Сельское хозяйство: все еще жертва
Сельское хозяйство: все еще жертва
Среди диспропорций семилетнего плана самой тяжелой оставалась хроническая болезнь советской экономики — кризис сельского хозяйства. Именно эта отрасль, в которой Хрущев поставил на карту свой престиж, лучше всего отражает разрыв между первым и вторым пятилетиями его правления. После отличного 1956-го и посредственного 1957-го 1958 год был хорошим для советской деревни. Сельскохозяйственное производство на 50% превысило уровень 1953 г. Сбор зерновых составил 135 млн. г, что означало среднюю урожайность — 11 ц с га против 8 ц в последние три года жизни Сталина. Сбор почти всех культур оказался лучшим в советской истории. После долгих лет застоя начало расти животноводство, причем быстрее, чем когда-либо в стране до или после революции[47]. Ободренный этими результатами, Хрущев в семилетнем плане наметил новый рост сельскохозяйственной и животноводческой продукции на 70%. Однако за 7 лет прирост составил всего 15%[48]. Это был самый тяжелый провал всей экономической политики Хрущева.
Успехи 1953–1958 гг. были значительными и, несомненно, облегчили критическую ситуацию, в которой находился СССР после смерти Сталина, но это было просто улучшение тяжелой ситуации. Начало, предпосылка еще не являются решением. В значительной мере это явилось результатом освоения целинных земель, давших государству большую часть зерна[49]. Кроме того, советское сельское хозяйство постепенно, хотя и медленно, начало чувствовать, что давление на него ослабевает. Меры, принимавшиеся с 1953 г., оказались достаточными для того, чтобы вызвать производственный подъем как в колхозах, так и в личных хозяйствах колхозников. Однако это явление наблюдалось не везде, а только в части колхозов и совхозов.
Повышение закупочных цен увеличило доходы хозяйств с 50 до 132 млн. рублей[50]. Однако крестьяне получили от этого мало выгод, так как колхозы были принуждены увеличить капиталовложения в оборудование и инфраструктуру. Тем не менее доход колхозников возрос: как только колхоз наводил хотя бы минимальный порядок в своих делах, крестьянам выплачивали один или два аванса от заработка, предусмотренного на конец сезона. Наиболее солидные хозяйства пытались отменить систему трудодней и более точно /489/ оценивать труд колхозников. Однако не все колхозы были в состоянии перейти к новым методам оплаты, и во всех случаях как денежные, так и натуральные доходы крестьян оставались значительно ниже доходов трудящихся города[51].
Для того чтобы быть последовательным и завершить преобразования, начатые после 1953 г. (от свободы внутреннего планирования до реформ МТС), Хрущеву требовался если не новый нэп, как в 20-х гг. (тогда речь шла об индивидуальных хозяйствах), то хотя бы что-нибудь в этом роде. Говоря старым большевистским языком, требовалась новая «смычка» — новая связь — между городом и деревней, оздоровление экономических отношений, чего безуспешно требовал Бухарин в середине 30-х гг.[52] Однако СССР Хрущева слишком многое унаследовал от сталинского СССР, чтобы совершить такой резкий социально-политический поворот. Перед этой массой проблем остановились в тот самый момент, когда ломали одну из сталинских традиций — МТС.
Сама реформа МТС была проведена так, что вызвала новое ухудшение отношений между городом и деревней. Колхозы не имели выбора — им пришлось покупать машины немедленно и по повышенной цене, назначенной государством. Кроме того, отсрочки платежей было недостаточно, чтобы облегчить их бремя, особенно для слабых хозяйств. Более того, колхозы должны были сами создавать новое оборудование, обновлять машинный парк, заботиться о запчастях, а цены не давали им этого делать. В первые годы после реформы моторизация деревни и производство сельскохозяйственных машин вступили в кризисное состояние[53]. Колхозам стало легче, когда они были освобождены от платежей натурой за работу МТС. Однако государство не могло отказаться от продуктов, получаемых таким путем. Оно решило покупать их, но не по рыночной цене, а по цене, назначаемой сверху для других видов заготовок. На практике произошло снижение сельскохозяйственных цен, ликвидировавшее большую часть выгод, полученных колхозами с 1953 г. Сельское хозяйство вернулось к производству в условиях недостаточно оплачиваемого труда[54]. Это и было первой причиной его застоя.
