Прорванные линии обороны

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Прорванные линии обороны

Когда 22 июня Молотов обратился по радио к притихшей стране, он сказал, что выступает по поручению «Советского правительства и его главы, товарища Сталина». Более всего в этой речи он позаботился подчеркнуть, насколько неоправданной была немецкая агрессия. Молотов добавил, что другой захватчик, Наполеон, потерпел в России поражение, и призвал армию и народ к войне «за родину, за честь, за свободу». Закончил он тремя лапидарными фразами: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами»[1]. Это звучало как клятва, ибо то, что происходило в те же часы на западной границе, напоминало всеобщий крах.

Немецкое нападение развертывалось на всем протяжении границы от Балтийского моря до Карпат и осуществлялось тремя группами армий: «Север», «Центр» и «Юг». Заданные им три главных стратегических направления были нацелены на Ленинград, Москву и Киев (с последующим выходом в индустриальный район Донбасса и Восточную Украину). Замысел нацистского командования состоял в том, чтобы за одну кампанию рассечь на части, окружить и уничтожить Советские Вооруженные Силы, причем на возможно более близких к границе рубежах. Наступление должно было завершиться оккупацией всей европейской части страны вплоть до линии от Архангельска до Волги, вдоль всего ее течения до самого устья. В соответствии со схемой, уже применявшейся при вторжении в западноевропейских странах, главной ударной силой служили четыре мощные бронетанковые группировки. Две из них были включены в состав группы армий «Центр», призванной быть главным наступательным фронтом, и по одной — в состав групп армий «Север» и «Юг»[2].

Советские войска, находившиеся в приграничных районах, представляли собой немалую силу: 170 дивизий, из которых 149 — в четырех особых округах, протянувшихся от Балтийского моря до Черного; но большая часть дивизий была неукомплектована. В целом это составляло 2,9 млн. человек (из 5 млн. уже мобилизованных) против 5,5 млн. у немцев и их союзников. Дислокация войск страдала многими недостатками. Лишь 48 дивизий находились на расстоянии 10—50 км от границы, остальные были удалены от нее на 80—300 км. Наиболее крупное сосредоточение войск находилось к югу от Припяти. Выдвинутые вперед части были слишком уязвимы для охватных маневров: так, целых две армии находились в Белостокском выступе, по флангам которого немцы нанесли чудовищной силы удары, охватив его клещами (нечто подобное происходило и к югу, в Западной Украине)[3]. Сосредоточив свои дивизии на /24/ направлениях главных ударов, германский генеральный штаб создал здесь подавляющее превосходство сил. Уступающий по численности и распределению войск фронт советской обороны был разорван молниеносными прорывами бронированных немецких клиньев. К полудню 22 июня 1200 советских самолетов были уже уничтожены, большей частью на земле, в результате бомбардировок. Нападающие, таким образом, за считанные часы обеспечили себе и абсолютное господство в воздухе[4].

Сегодня мы располагаем авторитетной советской мемуарной литературой о войне[5]. Многие из ее участников возвращаются в своих воспоминаниях к ее первым дням. В целом их описания воссоздают одну и ту же трагическую картину. Нерешительный сигнал тревоги, переданный из Москвы в ночь с 21 на 22 июня, достиг войск с большим опозданием, когда немецкое вторжение уже началось. Мосты через пограничные реки, вроде Буга, были захвачены атакующими частями в целости и невредимости. Вся тяжесть первого удара пришлась на немногочисленные подразделения пограничников, которые сражались с большим мужеством (самый прославленный пример — сопротивление Брестской крепости, маленький гарнизон которой, даже оказавшись в полной изоляции, многие недели противостоял немецкой осаде[6]). Но бронетанковые и мотомеханизированные передовые части германской армии в первый же день прорвались в глубь советской территории, порой на расстояние до нескольких десятков километров, расстраивая и парализуя все попытки организовать оборону. С самого начала атакующим удалось нарушить и без того страдавшую недостатками систему связи Красной Армии. Это было достигнуто с помощью бомбардировок, парашютных десантов и диверсионных групп, заранее просочившихся на советскую территорию (не следует забывать, что приграничные районы лишь незадолго до этого вошли в состав СССР и местное население, особенно в Прибалтийских республиках, было настроено далеко не просоветски[7]).

Во всех свидетельствах говорится о драматической ситуации первых дней, когда нарушилась связь даже между Москвой и штабами военных округов, а командование округов в свою очередь не в состоянии было ни поддерживать связь с отдельными частями, ни обеспечить ее между собой. На поиски тех или иных частей посылались штабные офицеры[8]. Советские войска вслепую двигались навстречу наступающему противнику разрозненным фронтом и без воздушного прикрытия, что делало их уязвимыми для ударов вражеской авиации, которая могла атаковать их даже на бреющем полете. Кругом пылали охваченные пожаром города и села. Дороги были забиты беженцами и беспорядочно отступающими частями.

