Деградация сельского хозяйства

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Деградация сельского хозяйства

Ни одна отрасль не пострадала так сильно от вновь избранного курса на ускорение промышленного развития, как сельское хозяйство. Это не было чем-то новым. Еще в 30-е гг. индустриализация страны в значительной степени опиралась на ресурсы деревни: создав колхозы, сталинское правительство получало из села по заниженным ценам сельскохозяйственные продукты, которые в дальнейшем продавались по гораздо более высокой цене. За свой труд в колхозах крестьяне получали чрезвычайно мало и поэтому стремились обеспечить себя, обрабатывая свои маленькие огородные участки и используя хозяйственные постройки, которые были оставлены в их распоряжение. Задыхающееся в тисках этой политики сельское хозяйство пребывало в состоянии стагнации, уровень производства не превышал дореволюционного, что было совершенно недостаточно для удовлетворения потребностей страны[23]. Та же самая политика проводилась после окончания войны. Но в новых условиях последствия ее были гораздо более тяжелыми. Сельское хозяйство в период войны понесло разрушения, каких не знала промышленность, несмотря на имевшиеся потери.

После установления мира правительство занялось укреплением /310/ колхозов. В сентябре 1946 г. было опубликовано постановление за подписью Сталина и Жданова, которое разоблачало нездоровые тенденции, разлагающие колхозы, и призывало с ними бороться. Было указано на два вида таких явлений. Во-первых, говорилось о стремлениях колхозников расширять за пределы, дозволенные законом, их мельчайшее индивидуальное хозяйство. Во-вторых, отмечалось, что многие государственные учреждения, исходя лишь из собственных потребностей, не колеблясь, решают свои задачи за счет сельскохозяйственной продукции колхозов и труда колхозников. Пресечь первую из названных тенденций следовало путем применения Указа Президиума Верховного Совета СССР, принятого в 1939 г., который был предназначен для борьбы с возрождением частнособственнических устремлений крестьян. Он проводился в жизнь с абсолютной твердостью (некоторое послабление было допущено только на период войны). Чтобы покончить с явлениями второго порядка, следовало соблюдать положения Примерного устава сельскохозяйственной артели, с его формальными гарантиями автономии и демократии в сельскохозяйственных кооперативах; этот документ был принят и 1935 г., но уже в довоенное время устав практически не соблюдался (и такое положение продолжало существовать, будто никаких юридических норм и не было)[24].

Это постановление увидело свет как раз в момент повышения цен. В условиях общей разрухи от сталинского руководства трудно было бы ожидать нового подхода к решению проблем подъема сельского хозяйства. Оно действовало, опираясь на те производственные и организационные структуры, которые были порождены коллективизацией и пережили войну. Однако еще предстояло выработать экономическую аграрную политику, направленную на обеспечение восстановления сельскохозяйственного производства. В феврале 1947 г. был созван Пленум ЦК партии, посвященный исключительно вопросам сельского хозяйства. Из материалов состоявшегося обсуждения в печати почти ничего не было опубликовано. Не было выработано никакой новой линии; результатом работы Пленума явился лишь план развития сельского хозяйства, который детализировал производственные задания, уточнял то, что было уже определено в пятилетке, подготовленной Вознесенским[25].

После ужасающего кризиса 1946 г. сельское хозяйство переживало медленный подъем. Государственная политика была направлена на форсирование производства сельскохозяйственной продукции, необходимой для обеспечения фабрик сырьем, населения городов — продовольственными продуктами, а также и для покрытия импортных потребностей ряда стран Восточной Европы. Капиталовложения в сельское хозяйство фактически не производились. Все имевшиеся ресурсы были использованы для развития промышленности. На нужды сельского хозяйства планировалось направить немногим более 7% общего объема ассигнований. Государственная помощь сельскохозяйственным кооперативам, так же как в 30-е гг., /311/ выражалась главным образом в поставках техники. Производство тракторов и комбайнов очень быстро превысило наибольшие показатели, достигнутые в предвоенные годы; парк сельскохозяйственных машин был восстановлен к 1950 г.[26] Техника оставалась собственностью государства, она передавалась для использования в колхозах через посредничество машинно-тракторных станций (МТС). Однако сельскохозяйственные машины не решали общей проблемы механизации сельскохозяйственного производства, так как сельское хозяйство нуждалось в комплексной модернизации всей технической базы производства и в соответствующей перестройке организации труда. С помощью машин выполнялись лишь операции по вспашке полей, севу и уборке зерновых. Все остальное делалось вручную. Удобрения применялись лишь при выращивании технических культур, являвшихся важнейшим промышленным сырьем. Деревни не были электрифицированы: в 1953 г. только 15% колхозов получали электроэнергию, при этом в мизерном количестве, так как ее источником были мелкие местные станции и энергоблоки, работавшие на кустарном оборудовании и поэтому дорогостоящие[27].