В сельском хозяйстве в более острой форме повторилось явление, характерное для всей экономики: преобладание старых тенденций над новыми программными установками. В создавшемся тяжелом положении, когда возросло количество стоящих перед государством проблем, еще раз принесли в жертву деревню. Только несколько лет спустя в руководстве партии скажут, что пора перестать решать все беды за счет сельского хозяйства[55]. Государственные капиталовложения в сельское хозяйство, возраставшие с 1953 г., были снова уменьшены — как в абсолютных, так и в относительных цифрах в 1958 г., когда потребность в них была особенно велика[56]. Удобрений было недостаточно, их использовали лишь для наиболее ценных культур. Однако электрификация развивалась успешно: в 1964 г. только 12% колхозов совсем не имели электроэнергии (против 85% в 1950 г.), /490/ но энергия, используемая в деревне, составляла лишь 4% от произведенной в стране[57].
Уменьшение оплаты за работу в колхозах после некоторого роста в 1953–1958 гг. уже само по себе было проявлением кризиса. Оно было усилено политической и социальной дискриминацией, которой постоянно подвергались крестьяне, во многих отношениях остававшиеся гражданами второго сорта. Они не имели пенсий и оплачиваемых отпусков. Они не имели права по своей воле покинуть местожительство. Этого права их лишил Сталин в 1932 г., и оно не было восстановлено. Они не имели политического представительства, как другие слои населения (у рабочих и служащих — профсоюзы, у творческой интеллигенции — творческие союзы), хотя бы в форме сталинского «приводного ремня». Товаров в деревне было еще меньше, и они были еще хуже, чем в городе. В целом положение крестьян не улучшилось и после 1953 г. Однако оно стало просто нетерпимым, когда во всей стране росло благосостояние. Приостановленное на несколько лет, возобновилось бегство из деревни, особенно молодежи, с помощью тысячи различных способов, несмотря на юридические запреты. Работники МТС отказывались, если могли, переходить в колхозы, чтобы не стать колхозниками и не утратить выгод от своего положения рабочих государственного предприятия[58].
Позднее вина за развал деревни будет возложена на Хрущева. Будучи главным инициатором аграрной политики, он не смог уйти от ответственности. Однако мы вправе спросить: не был ли он ограничен в своей деятельности, как и любой советский руководитель? Хрущев стремился улучшить ситуацию, но был бессилен сделать это. Он понял, что сам воспроизводит кризис, вину за который возлагал на Сталина. Это следует из некоторых его замечаний 60-х гг.[59] Он искал простых агрономических решений для социально-экономических проблем, с которыми не мог справиться. Пораженный тем, что США нашли в кукурузе наиболее экономичный способ развития животноводства, он решил ввести эту культуру в СССР, где ее мало выращивали, как Петр I в свое время заставил строптивых русских крестьян выращивать картофель. Он в приказном порядке навязчиво требовал расширения посевов кукурузы[60]. Начиная с 1961 г. так же насильственно пропагандировалась новая система севооборота, без паров. Однако советская деревня ни технически, ни психологически не была готова к этим новинкам. Чтобы ввести их, Хрущев пожертвовал той самой свободой планирования, которую еще несколько лет назад хотел дать колхозам. Они были вынуждены против своей воли вести хозяйство по-новому, не зная методов и получая низкие урожаи. Несмотря на обещания, кооперативный Устав колхозов так и не был применен[61].
