Потсдамская конференция

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Потсдамская конференция

Последняя конференция высших руководителей антифашистской коалиции, собравшаяся в Потсдаме, была и самой продолжительной: она длилась с 17 июля по 2 августа. По своему характеру она весьма отличалась от предыдущих: Тегеранской и Ялтинской. Иным /238/ стал состав ее участников. Вместо Рузвельта был Трумэн. Черчилля сопровождал лидер лейбористской партии Эттли, который в разгар работы конференции занял его место, поскольку его партия победила на состоявшихся в те дни парламентских выборах в Англии. Лишь советская сторона была представлена теми же лицами. Как это видно даже из официальных протоколов[29], переменился и тон выступлений: он стал более резким, менее терпимым, порой язвительным. «Большой тройке» приходилось теперь обсуждать уже не вопросы ведения военных действий в Европе, а исключительно политические проблемы. За полгода, прошедшие после Ялты, шансы на достижение соглашения стали куда более зыбкими.

Центральной темой Потсдамских решений была Германия. Отказавшись от проектов ее расчленения, правительства трех держав должны были теперь согласовать принципы совместной политики по отношению к этой стране, оккупированной их войсками. Прежде всего было решено не ограничивать военную оккупацию никакими сроками. Некоторые проблемы возникли уже в день победы. Так, американцам предстояло отвести свои войска из Тюрингии и Саксонии, куда они вступили, преследуя противника, между тем как эти районы составляли часть запланированной Советской оккупационной зоны. Взамен США получали возможность наряду с другими оккупирующими державами, Англией и Францией, ввести войска в отведенный им сектор Берлина[30]. Большую настороженность в Москве вызывала та медлительность, с какой англичане осуществляли разоружение сдавшихся им немецких частей: некоторые из них сохранялись в состоянии боеготовности на протяжении определенного времени в угоду замыслам Черчилля, который не исключал, что они смогут пригодиться ему в качестве орудия давлении на Советский Союз[31]. Германией должен был управлять Союзный контрольный совет в составе четырех командующих оккупационными войсками. Потсдамская конференция установила политические и экономические «принципы», которыми должны были определяться решения этого органа: по своему общему духу они повторяли идеи Ялты, но в более детализированном виде.

Обращение с немецким населением должно было быть «по мере возможности» единым на территории всей Германии. Как вооруженные силы, так и любые военизированные ассоциации в стране подлежали роспуску и ликвидации, «дабы навсегда предупредить возрождение германского милитаризма и нацизма». Признавалось необходимым вырвать эти явления с корнем из жизни немецкого народа. Все вооружения подлежали уничтожению, а их производство — запрету. Запрещена была национал-социалистская партия со всеми ее институтами; противозаконной объявлена пропаганда ее идей, особенно в школе; упразднены введенные нацистами законы, а руководители и военные преступники подлежали аресту и суду. Пока не предусматривалось никакого центрального правительства для Германии. Управление страной следовало децентрализовать. /239/ Решено было принять меры к поощрению демократической жизни, которую предстояло постепенно укрепить путем организации политических партий, профсоюзов, свободной печати и выборной местной администрации. Некоторые общегерманские ведомства решено было все же создать: они должны были действовать под контролем оккупационных властей и их компетенция должна была ограничиваться лишь определенными сферами общественной жизни.

С экономической точки зрения Германия должна была рассматриваться как единое целое. Предприятия военной промышленности подлежали закрытию, а все виды производства, которые могли служить военным целям, поставлены под контроль и ограничены. Промышленность следовало изъять из-под господства узкого круга лиц путем ликвидации всех монополистических объединений: трестов, картелей и т.п. Уровень жизни немцев не должен был превышать средний уровень жизни других европейских народов. Общегерманские ведомства предстояло создать для руководства оставленными отраслями и предприятиями, с тем чтобы сами немцы — разумеется, под контролем союзников — занимались вопросами сельского хозяйства, транспорта, финансов, заработной платы, внешней торговли и т. п. Вся программа в целом была проникнута той идеей, что немецкому народу необходимо дать понять, что он не может перекладывать на других ответственность за последствия войны, которую он развязал, слепо следуя за своими вождями[32].