Несмотря на то, что сельскохозяйственное производство оставалось на крайне низком уровне, государство изымало основную часть продукции; относительная величина этих поставок превышала часто уровень довоенного времени, который и так был чрезвычайно обременительным. Через различные каналы (обязательные заготовки, натуральные платежи МТС) колхозы передавали государству больше половины урожая[28]. Это было бы не так уж плохо, если бы эти поставки оплачивались соответствующим образом. Однако государственные закупочные цены, установленные на продукцию колхозов, оставались теми же, что и до войны, хотя все остальные цены в стране значительно выросли. Фактически они все еще оставались на уровне цен 1928 г., тогда как цены на промышленную продукцию, получаемую крестьянами, увеличились за прошедшее время в 20 раз. В результате получаемые колхозами денежные средства покрывали лишь незначительную часть издержек производства; перед войной государство платило за сельскохозяйственную продукцию мало; теперь же оно получало эту продукцию практически даром[29].

Выручка колхозов от продажи продукции государству, то есть поступления от реализации продукции основного их производства, составляла меньшую часть их доходов; все остальное они получали за счет различных дополнительных работ и в результате торговых операций на свободном рынке[30]. В сумме это все составляло весьма незначительные денежные величины, и из этого мизерного дохода надо было покрывать производственные издержки и выкраивать кое-что на новые капиталовложения. Почти ничего не оставалось для оплаты тяжелейшего труда колхозников. Затраты труда измерялись с помощью условной единицы — трудодня, оплата производилась в конце года частично в натуральной форме продуктами, частично деньгами в соответствии с количеством выработанных /312/ трудодней. Но в большинстве колхозов эта оплата была смехотворно мала, к тому же она стала даже меньше, чем до войны: за день выплачивалось несколько копеек плюс килограмм зерна. Немало было хозяйств, где люди не получали и этого[31]. Как правило, колхозник и за год не зарабатывал столько, сколько рабочий в месяц.

До войны в деревне соблюдался негласный компромисс, в соответствии с которым крестьянам в середине 30-х гг. было позволено обрабатывать свои мелкие огородные участки. После войны очень часто делалось то же самое. В коллективном хозяйстве отрабатывали, как правило, только норму, от которой не могли уклониться. Несмотря на то, что оставался в силе закон военного времени, предусматривающий уголовное наказание для тех, кто покидает свое рабочее место, 16% колхозников не вырабатывали положенного обязательного минимума трудодней[32]. Продажа на рынке того немногого, что выращивалось на мелких индивидуальных участках, была более выгодной, чем труд в колхозе. А в ряде случаев эти участки, общая площадь которых составляла лишь 6 процентов всех засеваемых угодий страны, приносили больше продукции, чем все колхозы и совхозы; так обстояло дело с производством картофеля, мяса, молока, яиц[33]. Но и этот сохранившийся с довоенных времен молчаливый компромисс был нарушен правительством Сталина во второй половине 40-х гг. Индивидуальные хозяйства были обложены чрезвычайно высокими налогами, денежными и натуральными, с тем, чтобы заставить таким образом крестьян работать в колхозах. Помимо стремления регламентировать труд введение этих налогов должно было ограничить наиболее прибыльную частную хозяйственную деятельность; оно нанесло удар, например, по владельцам поголовья скота, а также по тем, кто возделывал фруктовые сады. В ответ крестьяне начали избавляться от коров и вырубать фруктовые деревья, чтобы выращивать картофель: в 1950 г. 40% крестьянских семей не держали молочного скота, в том числе более 15% вообще не имели домашних животных[34].

Эта политика имела глубокие последствия не только для развития сельского хозяйства, но и для всей ситуации в советском обществе. Несмотря на успехи индустриализации, СССР оставался страной по преимуществу сельскохозяйственной[35]. Крестьяне не имели возможности протестовать, они искали случая покинуть деревню. Бегство из колхозов ускорилось начиная с 1948 г. Все еще действовал старый закон 1932 г., запрещавший крестьянам покидать деревню без специального разрешения[36]. Но способы уехать из села все же существовали, так как расширяющиеся промышленность и строительство остро нуждались в рабочей силе и рекрутировали ее, где только можно. Число колхозников снизилось с 66 млн. в 1947 г. до 62 млн. в конце 1950 г. Уезжала прежде всего молодежь, которая не была привязана к дому; в селе оставались пожилые люди. Но и у тех, кто остался, было немало возможностей уклоняться от работы /313/ непосредственно в сельском хозяйстве, поскольку они могли наниматься на сезонные земляные работы или на лесозаготовки. Уход из деревни населения нанес новый ущерб, дополнив потери времен войны: в 1950 г. трудоспособное население колхозов составляло немногим более половины уровня 1940 г. Та же тенденция господствовала и в первые годы последующего десятилетия. В деревне оставались в основном женщины, работавшие и в колхозах, и на собственных участках. А когда наступало время убирать картофель, то на колхозные поля приходилось присылать солдат или городских жителей, как это делалось во время войны, поскольку крестьяне выполняли эту работу явно неохотно[37].

