Политические реформы: зародыш плюрализма

Политические реформы: зародыш плюрализма

При нынешнем состоянии документации невозможно установить, пренебрегал ли Хрущев сопротивлением потому, что поверхностно подходил к своим реформам, или это была его тактическая уловка при подготовке более широких политических реформ — ведь он знал, что им окажут сильное сопротивление. Можно только отметить, что в этот период (1961–1962 гг.) под флагом обвинений Сталина он пытался провести новые изменения и размышлял о предстоящих. На XXII съезде он включил в Устав партии новый пункт, по которому никто не мог исполнять должность или быть членом выборного комитета более трех сроков подряд. По его мнению, это должно было стать «нерушимой нормой... всей государственной и общественной жизни». На каждых выборах руководящие органы должны были обновляться по меньшей мере на треть[53]. В тот самый момент, когда было принято решение о реформе партии, он выступил за новую систему общественного контроля над аппаратом, опирающуюся на последние известные работы Ленина, и попытался стимулировать большее участие граждан в деятельности органов власти[54]. Несколько месяцев страницы, посвящавшиеся этой теме в советской прессе, были наполнены живой полемикой. Даже сейчас она остается интересной антологией формирующегося общественного мнения{ii}. /506/

Осенью 1962 г. Хрущев высказался за пересмотр ждановских резолюций по культуре и хотя бы за частичную отмену цензуры[55]. Он сам решил нарушить запреты, добившись разрешения Президиума ЦК на публикацию эпохального произведения «Один день Ивана Денисовича», написанного тогда еще не известным автором — Солженицыным. С этого момента автор завоевал мировую известность[56]. Повесть, не лишенная бесспорного литературного таланта, была посвящена сталинским лагерям — теме, которая оставалась полностью запретной и после XX, и после XXII съездов партии. Тема эта очень волновала национальное сознание и не могла не найти своего места в литературе. Художественные достоинства повести Солженицына были несомненны. Естественно, ее появление вдохновило авторов и других художественных и мемуарных произведений на ту же тему, однако немногим удалось опубликовать свои произведения.

В эти же месяцы Хрущев пытался добиться аннулирования известных процессов, которые в 1936–1938 гг. подняли волну сталинского террора против партии, и реабилитации осужденных: сначала Бухарина, а потом, по его словам, Зиновьева, Каменева и других[57]. Этого от него требовали немногие оставшиеся в живых после репрессий старые большевики и родственники пострадавших.

Всего этого Хрущев не сумел добиться. Более того, в конце 1962 г. ортодоксальные идеологи перешли к контратаку, вынуждая его к отступлению. Наступление началось с ряда собраний и статей в печати. Оно не было направлено прямо против Хрущева; однако при этом не поколебались напомнить ему о возможности возбудить вопрос об ответственности, которую он вместе с другими нес за сталинское прошлое[58]. Перед объединенным фронтом почувствовавших опасность ортодоксов Хрущев как глава партии вынужден был выбирать: принять самому руководство и определенный контроль над идеологической кампанией или быть опрокинутым новой консервативной волной, которая была более опасной для него после некоторых экономических и внешнеполитических неудач (карибский кризис закончился, но началась открытая полемика с китайцами). Он выбрал первый путь. Тем самым он решил сражаться на ненадежной для себя почве идеологических и культурных проблем, что привело к столкновению с теми настроениями интеллигенции, которые он поощрял своей критикой Сталина.

Его отступление отмечено рядом громких эпизодов: от первого столкновения в декабре 1962 г. с группой художников-абстракционистов до ряда встреч руководителей партии с представителями культуры. Тогда он второй раз был вынужден публично отречься от большей части своей критики Сталина[59].

Это было его поражением. Завершил поражение Пленум ЦК в июне 1963 г., полностью посвященный проблемам идеологии. Созыв этого Пленума, о котором много лет говорили в Москве, под разными предлогами откладывался. Однако и Хрущев больше не мог избегать его. Пленум проходил под лозунгом: «Мирного сосуществования /507/ идеологий не было, нет и быть не может»[60]. Имелось в виду не то, что борьба идей в мире должна продолжаться, — это было и так ясно — а то, что в СССР не разрешается выражать мысли, отличные от официальной ортодоксии. В этой области не должно быть не только мирного сосуществования, но даже столкновения и сопоставления идей. Хрущев, который сделал приведенную формулировку своей[61], был после Пленума в жалком состоянии, но все еще в седле. Похороненным оказался его неопределенный ревизионизм, а с ним — его самые смелые и новаторские проекты.

После Пленума волнение улеглось не скоро. Начиная с XXII съезда КПСС политическая жизнь в СССР некоторое время переживала расцвет, которого не знала с 20-х гг. В партии существовали две созданные Хрущевым параллельные структуры. Экономические школы спорили, предлагая разные методы планирования и управления экономикой, с разной степенью самостоятельности отдельных производственных единиц. В культурном мире сталкивались две группы, которые обобщенно можно назвать сталинистской и антисталинистской. Имя Сталина было не столько именем исторического лица, сколько границей между теми, кто защищал авторитарную традицию Советского государства, и теми, кто хотел большей свободы слова. В собственно литературных кругах эти группы объединялись соответственно вокруг журналов «Октябрь» и «Новый мир».

Главный редактор «Нового мира» Твардовский, защитник Солженицына и его повести, был одним из наиболее проницательных деятелей культуры и политики этих лет. Коммунист, избранный на XXII съезде членом ЦК, он поощрял сотрудничество в своем журнале весьма критически настроенных людей, например Солженицына. Он был убежден, что их слово может и должно стимулировать общие усилия, направленные на дальнейшее развитие страны и социалистического общества[62]. Он считал, что на данном этапе развития СССР критики могут быть союзниками, а не врагами. Он знал, что критики ищут способ выражения. После идеологических заморозков 1963 г, книги, которые не могли быть опубликованы в открытой печати из-за цензуры, стали ходить по рукам в машинописных копиях. Так родился «самиздат» (ироническое название, которое можно перевести как «самоиздание») — первый признак явления, которое позднее станет известно как диссидентство.

В начале 60-х гг. в СССР в зачаточном виде, но бесспорно появилась множественность мнений — явление новое, волнующее, но ненормальное в государстве, от которого ортодоксы требовали монолитности. Противоречие было несомненным. Чтобы идти дальше, нужно было либо покончить с плюрализмом, либо реформировать сталинское государство. В какой-то момент казалось, что есть и третий путь. Политическая деятельность Хрущева, хотел он того или нет, способствовала созданию такого положения. Стремление избавиться от него было весьма сильным. Казалось, что избавления от него достаточно, чтобы снова привести все в порядок. /508/