Возобновление антисталинизма. XXII съезд

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Возобновление антисталинизма. XXII съезд

При всем своем неверии в идеологов Хрущев никогда не трогал их и нередко сам разделял их точки зрения. Однако он попытался свести счеты с опорой «идеологического фронта». Когда в результате его правительственной деятельности оговорки превратились в резкую критику его международной политики, он попытался возобновить поход против Сталина. Он сделал это на XXII съезде КПСС, состоявшемся 17–31 октября 1961 г. в Москве. Хрущев представил на нем новую Программу партии (прежняя была разработана в 1919 г.) и говорил о том, что к 1980 г. в СССР будет «создана материально- техническая база коммунизма»[43]. Однако Программа с се хвастливыми и опрометчивыми обещаниями осталась на втором плане после его нового наступления на Сталина, которое снова приобрело весьма личный характер. Вряд ли оно было одобрено Президиумом ЦК перед съездом, насколько можно судить по форме его обсуждения[44]. Наступление было начато в докладе Хрущевым, где возобновилась полемика со старой «антипартийной группой» Молотова и Маленкова, Часть делегатов подхватила эту тему, другая часть замалчивала ее. С большей настойчивостью Хрущев вернулся к ней в заключительной речи. Через 5 лет после XX съезда хрущевская критика Сталина уже не предвещала, как в 1956 г., глубокого пересмотра всего советского опыта и государственной идеологии. Осталось лишь то, что было в «секретном докладе»: критика личных недостатков и обвинение в совершении преступлений, с одной важной разницей — на этот раз те же самые факты были обнародованы и распространены печатно. Операция завершилась несколькими театральными жестами. Тело Сталина убрали из Мавзолея, где оно находилось вместе с телом Ленина[45]. Сталинград был переименован в Волгоград. Убрали портреты и статуи Сталина, которых немало оставалось на своих местах и после XX съезда. Хрущев хотел большего. Он предложил воздвигнуть памятник жертвам сталинских репрессий[46], но это предложение не прошло.

Можно предположить, что, возвращаясь к «секретному докладу», Хрущев хотел прежде всего укрепить свою личную власть против тайных и явных цензоров, ограничивавших его в руководстве партией[47]. Возможно. Хотя вокруг него были и критики, и соглашатели, в партии никогда не было настоящей фракции Хрущева: этому препятствовали традиции и Устав. Однако этого мало. Не было даже движения в поддержку Хрущева, хотя в стране существовали неоформленные антисталинские тенденции. Будучи Первым секретарем ЦК КПСС и Председателем Совета Министров, Хрущев имел власть, которую принцип монолитности не позволял публично оспаривать. Он имел в своем распоряжении не только партийный и государственный аппарат, но и личный секретариат, более многочисленный и во многом более влиятельный, чем сталинский. Он мог решать, притом и единолично, вопрос о любом назначении на ответственный /504/ пост. Таким образом, существовал достаточно широкий круг лиц, прямо ему обязанных. Однако эта группа так и не смогла образовать настоящее течение. Она оказалась способной только создать в последние годы правления Хрущева нечто вроде культа его личности, что скорее ослабило, а не укрепило его авторитет.

Какими бы ни были намерения Хрущева, когда он возобновил наступление на Сталина, воздействие его оказалось сильнее, чем во время XX съезда. Границы наступления остались прежними, но теперь оно шло не только сверху, так как отвечало новым настроениям интеллигенции, молодежи, бывших заключенных. Общество было более подготовленным к восприятию его. Официальная идеология временно оказалась в обороне.

После XXII съезда стало возможным публично воскрешать в печати трагические страницы сталинского правления и не только назвать имена жертв его репрессий, но и указывать хотя бы в общих чертах обстоятельства их исчезновений (что между 1956 и 1961 гг. не позволяла цензура)[48]. В области исторических исследований, изнемогавших в скудности ортодоксии, начался самый плодотворный период.

В деятельности Хрущева после XXII съезда началась вторая волна реформ. Прежде всего он заставил партию еще больше сосредоточиться на экономической работе. В марте 1962 г. он провел реорганизацию всего руководящего аппарата сельского хозяйства. Новые обязанности были возложены на периферийных руководителей, в то же время они коснулись и деятельности районных комитетов партии, образующих политическую основу государства-партии в сельских районах[49]. Это была прелюдия к самой необычной хрущевской реформе. Она была настолько необычной, что по многим причинам оказалась непонятой. Эта реформа стала для него фатальной, Ее замысел не встретил особой оппозиции, может быть, потому, что казался возвратом к традиционной экономической работе партии. Хрущев предложил ее Президиуму ЦК в сентябре 1962 г. и получил одобрение. Его проект два месяца спустя был без сопротивления принят Пленумом ЦК, несмотря на то что пришлось бы радикально пересмотреть Устав, всего лишь год назад принятый съездом колхозников, изменить который мог только съезд[50].

Согласно проекту реформы, вся партия сверху донизу меняла территориальную структуру на производственную. Ее аппарат подразделялся на две параллельные структуры — для промышленности и для сельского хозяйства, которые объединялись только в верхах. Все областные комитеты — всесильные обкомы — в свою очередь были разделены. В каждой области появилось по два обкома: по промышленности и по сельскому хозяйству, — каждый со своим первым секретарем. Аналогичное разделение на промышленное и сельскохозяйственное бюро произошло в ЦК союзных республик. В областях, пришедших в замешательство, были в свою очередь разделены по тому же принципу также и исполнительные советские /505/ органы (облисполкомы)[51]. Конституционно речь шла о настоящей путанице.

Реформа по многим причинам оказалась пугающей. Хотя она и была представлена как чисто административная реорганизация, она не могла не иметь политических последствий в ближайшее же время. Реформа вводила дуализм в партию, то есть в основной структурный орган всей советской государственной системы. Более того, она отразила самое драматическое противоречие всего советского общества — противоречие между городом и деревней, которое, как рана, проходило через весь 30-летний исторический опыт СССР и было чревато мучительными конфликтами. В этом смысле реформа противоречила всей официальной идеологии. Ни в одной из речей Хрущева нельзя найти и намека на эти проблемы. Их можно найти в других речах, которыми отдельные члены ЦК или члены Президиума ЦК отреагировали на реформу. Однако на деле реформа ограничилась бюрократической перестройкой. Но и в этих рамках очень скоро появились разногласия между обеими частями политической организации, содержащей в себе по меньшей мере зародыш двухпартийной системы[52].