Между различными районами страны образовались глубокие диспропорции. Хотя цены на все виды сельскохозяйственной продукции были чрезвычайно низкими, они все же устанавливались по-разному на разные культуры. Цены на хлопок, незаменимое сырье для промышленности, были довольно высокими, и возделывание его приносило неплохой доход; те немногие запасы удобрений, какие были в стране, использовались в производстве именно хлопка, которое сосредоточивалось в республиках Средней Азии. В Закавказье, где выращивались другие привилегированные культуры (чай, виноград, фрукты), поставки продукции села на городские рынки были облегчены и были делом выгодным. Колхозы этих регионов получали более высокие доходы и, таким образом, могли лучше оплачивать труд крестьян[38]. Средняя Азия и Закавказье не знали к тому же военных разрушений. В центральных же областях страны, в нечерноземных и черноземных краях России, в Белоруссии, северо-западной зоне страны, то есть в районах и так менее благоприятных по природным условиям, положение складывалось просто бедственное[39]. Они были опустошены в ходе военных действий, и им же был нанесен наибольший ущерб государственной политикой, так как в этих областях выращивались наименее рентабельные сельскохозяйственные культуры. Немногим лучше было положение на Украине и в целом в зерновых районах Юга. Разница между заработками колхозников Узбекистана и Кавказа, с одной стороны, и доходами крестьян Белоруссии или России — с другой, выражалась соотношением 10:1. В первой группе районов доходы крестьян росли в сравнении с довоенным периодом, сельские жители второй территориальной группы были обречены на нищету.

Ущерб был нанесен очень многим районам страны. Сельское хозяйство переживало длительный период упадка, из которого в будущем ему будет так трудно выбраться. Подъем в послевоенные годы наблюдался только в производстве ограниченного числа сырьевых культур. Но это относилось не ко всем видам производства сельскохозяйственного сырья для промышленности. Успех сопутствовал главным образом производству хлопка. В других секторах, в производстве свеклы или подсолнечника, положение улучшалось довольно медленно, урожаи не соответствовали плановым заданиям. /314/ Льняные поля, которые когда-то были гордостью северо-западной части страны, запустели[40]. Что касается зерновых, то урожаи этих культур росли медленно и так и не достигли уровня лучших довоенных лет; начиная же с 1950 г. и позже прогресс в этой области вовсе прекратился. Животноводство переживало тяжелейший кризис, производство животноводческой продукции было ниже предреволюционного уровня, который не был перекрыт и в довоенные годы[41]. Урожайность сельскохозяйственных культур была крайне низкой. Часть производимой продукции гибла из-за халатности и ограниченности материальных и технических ресурсов.

Ввиду трудностей в снабжении страны продовольствием, которые наблюдались в тот период, была ликвидирована даже минимальная автономия, какой колхозы обладали перед войной. Споры о методах организации труда в колхозах, которые велись ранее[I], были прекращены; была введена полностью унифицированная система, исключающая какие-либо материальные стимулы. Председатели колхозов и бригадиры, за редким исключением, не обладали необходимой квалификацией, как правило, они имели лишь начальное образование[42]. Были ли они людьми усердными или нерадивыми, имело мало значения для хода дела в хозяйстве. Подлинное руководство колхозами осуществлялось вышестоящими органами, прежде всего районным звеном управления (в особенности райкомами партии) и их уполномоченными: колхозы не имели права по своему разумению решать ни один действительно важный вопрос; сверху определили даже то, в какое время начинать сев на каждом поле. Хотя в теории пост председателя оставался выборным, тем не менее, в действительности людей на эту должность назначали по решению райкома, снимали их таким же образом. Председатель нес ответственность перед руководящими органами за выполнение плана заготовок продукции и должен был обеспечивать поставки любой ценой; в свою очередь, районные руководители подвергались такому же давлению и поэтому изымали сельскохозяйственные продукты повсюду, где могли их найти, так что лучшие хозяйства должны были покрывать дефициты в поставках, которые образовывались по вине слабых колхозов. Даже лучшие колхозы теряли всякий стимул в развитии производства. В сельском хозяйстве утвердились теории академика Лысенко, которые на бумаге обещали прекрасные результаты. Его методы в приказном порядке внедрялись по всей стране, /315/ единственным результатом чего было дальнейшее углубление кризисной ситуации[43].