Эта хаотическая обстановка усугублялась вначале ошибочными распоряжениями из Москвы. Следует иметь в виду, что именно из-за нарушения связи никто в столице не имел точного представления о положении на местах. Этого, однако, еще недостаточно, /25/ чтобы объяснить оторванность от жизни первых директив советского командования. Командующие на местах находились в крайне затруднительном положении. Многие из них, даже не получив требуемого уставом разрешения, по своей инициативе вынуждены были открыть запечатанные конверты с секретными планами на случай мобилизации. Но указанные в них диспозиции были уже решительно устаревшими по отношению к реальному развитию событий[9]. 22 июня в 7.15 из Москвы был дан приказ атаковать и уничтожить войска, вступившие на советскую территорию, однако все еще остававшееся недоверие к поступающей информации заставило авторов приказа добавить указание войскам ни в коем случае не пересекать государственную границу. То были совершенно абстрактные контрмеры, которые никто не мог выполнить[10]. Еще менее реалистичной была директива № 3, изданная вечером того же дня, в 21.15, и подписанная уже не Сталиным, а только Тимошенко, Маленковым и Жуковым[11]. В ней советским войскам ставилась задача перейти в контрнаступление, окружить и уничтожить вражеские армии, с тем чтобы потом занять их исходные базы на польской территории[12]. Эта директива еще больше усилила замешательство в штабах, которые не в силах были осуществить содержавшиеся в ней указания и тем не менее пытались сделать это. В течение трех-четырех дней предпринимались попытки остановить наступление немцев с помощью беспорядочных контратак. Попытки эти были оплачены дорогой ценой, но не дали ожидаемых результатов и задержали организацию эффективной обороны. Острие вражеских ударов тем временем проникало все дальше[13].

На севере в результате глубоких прорывов на стыках армий Северо-Западного фронта[I] гитлеровская армия заняла Каунас и Вильнюс уже на второй день войны. Затем захватила Даугавпилс и форсировала Западную Двину, в начале июля взяла Ригу, оккупировала всю территорию Прибалтийских республик, пересекла реку Великая у Пскова и продвинулась дальше, создав угрозу Ленинграду.

Самым тяжелым, однако, было положение, сложившееся в центре, где немцы 28 июня заняли Минск и, взяв в клещи основные силы двух советских армий, окружили их. Танковые колонны немцев продолжили движение на восток и достигли Березины. Здесь впервые отступающие советские части успели взорвать мосты, но немцам /26/ все равно удалось форсировать реку и развернуть наступление к Днепру.

Относительно менее катастрофичным выглядело развитие событий на юго-западном участке советско-германского фронта, ибо здесь более слабой была группировка наступающих немецких армий и более сильной — советских. Контратаки здесь были более эффективными. С их помощью удалось приостановить германское наступление: между Луцком и Дубно произошло первое танковое сражение этой войны. Но, подтянув подкрепление, немцы прорвались к Житомиру, что создало угрозу Киеву. На Южном фронте в начале июля немцы вместе с румынами перешли в наступление; главным силам советских войск грозило окружение. Одновременно к северу от Ленинграда к активным действиям перешли финны.

На протяжении многих дней отступление советских войск происходило беспорядочно. Первые приказы об отходе были отданы поздно, 25 июня, когда действительность в изобилии представила доказательства того, насколько нереалистичной была идея перехода в контрнаступление. Но положения это существенно не изменило. Обойденные с тыла отдельные части пытались пробиться собственными силами. Подобно зловещей эпидемии, рассказывает маршал Рокоссовский, распространился психоз окружения[14]. Стремительное продвижение немецких моторизованных колонн рождало ужас перед танками. Поскольку тылы не были заранее подготовлены, даже те части, которые успешно сопротивлялись, вскоре ощутили перебои в снабжении: горючим, боеприпасами, запасными частями. Они также вынуждены были отходить, бросая тяжелое вооружение, предварительно выведенное из строя[15]. Не было возможности эвакуировать склады. Эти огромные материальные потери в сочетании с еще более тяжелыми людскими потерями еще долго будут сказываться на военных усилиях СССР.

Несмотря на отчаянное положение, многие советские части вели упорные бои. Немало признаний на этот счет высказывалось самими немецкими генералами[16]. Встречаясь в небе с более скоростными и лучше вооруженными немецкими самолетами, обладавшими к тому же подавляющим численным превосходством, советские летчики шли даже на таран. Из-за недостатка противотанковой артиллерии для борьбы с танками противника создавались группы смельчаков. Они шли на бронированные машины со связками гранат или даже просто с бутылками, наполненными зажигательной смесью, которые потом без всякого на то основания стали известны всему миру под названием «молотовского коктейля». Но для того, чтобы остановить немецкие дивизии, требовалось нечто куда более внушительное.

К концу июня главной заботой советского командования, которое пока не знало, где, как и когда оно сможет остановить врага, стала организация сплошной оборонительной линии[17]. Этой цели должны были служить армии, подтянутые из внутренних районов /27/ страны и размещенные главным образом на центральном, наиболее угрожаемом участке советско-германского фронта. Вначале линия обороны была намечена вдоль Днепра и Западной Двины, потом на всякий случай были подготовлены более глубокие оборонительные рубежи. Но осуществить эти планы было непросто. За три недели войны немцы углубились на советскую территорию на 450—500 км на севере, 450—600 км — в центре и 300—350 км — на юге. Лишь во второй половине июля они были временно задержаны на севере, на берегах Луги. На юге советские войска с боями отступали к Днепру. Но в центре эта река уже была форсирована вражескими бронетанковыми частями, которые 18 июля ворвались в Смоленск, старинный город, считающийся «воротами Москвы».

Только здесь ход войны начал оборачиваться неблагоприятным образом для самих немцев. За Смоленском они натолкнулись на более умело организованное сопротивление. Развернувшееся сражение было мало проанализировано западными историками и, напротив, высоко оценивается историками в Советском Союзе. Военные действия шли с переменным успехом. Советские части, пытавшиеся отбить город, были окружены, и им пришлось вести тяжелые бои, чтобы вырваться из западни. Немцы продвинулись дальше, но ценою таких больших усилий, что в конце концов их наступление заглохло. Это было новое обстоятельство, которое зажгло в Москве первый огонек надежды. В Смоленске было продемонстрировано, что чудовищная военная машина нацистов может увязнуть.