Новые советские неудачи

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Новые советские неудачи

После одержанной в боях за столицу победы дела Красной Армии пошли отнюдь не так благополучно, как надеялись некоторые /50/ деятели, и в том числе сам Сталин. Немцы были отброшены от Москвы, и Генеральный штаб перешел к планированию генерального контрнаступления[49]. Сталин решил, что настал час решающего удара. Для этого, на его взгляд, необходимо было, не давая немцам передышки, теснить их все дальше на запад, заставить вести бои в суровых зимних условиях и израсходовать все резервы до весны. Таким образом, они будут обессилены к наступлению теплого времени, когда советские войска, напротив, получат новые подкрепления. В этом случае 1942 г. будет годом полного разгрома нацистов[50]. Идея насчет необходимости не давать покоя противнику была верной. Однако план был чрезмерно оптимистичным, в частности это выражалось в явном занижении немецких ресурсов.

Сталин изложил свои концепции в письме командующим фронтами и армиями. В этом важном документе фигурируют две идеи, созревшие в ходе первой фазы войны. В дальнейшем эти две идеи лягут в основу разработки всех советских наступлений. Во-первых, эти наступления должны осуществляться с помощью ударных группировок, создающих значительное превосходство сил над противником на участке, избранном для нанесения удара, и, следовательно, способных прорвать вражескую оборону на всю ее глубину. Во-вторых, пехоту на участке наступления не следует посылать на штурм вражеских укреплений, если предварительно здесь не сосредоточена артиллерия. Артиллерия призвана не только подготавливать атаку пехоты, но и непрерывно сопровождать и прикрывать ее, дабы избегать «бессмысленных жертв». Поступать иначе, писал Сталин, было бы «преступлением»[51]. Однако на практике он отбрасывал эти мудрые идеи, санкционируя план генерального наступления, которое должно было привести в движение весь советско-германский фронт с севера до юга. Главный удар предусматривался по-прежнему на западном от Москвы направлении с целью уничтожения группы гитлеровских армий «Центр». Одновременно намечалось деблокировать Ленинград, а на юге освободить от немцев Харьковскую область, Донбасс и Крым[52].

Намерения были слишком честолюбивые. Между директивой Сталина генералам и избранным им оперативным планом было очевидное противоречие. Девять резервных армий, которые советское командование сумело сформировать на протяжении предыдущих тяжелых месяцев, не были сконцентрированы в одном месте, а рассеяны по разным фронтам (Жуков предлагал ограничиться операцией на одном, центральном, участке советско-германского фронта, с тем чтобы развить успех, достигнутый в битве за Москву; позже он утверждал, что смог бы нанести немцам поражение, если бы в его распоряжении были еще четыре армии[53]). Советская промышленность в то время не в силах еще была дать армии столько оружия, сколько его требовалось для наступления такого масштаба. Перебазирование на восток предприятий, эвакуированных из западных районов, не было закончено. Выпуск промышленной продукции в этот период упал до /51/ самого низкого уровня. Поэтому Вознесенский, молодой руководитель советской военной экономики, поддержал возражения Жукова и его более осторожные проекты (эпизод этот интересен тем, что представляет собой один из немногих случаев, когда кто-то из членов Политбюро оказывался несогласным со Сталиным)[54]. Все возражения, однако, были отброшены.

В исследованиях историков высказывалась гипотеза, что Сталин, также по-своему загипнотизированный аналогиями с 1812 г., верил в возможность заставить гитлеровские армии повторить опыт наполеоновского войска[55]. Впрочем, чтобы понять логику его поведения, нет нужды прибегать к подобным экскурсам в историю. Несмотря на победу под Москвой, положение СССР продолжало оставаться крайне тяжелым. Ленинград был осажден и голодал. Враг все еще находился в считанных сотнях километров от столицы. Крупнейшие промышленные и стратегически важные области были в его руках. Нетерпеливая жажда реванша в этих условиях была вполне объяснимой. Ее одной, однако, было недостаточно для обеспечения успеха.

Генеральное контрнаступление зимой 1941 г. обернулось провалом. Его результаты не вышли за пределы ограниченных тактических успехов. На юге высадка двух десантов увенчалась освобождением одного только Керченского полуострова, а не всего Крыма. На центральном участке советско-германского фронта, где бои были особенно ожесточенными, советским войскам удалось оттеснить немцев еще немного дальше от Москвы. Самое значительное наступление осуществил Северо-Западный фронт, продвинувшийся до Великих Лук (следует, однако, уточнить, что на этом участке немцы оказали наиболее слабое сопротивление). Ни одной решающей победы одержать не удалось. Ленинград оставался осажденным. На западном от Москвы направлении немцы сумели закрепиться на тех самых оборонительных рубежах, которые несколькими месяцами раньше были подготовлены для советских войск. Превращая каждый населенный пункт в опорный узел обороны, они смогли удержать район Ржев—Гжатск—Вязьма, из которого могли организовать новое наступление на столицу. В нескольких точках этого фронта советским частям удалось проникнуть на довольно большую глубину за линию фронта противника и выйти в его тылы. Немцы тем не менее сумели избежать окружения: их передний край вновь сомкнулся, отсекая советские корпуса, прорвавшиеся в глубь их расположения.

Разные причины помешали тогда Красной Армии добиться более существенной победы. На главную из них позже указал маршал Воронов: «Мы к тому времени еще не научились как следует воевать»[56]. Изъяны заключались не в недостатке отваги у бойцов, а, скорее, в организации. Одна из основных, ныне всеми признанных слабостей коренилась в снабжении. Недоставало оружия и боеприпасов. Вдобавок не было возможности доставлять их сражающимся фронтам по мере их продвижения. Транспортные пути были забиты. Наступление, по описанию Рокоссовского, раздробилось на отдельные /52/ изнурительные атаки. Усталые солдаты брели по пояс в снегу под вражеским огнем, без достаточного артиллерийского прикрытия[57]. Распыление средств ради достижения сразу многих целей тотчас дало отрицательные последствия.

В драматическое положение попали части, оказавшиеся изолированными по ту сторону линии фронта. Они пытались действовать в немецком тылу во взаимодействии с нарождающимися партизанскими отрядами. Некоторые из них, например кавалерийский корпус генерала Белова, провели несколько успешных операций и, передвигаясь партизанскими районами, сумели в конце концов соединиться с основными силами Красной Армии. Но не для всех подобная операция оказалась осуществимой. Такой возможности, в частности, не оказалось у дивизий 33-й армии генерала Ефремова, которая пыталась прорвать вражеский фронт в направлении Вязьмы и попала в окружение. Значительная часть их была уничтожена, а сам Ефремов, раненный в бою, предпочел самоубийство плену[58]. Аналогичная участь выпала на долю и 2-й ударной армии, брошенной в наступление к югу от Ладоги, которая попыталась пробиться в Ленинград. Ее наступление, предпринятое без достаточной поддержки, было остановлено, а затем, после затяжных боев, армия оказалась отсеченной от остальных войск фронта. Приказ к отступлению был передан ей слишком поздно. Окруженная среди лесов и болот, армия была обречена на гибель, поскольку с первой же оттепелью какие бы то ни было ее маневры стали крайне трудным делом. Во главе армии стоял генерал Власов, один из тех командующих, которые отличились под Москвой. После долгих блужданий по лесам он был в июле 1942 г. взят в плен немцами. Он стал самым крупным из коллаборационистов, которых немцам удалось заполучить в СССР[59].