Стратегическое сотрудничество

Стратегическое сотрудничество

После Тегеранской встречи военное сотрудничество между тремя великими державами — участницами антифашистской коалиции, по единодушному признанию непосредственных участников событий, было в целом удовлетворительным[1]. Сталин восхищенно отозвался о высадке в Нормандии: «Нельзя не признать, что история войн не знает другого подобного предприятия по широте замысла, грандиозности масштабов и мастерству выполнения»[2]. С того момента, как союзные армии охватили кольцом всю Европу, между их генеральными штабами, несмотря даже на неизбежные трения, установилась неплохая связь. Американцы получили возможность создать на Украине, под Полтавой, посадочную базу, которая позволяла их бомбардировщикам совершать челночные рейсы с аэродромов в западной части континента и наносить врагу удары как при полете на восток, так и при возвращении. Советской авиации, обслуживавшей югославских партизан, было разрешено пользоваться базой под Бари. Англичане получили согласие на отправку своих специалистов в СССР для изучения на месте технически сложных видов немецкого вооружения (в частности, самолетов-ракет и пусковых установок для них), захваченных советскими войсками[3].

Американские историки справедливо отмечают, что на протяжении последнего года войны участники давнего спора о втором фронте как бы поменялись ролями. Теперь, когда он существовал и англо-американские войска сражались с немцами в западной половине Европы, именно Лондон и Вашингтон проявляли наибольшую активность по части получения от Советского Союза заверений в том, что нажим на немцев с востока не ослабнет ни на день[4]. Самым известным остался случай в январе 1945 г., когда отчаянное контрнаступление немцев в Арденнах поставило Эйзенхауэра в весьма затруднительное положение. В секретных посланиях Сталину встревоженный Черчилль просил, чтобы Красная Армия в свою очередь нанесла немцам удар, и Сталин в ответ на несколько дней ускорил знаменитый прорыв на Висле, хотя, по свидетельству маршала Конева, это было сопряжено с некоторыми дополнительными трудностями для его армий[5]. Эти подробности имеют большое значение, ибо показывают, что вплоть до самого конца Гитлер, даже будучи вынужден вести войну на два фронта, все равно держал против Красной Армии преобладающую часть своих сил. По оценкам московских экспертов, на Восточном фронте постоянно было сосредоточено не менее двух третей сил вермахта[6]. Понимание того, что именно советскому народу приходится всё время нести основную часть бремени /210/ военного противоборства в Европе, не покидало руководителей СССР (об этом многократно говорилось в работах историков и мемуарах) и придавало им больший вес в их отношениях с западными союзниками.

Но война и для Советского Союза не должна была огранивачиться одной Европой. Сталин дал обязательство, что сразу же после поражения Германии СССР примет участие в войне с Японией. Соответствующие планы обсуждались в обстановке строгой секретности, главным образом между советскими и американскими деятелями. Роль, которую вашингтонские стратеги намеревались доверить Советским Вооруженным Силам, была отнюдь не из второстепенных. Речь шла о разгроме мощной сухопутной армии, которую японцы держали в Маньчжурии и Северном Китае: сами американцы предпочитали уйти от выполнения этой неблагодарной задачи, а китайцы, по всем расчетам США, конечно же, были неспособны справиться с нею. Советское командование бралось выполнить её, и это намерение производило отличное впечатление в Вашингтоне, где советское участие в войне на Дальнем Востоке неизменно рассматривалось как одна из важнейших стратегических целей политики США[7]. Этим можно, по крайней мере отчасти, объяснить тот факт, что Рузвельт и генерал Маршалл не переменили своей позиции по данному вопросу, даже когда им сообщили, что скоро в их распоряжении будет атомная бомба — таинственное оружие, действенность которого никто пока не был в состоянии точно оценить[8].