заседаниях Совета Министров, хотя занимал пост его главы[5]. Переизбранный Верховный Совет собирался только один раз в год для того, чтобы принять бюджет и утвердить указы, принятые в период между двумя сессиями. Управление страной осуществлялось при помощи указов и постановлений, публикуемых периодически от имени правительства или партии, но вырабатывались они на заседаниях весьма узкого круга руководителей, точный состав участников которых неизвестен.

Методы работы, соответствующие партийному Уставу, были восстановлены внутри партийных организаций в еще меньшей степени, чем были восстановлены законность и конституционные формы /325/ управления внутри государственного аппарата. Прошли месяцы, а затем и годы, а съезд партии не созывался. Центральный Комитет собирался на пленум лишь однажды, в феврале 1947 г., для рассмотрения проблем сельского хозяйства. На этом же пленуме состав Политбюро был пополнен рядом деятелей, которые приобрели в период войны огромную власть, — это были Берия, Маленков, Вознесенский, а также два кандидата — Булганин и Косыгин. Умер Калинин. Состав Политбюро в результате выглядел следующим образом: Сталин, Андреев, Берия, Вознесенский, Ворошилов, Жданов, Каганович, Маленков, Молотов и Хрущев плюс упомянутые кандидаты[6]. Но этот узкий конклав, который традиционно включал наиболее влиятельных советских политических деятелей, так и не стал работать коллегиально. Работа строилась как бы по комиссиям, группам в 5, 6, 7 членов, подобранных в соответствии со стоящей перед ними проблемой; на практике к решению той или иной задачи допускались не все (как правило, Ворошилов или Андреев)[7].

Состав Политбюро был мало знаком широкой общественности; в официальных документах его члены именовались чаще всего «соратниками Сталина», а не «руководящими деятелями партии». По существу, все решения продолжали приниматься лично Сталиным после консультации с теми его ближайшими сотрудниками, которых он сам выбирал для каждого отдельного случая. Рабочее расписание Сталина определяло режим работы всего политического и государственного аппарата. В силу привычки, ставшей традицией в военные годы, Сталин вставал к полудню и оставался на ногах до глубокой ночи: остальные руководители собирались у него поздно вечером за ужином, в его недоступной для посторонних даче, окруженной лесом, которая была расположена на западной окраине Москвы, В то время это была любимая резиденция Сталина[8]. Эти ночные трапезы — единственная форма встреч всего руководства страны, о которой нам точно известно. Руководящие сотрудники аппарата находились в государственных или партийных учреждениях до самого рассвета, пребывая в ожидании, не поступит ли какое-либо указание сверху.

Каких-либо признаков поиска альтернативы абсолютной власти Сталина или его взглядам в послевоенные годы не было, а ведь до середины 30-х гг. подобные попытки наблюдались. Публичные выступления или просто появление на людях стареющего вождя стали крайне редкими и случайными; выдаваемый экзальтированной пропагандой за главного, если не единственного, творца победы, Сталин превратился в подобие загадочного всемогущего божества[9]. Жуков, единственный из военачальников, чей престиж и боевая слава, приобретенная в ходе войны, могли бы затмить образ вождя, был удален из Москвы. Его назначили командующим Одесским военным округом, на окраине страны[10]. Все же нельзя сказать, что на верхних этажах власти царило полное спокойствие. Хотя ясных документированных свидетельств практически не существует, /326/ нам теперь известно, что по ряду вопросов высшие руководители придерживались противоположных позиций: это касалось, например, практики установления цен на сельскохозяйственную продукцию и — в более общем плане — всех проблем сел[11]. По тому, как они вели себя после смерти вождя, можно думать, что в душах некоторых из них таилось уже сомнение в мудрости некоторых сталинских установлений. Трудности в развитии страны отражались с неизбежностью на действиях и состоянии ее руководителей. Но в обстановке, когда все это не могло открыто проявиться в виде откровенных политических дебатов, столкновения приобретали характер прежде всего личного соперничества, тайной борьбы и интриг в окружении Сталина, в тени его величия. Сам вождь относился к этим своим сотрудникам с подозрительностью и без особого уважения, продолжая понемногу осуществлять отбор и среди них[12].