Правила эти были приняты в Потсдаме без долгих дискуссий, настолько неоспоримыми они выглядели в свете пережитого за время войны миллионами людей, в свете идей антифашистского движения Сопротивления. В этих принципах была намечена единая политика, которая могла бы послужить основой длительного сотрудничества держав-победительниц. Но их практическое применение предполагало сохранение единой политической воли, а именно этот пункт в Потсдаме выглядел наиболее проблематичным. Стоило участникам конференции перейти от общих положений, вытекавших из самой природы только закончившейся войны, к рассмотрению конкретных вопросов, как на каждом шагу стали возникать острые разногласия. Решения, которые в конце концов были приняты по отдельным пунктам, уже содержали в себе зародыши будущего раскола Германии и Европы. В этом смысле они — даже если участники Потсдамской встречи и не осознавали этого полностью — уже тогда противоречили тому единому курсу, который они пытались выработать для своей политики по отношению к Германии.

Наиболее отчетливо эта тенденция выявилась в вопросе о репарациях. К моменту Потсдамской конференции американцы отказались от согласованной в Ялте позиции и перешли на сторону англичан, оспаривавших советские запросы. Дебаты по этому пункту на протяжении многих дней оставались бесплодными. Наконец было намечено соглашение, но на основе весьма невыгодной для СССР формулы. Никаких цифр установлено не было. Просто было решено, что СССР /240/ получит возмещение своих убытков за счет собственной зоны оккупации Германии и германского имущества в других странах Восточной Европы. За счет этих же средств Советский Союз должен был позаботиться об удовлетворении польских требований. Из западных зон Германии Советскому Союзу причиталось получить лишь 25% оборудования и установок, подлежащих демонтажу; причем 10 — безвозмездно, а остальные 15% — в обмен на поставку продовольственных товаров и сырья все из той же отведенной СССР оккупационной зоны[33]. Поскольку никто заранее не мог определить, сколько и каких именно немецких предприятий будет демонтировано на западе Германии, практически объём этой части репараций оказывался величиной крайне расплывчатой и, как выяснилось позже, трудно реализуемой. Восточная Германия, будучи в два раза меньше Западной и куда менее богатой, чем она, в одиночку должна была вынести бремя выплаты репараций Советскому Союзу и Польше — двум странам, наиболее пострадавшим от войны. Так создавалась одна из тех диспропорций, которые с самого начала делали невозможным проведение единой экономической политики по отношению к Германии.

Сталин пошел на такое решение лишь в самые последние часы конференции, когда было уже ясно, что большего ему не добиться. Проект решения входил в «пакет» предложений, выдвинутых американцами под занавес конференции с целью одним ударом разрешить все главные проблемы, по которым так и не было найдено соглашения. Трумэн и его новый министр иностранных дел Бирнс сформулировали свое предложение в таком тоне, который если и не был ультимативным, то, во всяком случае, исключал возможность каких бы то ни было уступок с их стороны[34]. В виде компенсации англо-американский «пакет» содержал согласие на решение другой чрезвычайно важной для Сталина проблемы: в соответствии с советскими предложениями на Ялтинской встрече и требованиями делегации нового варшавского правительства, специально прибывшей в Потсдам, западная граница Польши устанавливалась по Одеру и Западной Нейсе (окончательная ратификация этой, как и всех других границ Германии, должна была произойти с подписанием мирного договора).

Данный пункт был для Сталина стержнем всей его польской политики. О его важности свидетельствовало уже такое обстоятельство, что ещё до Потсдама Сталин пошел на то, чтобы поставить союзников перед свершившимся фактом, и передал варшавской администрации все немецкие земли до Одера и Нейсе. Это соответствовало самой сердцевине его концепции «сильной и независимой» Польши, то есть Польши, как бы смещенной на запад в том смысле, что поляки, покидавшие старые восточные земли, отошедшие к СССР, получали возможность обосноваться в новых районах, откуда предстояло изгнать немцев. Эта новая Польша мыслилась как этнически однородная, обладающая солидной экономической /241/ базой в виде Силезии, нацеленная против Германии и способная оборонять границы славянского мира в случае возрождения агрессивных поползновений Германии.

