Развитие партизанского движения

Развитие партизанского движения

Сопротивление угнетенного населения оккупантам и их прислужникам становилось все более упорным. Оно принимало активные и пассивные формы. Самым важным из его проявлений было партизанское движение. Благодаря ему в тылу у вражеской армии распространилось постоянное ощущение опасности, притаившейся угрозы, что оказывало убийственное действие на моральное состояние германских солдат. Партизанское движение возникло отчасти стихийно, отчасти организованным путем. Следует, однако, договориться о том, что понимать под «стихийным», а что — под «организованным». Первые указания о развертывании в оккупированных районах вооруженной борьбы с захватчиками были даны советскими руководителями летом 1941 г., сразу же после того, как Сталин вновь взял в свои руки реальное руководство правительством. Указания эти содержались в трех документах: закрытой директиве ЦК ВКП(б) партийным организациям от 29 июня, речи Сталина по радио 3 июля и, наконец, в секретном постановлении от 18 июля, дававшем более точные указания насчет организации борьбы в подполье[39]. Из этого тем не менее не следует делать вывод, будто движение было заранее тщательно продумано и подготовлено. Напротив, мысль о нем появилась внезапно после начала войны.

В прошлом, в 20-е — начале 30-х гг., советское военное руководство считало, что в случае вражеского вторжения в тылу у противника необходимо будет развернуть партизанскую войну, и с этой целью специально занималось средствами и людьми, которым предстояло организовать партизанское движение. Однако во время массовых репрессий 1936—1938 гг. подобная предосторожность стала рассматриваться как проявление пораженчества, и все приготовления были свернуты. Почти все, кто занимался этими вопросами, погибли в годы страшного сталинского террора[40]. У Сталина сложилось предубеждение против подобного рода планов. Весьма вероятно, что он опасался их отрицательного воздействия на внутриполитическую обстановку. Речь шла как о моральном духе народа, которому он тогда обещал, что любой противник будет остановлен на границе и разгромлен на /109/ его собственной территории, так и о собственно политических опасениях: подозрении, как бы зародыш подпольного аппарата не сделался орудием в руках оппозиционных течений. Впрочем, его недоверие восходило к еще более давним истокам, включая даже те, которые переплетались с неизменным большевистским неприятием «партизанщины»[41]. Пронизанный государственностью образ мышления Сталина побуждал его рассматривать партизанскую войну, герилью, как своего рода второсортный суррогат действия регулярных армий. Подобное суждение, кстати, было высказано им и после победы[42]. Переменить мнение в 1941 г. его заставила лишь необходимость мобилизовать все и всякие возможные резервы. Не удивительно поэтому, что один из самых прославленных руководителей советского сопротивления, партизанский командир Федоров, позже писал: вплоть до сталинской речи 3 июля 1941 г. «никто не заботился о создании партизанских групп; признаюсь, что не помышлял об этом и я»[43].

Попытки оставить в неприятельском тылу нелегальный аппарат предпринимались в последний момент, когда гитлеровские полчища уже оказались у порога. Тогда для проведения секретной деятельности на оккупированной территории назначались подпольные комитеты партии, агенты Наркомата внутренних дел, активисты комсомола. Одной из их главных задач были как раз сбор и организация людей, создание баз для первых партизанских отрядов. Но, поскольку все делалось в величайшей спешке, эти мероприятия давали на первых порах скудные результаты. Ощущались недостаток подготовки и нехватка тех старых большевиков, которые обладали опытом подпольной работы. Стремительность и внезапность немецкого наступления не оставляли времени для того, чтобы установить необходимые конспиративные связи между немногочисленными ячейками будущего подполья, а также между ними и отступающими советскими войсками. Многие группы, оставленные в оккупированных районах, не сумели выполнить возложенные на них задачи и распались; другие были разгромлены репрессивным аппаратом немцев, немедленно приступившим к работе[44].

Как бы то ни было, именно от таких ядер активного сопротивления, в спешке сколоченных из людей, которые не хотели или не могли эвакуироваться, пошли первые побеги партизанского движения. Более массовый приток затем был обеспечен ему за счет попавших в окружение и потерявших управление в ходе трагических перипетий начального периода войны армейских частей. Если большая часть их личного состава попала в плен, то остальные, не желая сдаваться и не имея возможности соединиться с регулярной армией, искали прибежища в лесах. Так возникли первые вооруженные отряды, которые действовали в немецком тылу уже в 1941 г. Под Москвой и Ленинградом, где гитлеровцы были наконец остановлены, советское командование постаралось установить с ними контакт. Через линию фронта забрасывались связные и специально обученные диверсанты /110/ (в их числе была одна из самых знаменитых героинь партизанского движения, юная Зоя Космодемьянская, схваченная и зверски убитая фашистами). Битва под Москвой в своей оборонительной и в еще большей мере наступательной фазе явилась первым за всю войну сражением, в котором партизанские отряды играли важную тактическую роль. Некоторые наступавшие дивизии соединились с партизанскими отрядами, действовавшими в западных районах Смоленской области[45]. Немцам, правда, удалось в целом остановить советское наступление, после чего они провели в этой местности одну из самых массовых облав[46].