Даже в тех сферах, где государство пыталось провести какие-то конструктивные изменения, принимаемые наверху решения не отвечали реальным потребностям и не давали ожидаемых результатов. После тяжелейшей засухи 1946 г. в 1948 г. было начато осуществление грандиозного плана создания лесозащитных полос и лесопосадок для защиты полей в южных степях; посадки осуществлялись как государством, так и силами колхозов. На колхозы возлагалась также обязанность обеспечивать рабочую силу и для государственной части программы. В наши дни советские историки очень высоко оценивают эту амбициозную государственную инициативу, которая потребовала огромных затрат. По своему замыслу этот проект действительно был разумным. Но реализуемая программа оказалась явно недостаточной. Первоначально она была рассчитана на несколько лет, но затем ее осуществление стало форсироваться, и все работы были завершены в срочном порядке. Колхозы очень обеднели и были мало заинтересованы в результатах работ, они не могли нести далее всю их тяжесть. Там же, где программа была осуществлена успешно, ее реальный эффект мог сказаться лишь через 20–30 лет. Кроме того, посадки проводились во многих местах по новым методам, рекомендованным Лысенко, которые оказались ошибочными, деревья гибли. В ряде случаев саженцы не прижились из-за отсутствия должного ухода за ними. После смерти Сталина в 1953 г. все работы были прекращены, сохранилось немного лесных полос там, где колхозы ухаживали за ними наиболее прилежно[44].

Начиная с 1948 г. под звуки труб и гром литавр была начата кампания по коллективизации в новых районах СССР, которые он приобрел в ходе войны: в Прибалтийских республиках, в Западной Белоруссии, Западной Украине, Молдавии. Коллективизация в основном была завершена в течение двух лет, в 1948–1949 гг., несмотря на то, что крестьяне жили на этих территориях, особенно в Эстонии и Латвии, разрозненно, по изолированным хуторам. Сопротивление было уже сломлено в предшествующие годы. Коллективизация совпала с последней вспышкой повстанческой войны. Хотя теперь коллективизацию характеризуют как добровольную, на самом деле решение о ней было принято наверху: учитывая положение в стране в целом, было просто невозможно сохранить на западной ее периферии такой способ сельскохозяйственного производства, который бы основывался на частной собственности, и более или менее свободные рыночные отношения[45].

Истоки кризиса, охватившего деревню, необходимо искать в той реформе сельского хозяйства, которая была проведена гораздо ранее рассматриваемого периода. До самого конца 40-х гг. колхозы по своей организации оставались точно такими, какими они были созданы в ходе коллективизации. Каждый из них объединял крестьян одного села. Масштабы производства, таким образом, зависели от размера /316/ населенного пункта, и хозяйства были очень часто мелкими[46]. Весной 1950 г. было решено их укрепить путем слияния нескольких колхозов в один. Причины носили прежде всего технический характер: большая протяженность полей обещала повышение эффективности использования техники[47]. Были и другие соображения: в укрупненных колхозах было легче использовать квалифицированных специалистов; упрощалась работа МТС, которые вели дела с меньшим числом клиентов, так как рост хозяйств шел за счет поглощения более крепкими колхозами слабых; это должно было привести к общему подъему уровня производства и благосостояния колхозников. Многие из этих расчетов оказались ошибочными.

Реформа эта проводилась так же, как и любая массовая кампания в СССР: сверху была спущена директива, местные власти приступили к проведению ее в жизнь, не слишком задумываясь над ее методами и последствиями. В течение двух лет число колхозов сократилось более чем вдвое: с 252 тыс. до 91 тыс. Новые хозяйства были значительно крупнее своих предшественников: они включали по нескольку деревень, в среднем в каждом хозяйстве было объединено по 220 семей, тогда как ранее это число составляло 80; в распоряжении каждого колхоза находилось в среднем более 4 тыс. га сельскохозяйственных угодий[48].

Сама быстрота проведения всей этой операции демонстрирует, насколько безразлично было для высших властей мнение самих крестьян о происходящем. Были ли они настроены в пользу реорганизации, против нее или оставались безучастными — это существенно не влияло на принимаемые решения. Поскольку же в остальном, государственная сельскохозяйственная политика не менялась, то организационная перестройка не принесла хозяйствам никаких выгод. Тем не менее, эта реформа имела заметные последствия для жизни сельского хозяйства, и не только потому, что она полностью изменила организационную структуру колхозов, но и в силу того, что порожденная ею новая действительность во многом определила характер будущих решений. Инициатива проведения реорганизации принадлежала Московской области, где во главе партийной организации стоял тогда малоизвестный деятель, о котором предстоит еще много писать, — Хрущев[49].