Партия против полиции
Партия против полиции
За внешними проявлениями единства и эффективности руководства, которые демонстрировали наследники Сталина после его смерти[1], скрывалась напряженная драматическая борьба. Хотя они работали под предводительством вождя до самых последних дней, не решаясь на критику его действий, многие из них, возможно, понимали, что его политика ведет страну в тупик, из которого не будет выхода. Тем не менее никто не знал ясно, что же следует делать. Новое руководство приступило к работе, не сделав какого-либо программного заявления, если не считать общих слов о стремлении продолжать начатое дело, которые содержались в речах во время похорон. Огромные внутренние и международные трудности заставляли этих людей сохранять единство, но в то же время было очень много такого, что их разделяло, и причины этого были весьма глубокие. Сталин всегда препятствовал возникновению дружеской близости между своими сотрудниками, страшась, что эти отношения могут перерасти в политическую коалицию. Никто в верхах не мог претендовать на роль официального наследника; никто не был в состоянии заявить о каком-либо прямом указании покойного, которое бы подтверждало его права на эту роль; каждый из деятелей не мог опереться ни на широкую личную популярность и престиж, ни на в достаточной степени контролируемый им единолично аппарат власти.
Все основные элементы, составляющие механизм Советского государства — партия, правительство, армия, полиция, дипломатия, — были подчинены непосредственно Сталину, который их лично контролировал до самого последнего дня. В качестве преемника предстал для всех Маленков, поскольку он встал во главе Совета Министров. Но для того чтобы занять место покойного, требовалось другое. Позднее, когда выдвижение Маленкова оказалось краткосрочным, многие спрашивали себя, почему в 1953 г. он ушел с поста секретаря ЦК партии, с которым были связаны вся его предшествующая карьера и опыт работы, неужели он не понимал, что именно партия — основной инструмент руководства страной? Это, напротив, полностью оценил Хрущев, который оказался в состоянии совершить стремительный подъем к власти именно с этого места[2].
В действительности же в момент смерти Сталина баланс сил был не так прост. Маленков не был Генеральным секретарем ЦК партии, как Сталин в момент смерти Ленина. Не стал им и Хрущев, по крайней мере, в первый момент: он занял пост только одного из секретарей ЦК, каким до того был Маленков. Трудно утверждать, хотя это и пытались делать, что переход Маленкова из одной области руководящей работы в другую был сознательным шагом по пути институциональной реформы, /401/ направленной на перемещение центра власти от Секретариата ЦК партии к правительству[3]. Все решения, которые в те дни принимались, носили на себе отпечаток прагматичного, сиюминутного подхода и незавершенности.
Благодаря престижу Сталина пост Председателя Совета Министров приобрел большое значение и превратился в глазах всего мира в вершину власти в СССР. В отношения с другими великими державами Сталин вступал именно как человек, занимающий эту должность. Именно сюда тянулись нити внешней политики, которая имела для СССР всевозрастающее значение. Заняв этот пост, Маленков не мог совместить новую должность с сохранением прежней, секретаря партии, он не имел достаточного авторитета, чтобы претендовать на роль нового Сталина, а без этого такое совмещение не было возможно.
Маленкову было немногим более пятидесяти, то есть он был наиболее молодым из всей группы преемников Сталина. Но и ему, как и любому другому из них, еще предстояло создавать себе авторитет. Он был энергичным организатором, обладал живым, но холодным умом; это не был человек сильной воли, способный на личную храбрость, В качестве секретаря партии он в различное время осуществлял верховный надзор за рядом важных секторов экономической и политической жизни, но никогда на нем не лежала прямая ответственность за работу какого-либо оперативного подразделения (руководство республикой, министерством, военным соединением). Его стартовой площадкой явилось в свое время управление отделом кадров Центрального Комитета, в обязанности которого входил тщательный отбор людей для всех других руководящих должностей. Это был отдел, работу которого Сталин контролировал с особой подозрительностью и вниманием. Таким образом, из всех сталинских руководителей Маленков был тем человеком, который наиболее тесно сотрудничал с вождем, ближе всех к нему находился, скрываясь в тени его величия.
В структуре власти, которую создал Сталин, был один компонент, на который все, руководители и руководимые, смотрели со страхом: это была политическая полиция; она представляла собой уникальный инструмент власти, пользующейся высокой степенью самостоятельности. В период, предшествовавший смерти Сталина, очень многие страхи, охватившие граждан страны, были связаны с ее всепроникающим присутствием. Во главе Министерства внутренних дел оставался Берия; формально, но только лишь формально, он был подчинен Маленкову. В действительности же он не имел над собой никакого высшего контроля. Первой заботой новых руководителей было успокоить страну. Кампания против «врагов народа» была разом прекращена. Были провозглашены амнистия по всем преступлениям, подлежащим наказанию заключением на срок до пяти лет, и сокращение сроков по приговорам к более длительному заключению[4]. 4 апреля Министерством внутренних дел было сделано сенсационное заявление. Враги, арестованные по обвинению в заговоре, невиновны; их признания получены «жестокими методами, противоречащими закону». Впечатление /402/ это произвело колоссальное[5]. По всем доступным нам сведениям, инициатива этих действий исходила непосредственно от Берии: даже он стремился создать себе популярность[6]. Но это было лишь начало того стремительного развития событий, которое приведет его к свержению.