Хрущев дошел до того, что стал верить проектам-миражам. В 1959 г. он превозносил Рязанскую область, обещавшую за год утроить производство мяса. Обязательство оказалось фиктивным, и /491/ руководитель области Ларионов покончил с собой[II]. Однако покачнулся и престиж Хрущева, поддерживавшего его[62]. В это время Хрущев опять стал верить академику Лысенко, хотя после смерти Сталина он первым критиковал его[63].
В 60-х гг. Хрущев снова начал сдерживать, частную деятельность крестьян, уничтожая положительный эффект самой популярной реформы 1953 г. Некоторые люди не хотели выращивать собственный скот, а стремились передать его в колхозы. Среди них были как крестьяне, так и горожане, получившие право иметь корову. Хрущев надеялся заставить крестьян больше работать в колхозе и помешать горожанам доставать за свой счет корма, которых и так не хватало. Действительно, заниженная из политических соображений цена на хлеб побуждала некоторых покупать его на корм скоту. Но экономическую проблему нельзя решить авторитарными мерами. Хрущев вызвал недовольство крестьян и рабочих, а не развитие животноводства, как он рассчитывал. Колхозам нужно было время для организации производства, в тот момент они не имели даже хлевов[64].
После 1958 г. целинные земли истощились. Первые сборы обеспечивались высоким природным плодородием почвы, отдыхавшей веками. Однако эти земли в свою очередь требовали больших капиталовложений, чтобы применять эффективные агрономические методы и строить постоянные поселки для работников. Стоит напомнить, что сначала эти целинные земли хотели использовать временно, пока не будет поднято сельское хозяйство в традиционных областях. Хотя особых успехов не было, их продолжали использовать без мелиорации, высевая только зерновые. При этом не только снижались урожаи, но и почва, как предвидели эксперты, становилась беззащитной перед сорняками и ветровой эрозией, особенно опасной в степи, лишенной естественной защиты[65].
Таким образом, кризис сельского хозяйства обострился под влиянием многих факторов. Правда, застой сельскохозяйственного производства произошел тогда, когда оно достигло более высокого уровня, чем в сталинскую эпоху. Однако это было слабым утешением, потому что и потребности страны значительно выросли. Городское население стало многочисленнее, его доходы возросли. Крестьяне и горожане стали лучше питаться. Животноводство требовало больше кормов. Союзники хотели закупать зерно в СССР. В 1962 г. стало неизбежным повышение закупочных цен на мясо и молоко, что вызвало повышение на 30% потребительских цен. Постоянный упадок деревень усилил областные диспропорции: в сердце России часть нечерноземной полосы, разрушенной войной, осталась опустошенной. Во многих местах деревни обезлюдели[66]. /492/
Как уже случалось в советской истории, экономические, политические и социальные факторы кризиса совпали с плохими погодными условиями и вызвали в 1963 г. огромные трудности. Засуха имела разрушительные последствия, потому что началась тогда, когда равновесие сельского хозяйства висело на волоске. На целинных землях эрозия достигла масштабов экологической катастрофы, как в 30-е гг. в Оклахоме. Бури поднимали с незащищенной земли тучи пыли, скрывавшей солнце[67]. Урожай в других областях был плохим. Производство упало до уровня, близкого к сталинским годам. В то же время правительство не сумело накопить запасов, чтобы справиться с катастрофой. Более года в продаже не было муки. Даже продажа хлеба была ограничена.
Настоящей нехватки продовольствия с введением карточной системы удалось избежать только благодаря массовым закупкам зерна в Америке, оплаченным золотом. Впервые за всю свою историю СССР закупал зерно за рубежом. Для Хрущева, который за несколько лет до этого обязался догнать и перегнать США, это был больший позор, чем поражение в кубинском кризисе. Прекрасный урожай следующего года уже не поднял его престижа. Сильные колебания сельскохозяйственного производства были новым признаком неблагоприятных структурных сдвигов в деревне. Последующие годы показали, что советское сельское хозяйство, которое 30 лет приносили в жертву, не так-то просто было привести в порядок.