Как указывает один из советских статистических источников, к концу 1941 г. число активных партизан доходило до 90 тысяч, а партизанских отрядов — более 2 тыс.[47] Уже одни эти цифры показывают, что отряды были весьма немногочисленны: в каждом насчитывалось лишь несколько десятков человек. Из-за отсутствия должной организации зима 1941/42 г. сделалась для движения самым критическим периодом. Партизанские отряды, особенно действовавшие в наиболее отдаленных от фронта районах, не имели связи и снабжения, нужного снаряжения и приспособленных к зиме укрытий, а также соответствующей подготовки к методам ведения партизанской войны. Все это повлекло за собой распад некоторых отрядов, бойцы которых оказались в плену. Острой была нехватка оружия, но еще более острой — боеприпасов. Не было возможности оказывать помощь раненым[48]. Ряды вооруженного сопротивления поредели, но оно все же не угасло. По данным самой советской статистики (к которым следует относиться с осторожностью в силу их, по-видимому, неизбежной неточности, ибо порою встречаются противоречия между разными ее источниками), к середине 1942 г. численность партизанского движения составляла, несмотря ни на что, 65 тысяч человек[49]. Можно утверждать, следовательно, что движение это, даже будучи ослабленным, уже пустило весьма глубокие корни.

Начальные трудности партизанских отрядов породили новые сомнения и колебания в высшем советском руководстве. Партизанская война представлялась пока главным образом в виде саботажа и диверсионных актов. Среди штабных работников возникла малореалистическая идея засылать в немецкий тыл целые соединения — пехотные или кавалерийские дивизии — из состава регулярной армии. Но предложение это не было одобрено. Нарком внутренних дел Берия выражал скептицизм по поводу эффективности партизанских действий и утверждал, что лучше довериться прошедшей особую подготовку агентуре его спецслужб. Его доводы в течение некоторого времени оказывали влияние на Сталина и большинство других руководителей. Лишь в конце мая 1942 г. такие проекты были сняты с повестки дня, ибо стало ясным политическое значение борьбы в немецком тылу. Именно тогда было решено придать партизанскому движению ту организационную структуру, отсутствие которой оно /111/ так остро ощущало в первые месяцы и которой добивались все непосредственные участники партизанской борьбы[50].

При Верховном Главнокомандовании был создан Центральный штаб партизанского движения, во главе которого был поставлен белорус Пономаренко. Партизанские штабы были созданы и в областях. Объединение под началом централизованного руководства принесло движению ценную помощь двоякого рода: связь и снабжение. По приказу командования авиация сбрасывала отрядам во вражеском тылу людей и технические средства (особенно интенсивно такая поддержка оказывалась начиная с 1943 г.)[51]. Снабжение осуществлялось и через неприкрытые участки немецкого фронта, которые постоянно имелись из-за его большой протяженности. Первостепенное значение имела доставка партизанам переносных раций, позволявших им устанавливать регулярную связь с другими отрядами и с «Большой землей», как они называли теперь остальную часть Советского Союза, со столицей и находящимся там руководством страны. Летом 1942 г. в штаб-квартире в Москве состоялось несколько совещаний с наиболее крупными из вожаков партизанского движения. Плодом этих совещаний явились новые директивы, подписанные Сталиным 5 сентября. Был даже назначен «главнокомандующий» партизанским движением в лице Ворошилова, однако это решение, носившее скорее символический, нежели реальный смысл, несколько недель спустя было аннулировано[52].

Благодаря этим мерам в сочетании с огромной силы моральным импульсом от победы под Сталинградом вооруженная борьба во вражеском тылу совершила качественный скачок как в смысле массовости, так и с точки зрения ее оперативного эффекта. Эта борьба стала перерастать в ту народную войну, которая и явилась одной из самых характерных черт всей второй мировой войны. В 1943 г. по ту сторону фронта под командованием центрального штаба сражались 250 тыс. вооруженных партизан. В целом за все время войны в партизанских отрядах побывало, по архивным данным, приводимым советскими историками, от 800 до 900 тыс. человек[53].