Тремя месяцами позднее последовало еще более сенсационное заявление. Берия был обвинен в заговоре с целью установления своей личной власти. Это разоблачение и тогда, и в наши дни производит противоречивое впечатление. Оно никогда не было доказано документально. Тем не менее никто никогда не ставил его всерьез под сомнение: это был, как говорил один историк, «весьма реальный вариант»[7]. Само существование всемогущей полиции, которую возглавлял Берия, являло собой такой заговор. В последние недели жизни Сталина Берия был отстранен от основных дел и обязанностей, но затем с триумфом вернулся к руководству своим ведомством[8]. Он возглавлял его в течение 15 лет и не упускал возможности использовать свою власть для сведения личных счетов или того, чтобы держать в постоянном страхе коллег. Жестокий и циничный, он был окружен общей ненавистью. Но в продолжение всего этого времени он чувствовал над собой грозную руку Сталина, который мог бы избавиться от него, если бы захотел. Когда Сталин скончался, исчезла сама возможность действенного контроля над ним. Берия был обвинен в намерении поставить Министерство внутренних дел «над правительством и над партией»[9]. Но на самом деле милиция находилась именно в таком положении с 30-х гг. В 1953 г. она была укомплектована людьми, подобранными Берией и привыкшими выполнять его приказы. Другие руководители, включая Маленкова, не имели средств подчинить ее себе. Их телохранители, охрана правительственных апартаментов и дворцов находились под управлением службы Берии, даже телефоны их прослушивались. Никакая нормальная политическая жизнь не была возможна до тех пор, пока сохранялась подобная ситуация.
Для изменения положения не было другого пути, кроме решительной борьбы с Берией и его аппаратом. Операция была чрезвычайно рискованной. Под руководством Берии находилась не только милиция, но и внутренние войска и отряды специального назначения. Эти части были сконцентрированы вокруг Москвы в момент смерти Сталина для предотвращения беспорядков. Позднее они там и остались под предлогом поддержания порядка, которому угрожал, как было сказано, приток преступных элементов, который стал следствием освобождения из тюрем по амнистии множества заключенных[10]. Длительное пребывание этих войск в окрестностях столицы породило подозрение, что Берия готовит государственный переворот. Необходимо было действовать быстро. Исход борьбы решало время: Министерство внутренних дел должно быть нейтрализовано до того, как оно перейдет к активным действиям.
Насколько нам сегодня известен ход событий, выступление против Берии носило характер превентивного удара. Он требовал поддержки /403/ со стороны армии. Для обеспечения успеха необходимо было согласование усилий всех остальных руководителей, а также соглашение между ними и верховными военными деятелями: готовиться к действиям следовало в высшей степени осторожно и секретно. Когда удар Берии был нанесен, Маленков в глазах всех выглядел основным героем[11]. Сведения последующих лет пролили свет на тот факт, что опасная и деликатная работа по сплетению всех нитей в единую ткань была осуществлена в первую очередь Хрущевым, менее находившимся ни виду и более решительным; он действовал в рамках тех возможностей, которые дало ему положение секретаря ЦК партии. Маленков оказал ему поддержку. Правда, источник этих подробностей — рассказ самого Хрущева; но к нему с доверием относились в наиболее информированных и широких кругах советского общества[12].
Тому же источнику мы обязаны единственным рассказом о том знаменитом заседании Президиума ЦК партии в июне 1953 г., на котором Берия был арестован[13]. Созвано оно было для обсуждения военных вопросов, но превратилось в обличение главы полицейского аппарата, который был застигнут врасплох. Когда наступил соответствующий момент, то по заранее согласованному сигналу вошли в зал заседания маршалы, находившиеся в ожидании в соседнем помещении. Жуков и генерал Москаленко объявили Берию арестованным: он был отправлен в тюрьму под охраной сил армии[I].
. Граждане страны могли догадаться о том, что происходит что-то важное по движению войск, которые должны были предотвратить возможное выступление воинских частей, находившихся под управлением Министерства внутренних дел, но вооруженное вмешательство армии не потребовалось. 10 июня об аресте было объявлено всей стране после Пленума Центрального Комитета партии, продолжавшегося шесть дней. В декабре было сообщено о судебном процессе над Берией и его расстреле; приговор был вынесен специальным трибуналом под председательством маршала Конева[14].