Пример с польской границей был показательным и для всей ситуации, сложившейся в Потсдаме. Советскому Союзу пришлось выступать на конференции в качестве выразителя интересов, а в некоторых случаях и защитника требований тех стран Восточной Европы, которые были освобождены его войсками. Англичане и американцы выступали с противоположных позиций. Тревожным был уже сам тот факт, что в Потсдаме гораздо больше говорилось о Восточной Европе, нежели о Западной, хотя многие политические и экономические проблемы стояли в тот момент одинаково остро для обеих частей континента. Дело было в том, что на обсуждении восточноевропейских проблем настаивали англичане и американцы, между тем как советская делегация воздерживалась от того, чтобы требовать обсуждения обстановки в западноевропейских странах. Подобная настойчивость союзников чаще всего публично обосновывалась тем, что на Востоке неважно обстояло дело с демократией. Довод этот, однако, зачастую выглядел надуманным. В одном из своих посланий Трумэну Черчилль уже заговорил о «железном занавесе» от Любека до Триеста[35], разделившем Европу надвое. По другую сторону этой линии, по его словам, всё было мраком независимо от того, шла ли речь о Югославии или Венгрии, Румынии или Чехословакии — особых различий между этими странами не признавалось. Западные политики с готовностью прислушивались к жалобам и уступали нажиму общественно-политических групп, ощущавших, что их дело в восточноевропейских странах проиграно; при этом в Лондоне и Вашингтоне не слишком обращали внимание на социально-политический облик этих групп. Самым показательным примером могла служить Югославия, где западные союзники переходили теперь к поддержке противников Тито[36].

Когда Сталин в Потсдаме поднял вопрос об Испании, Черчилль отверг перспективу каких-либо совместных действий против фашистского режима Франко под предлогом того, что не следует вмешиваться во внутренние дела других стран. Однако, противореча самому себе, он настаивал на том, чтобы сообща призвать югославское правительство изменить свою политику (требование это осталось без последствий из-за советской оппозиции)[37]. Англичане и американцы выступали в Потсдаме с жалобами по поводу того, что происходит в Румынии и Болгарии, но проявляли глухоту (в особенности англичане) к советским протестам по поводу событий в Греции, хотя, как подчеркивал Молотов, в Греции дело дошло уже до гражданской войны, между тем как ничего подобного не наблюдалось в других Балканских странах[38]. Наконец, Трумэн выдвинул предложение насчет послаблений в условиях перемирия для Италии и высказал пожелание, чтобы Италия была принята в ООН. Сталин ответил согласием, но потребовал, чтобы аналогичный жест был /242/ сделан и по отношению к Финляндии, Румынии, Болгарии и Венгрии. В заключительном документе это требование было удовлетворено, но, чтобы добиться этого, советской делегации пришлось преодолеть упорнейшее сопротивление[39]. Если добавить ко всем этим эпизодам уже упоминавшееся решение о репарациях, по которому даже германским имуществом за границей Советский Союз мог пользоваться только в пределах Восточной Европы, то вырисовывается очень отчетливая общая тенденция: в Потсдаме был сделан новый крупный шаг вперед по пути к тому жесткому разделу Европы на сферы влияния, который был до того намечен лишь в самых общих чертах.

Были, правда, приняты на конференции и кое-какие решения, отчасти идущие вразрез с этой тенденцией. По предложению американцев был учрежден Совет министров иностранных дел с привлечением к его работе также представителей Китая и Франции. Первой его задачей должна была стать подготовка мирных договоров с побежденными государствами, начиная с Италии. Новый постоянный орган должен был действовать как бы параллельно с регулярными встречами глав внешнеполитических ведомств трех держав, о которых было принято решение в Ялте (на практике, правда, такое совмещение оказалось невозможным). Одновременно была распущена Европейская консультативная комиссия, находившаяся в Лондоне[40]. Главы трех правительств договорились о разделе военного и торгового флота Германии. Но многие другие вопросы остались открытыми. Что касается участи Дарданелл, в решении которой были очень заинтересованы советские руководители, то по взаимному согласию было заявлено о необходимости пересмотра конвенции, подписанной в Монтрё, однако принципы и формы такого пересмотра откладывались до последующих переговоров[41].

По своим итогам Потсдамская встреча выглядит самой противоречивой из встреч «большой тройки». Коалиция доживала свои последние часы, но возобладавший во время войны дух единства еще не рассеялся до конца. В то же время уже явно давали знать о себе элементы будущих столкновений и размежеваний. Отсюда двойственный характер результатов. Там, где лидеры коалиции оставались верными установкам, выработанным во время войны, и принимали решения в русле, намеченном в Ялте, этим решениям — как и Ялтинским — суждено было остаться в качестве прочных основ всей последующей политической жизни Европы. Там же, где главы союзных государств брались за решение новых, еще недостаточно разработанных в ходе прежних консультаций проблем, реального продвижения вперед не произошло. В особенности это относилось к Германии. /243/