Организацией, в наибольшей степени способной откликнуться на нужды и противоречия жизни общества, была коммунистическая партия. Ей предназначалась та же роль руководителя и гегемона, какую она играла и прежде во всей истории Советской страны. Травма 1936–1938 гг., когда было физически уничтожено множество партийных руководителей, еще не была залечена, но шок прошел после глубокого обновления партийных рядов в годы войны. Среди 6 млн. членов и кандидатов в члены партии, зарегистрированных в 1946 г. (четвертая часть приходилась на кандидатов), 2/3 составляли те, кто вступил в партию во время войны: 2,5 млн. коммунистов вернулись из армии к мирной жизни в результате демобилизации[13]. Сталин и его приближенные обнаружили несколько преждевременно тревогу по поводу того, не заражены ли новые члены партии, только что вернувшиеся с фронта, желанием обновить партию и стремлением развязать в ней дискуссию; их считали «недостаточно подготовленными политически»[14]. Были приняты меры предосторожности: во-первых, был резко ограничен прием в партию (как указывалось, бороться надо не за «количество», а за «качество»). В результате этого ещё и семью годами позже в партии состояло всего лишь 6,9 млн. человек; большую часть вновь принятых в партию людей рекомендовал комсомол[15]. Во-вторых, была проведена кампания всеохватывающей политучебы, в которую вовлекались как рядовые члены партии, так и среднее руководящее звено. Целью ее была унификация образа мышления, приведение его в соответствие с идеологией сталинского государства, которая только одна накануне войны утвердилась в учебниках и школах страны, только ее принципы пропагандировались и охранялись[16].

Фундаментальным и бесспорным изложением доктрины вновь был назван «краткий курс» истории партии, который был опубликован в 1938 г. именно с целью обобщить и изложить в доступной форме сталинскую концепцию. Его изучение стало всеобщим и обязательным и осуществлялось под пристальным наблюдением руководящих органов[17]. Вновь вступившие в партию должны были пройти /327/ курс политподготовки. Те, кто стоял в партийной иерархии над ними, также были охвачены политучебой, но по более широкой программе. Та часть руководителей, которая выдвигалась на ответственную работу в масштабе области, должна была пройти курс обучения в Высшей партийной школе, организованной в Москве. Срок обучения в ней составлял три года, занятия велись на трех факультетах: первый — для руководящих кадров партии, второй — для работников государственного аппарата, третий — для сотрудников печати. Другие школы были созданы на периферии страны; они были рассчитаны на двухлетнее обучение по тем же направлениям. Эта форма обучения предназначалась для тех, кому предстояло работать на уровне района: в 1946 г. их было 50, а всего лишь годом позже — 177. Для подготовки кадров к «теоретической работе», понимаемой как разработка официальной интерпретации ортодоксального знания, был создан институт для послевузовского обучения: Академия общественных наук при ЦК КПСС[18]. Было, наконец, начато издание специальной еженедельной газеты, выступления которой звучали так, будто ей предоставлено было особое право верховного надзора за всей печатью страны, как будто было мало строгой цензуры, осуществлявшейся над средствами массовой пропаганды; эта газета, что было уникальным случаем в истории советской журналистики, была органом всего лишь одного подразделения центрального партийного аппарата — Отдела агитации и пропаганды[I].

Вся эта деятельность по усилению идеологического контроля, наряду с работой по мобилизации трудящихся на выполнение экономических планов, стала основной задачей партии. Она не была и не должна была быть организацией, призванной вырабатывать коллективно политические решения: с этой точки зрения разница между коммунистами и некоммунистами была для Сталина чисто формальной[19]. Различие это лежало в другой плоскости. Сталин неукоснительно проводил в жизнь свою концепцию партии как военно-идеологического ордена, как носителя власти в Советском государстве, «приводного ремня» для передачи принятых наверху решений в массы. Даже опыт войны не заставил его отойти от жесткого осуществления программы, которая была выработана после продолжительной борьбы и утвердилась окончательно лишь накануне мирового военного конфликта.