Возмездие воздали Берии его же мерой. Он был осужден на основании тех же чрезвычайных декретов от 1 декабря 1934 г. (они последовали в свое время после убийства Кирова), которые служили юридическим оправданием жесточайших сталинских репрессий[15]. В обстановке, когда правдиво рассказать стране о закулисной стороне уничтожения этого деятеля было невозможно, в объяснениях были сделаны ссылки на ряд политических причин. Частично эти разъяснения были опубликованы в печати, частично их распространили в качестве закрытого документа для внутрипартийного пользования. Набор приводимых причин был подобран явно в спешке и в последний момент: достаточно сказать, что Берию обвиняли в том, что он плохо отзывался /404/ о Сталине после его смерти и намеревался сблизиться с Югославией, то есть осуществить то, что другие руководители не замедлили позднее сделать. Ему было предъявлено стереотипное обвинение в том, что он действовал по указанию и в интересах иностранных империалистических держав. Малоправдоподобными выглядели и ссылки на воскрешенные сомнения в его политической честности (хотя сегодня мы думаем, что они имели глубокое основание). В давние годы эти сомнения выражали старые большевики, например Орджоникидзе, что, однако, не помешало Сталину сделать Берию одним из ближайших своих сотрудников[16]. Но на фоне огромного значения самого события эти несоответствия привлекали внимание лишь немногих.
В первой же статье, появившейся в «Правде», где содержалось объяснение происходящего и где были сконцентрированы «уроки», которые следует извлечь из всего происшедшего, была одна крайне важная фраза: «Необходимо взять под контроль, систематический и твердый, органы Министерства внутренних дел». Эту операцию как в центре, так и на периферии должны были осуществить соответствующие «партийные организации»: это «не только их право, но настоятельная и непосредственная обязанность»[17]. Так была провозглашена будущая радикальная реформа, призванная уничтожить всемогущество политической полиции. Инициатива вновь исходила от Секретариата ЦК партии, и дело это было реализовано в последующие месяцы без привлечения к нему публичного внимания, но сделано все было надежно и последовательно. В целом механизм «государственной безопасности» был лишен какой-либо автономии. При Сталине его руководители могли на местах, в областях, находящихся в их компетенции, проводить расследование или арестовывать любого, включая местных политических руководителей, никому не давая в этом отчета, кроме своих собственных начальников в Москве. Они могли вербовать информаторов в партии, не ставя в известность ее ответственных деятелей. В ходе осуществленной реформы они были поставлены в зависимость от обкомов и подчинены их секретарям.
Аналогичные изменения были проведены и в центре; политическая полиция была изъята из-под руководства Министерства внутренних дел и подчинена Центральному Комитету, то есть поставлена под контроль его Секретариата и аппарата. Руководители и функционеры партии получили теперь возможность вмешиваться в проводимые расследования, пересматривать даже прошлые дела. Были ликвидированы органы чрезвычайного назначения («особые совещания»), которые действовали в рамках полицейского механизма и имели право налагать наказание в административном порядке. Так называемые государственные преступления были переданы в сферу компетенции обычной юридической системы[18]. Разом партия была освобождена от угрожающего ей меча, который Сталин держал занесенным над ее головой: без санкции уставных партийных органов ни один ее член не мог быть ныне брошен в тюрьму. В результате изменению была подвержена вся система сталинской власти в целом. /405/ Реформа не могла бы быть осуществлена без решительной чистки аппарата полиции. Практически весь состав руководства всех служб безопасности был в целом сменен, основные помощники Берии арестованы: некоторые — Меркулов, Деканозов, Кобулов — расстреляны вместе с ним; другие — Багиров, Абакумов — несколько позже. Руководители этих служб в областях и республиках федерации были также, как правило, заключены в тюрьмы. Некоторых отправили в отставку. На их посты стали назначать офицеров из политического аппарата армии, партийных работников, руководителей комсомола.
Начиная с Берии, имена тех, кого изгнали из органов, были с самой худшей стороны известны среди заключенных концентрационных лагерей, депортированных и ссыльных. С момента, когда сами инквизиторы были объявлены преступниками, для их жертв забрезжила впереди надежда. Тысячи писем стали приходить в адрес партийных органов, правительства, органов юстиции с просьбами провести пересмотр старых судебных дел. Многие граждане страны обращались с ходатайствами о реабилитации или о возвращении членов их семей, попавших в руки полиции и исчезнувших без следа. Сама чистка среди ответственных сотрудников полиции поставила под вопрос оправданность ее действий. Были вскрыты старые досье. Многое стало впервые известно даже самим руководителям страны. Конечно, нельзя сказать, что они не знали, как функционируют репрессивные органы. Однако неведомым часто оставалось, каковы были конкретные обвинения, какие доносы поступали, насколько фальшивы были доказательства, использованные для вынесения юридических приговоров. Теперь все это вышло наружу.