Восточноевропейский регион до и во время войны

Восточноевропейский регион до и во время войны

Зона, в которую победоносные советские армии вступили весной-летом 1944 г. и которую мы по установившейся политической терминологии будем называть Восточной Европой[I], в период между двумя войнами представляла самую слабую и нестабильную часть континента, где становление национальных государств произошло с большим запозданием и в уродливых формах. Облик этих государств был в спешке вылеплен державами-победительницами после первой мировой войны в соответствии с их антигерманскими и антисоветскими замыслами. Позже, когда в 20-е гг. эти державы предприняли шаги к сближению с Германией, в облике восточноевропейских государств возобладала антисоветская направленность. Правительства их питали глубокую враждебность к коммунистам и СССР. Ни одно из этих правительств, однако, не имело прочной опоры в народе.

Экономика восточноевропейских стран, в прошлом входивших в состав крупных империй, находилась в расстроенном состоянии и страдала отсталостью в сравнении с экономикой стран Западной Европы. Хозяйство их носило более или менее выраженный аграрный характер и опиралось на малопродуктивное сельскохозяйственное производство, отягощенное большим избытком «лишних рук», сельским населением, не находившим работы. Социальная структура крестьянства была разной в разных странах, потому что разными были системы землепользования — от латифундий в Венгрии до массы мелких земельных собственников в Болгарии и Румынии, — но деревня повсюду была синонимом нищеты и отгороженности от современной культуры.

Капиталистические отношения в этих странах были относительно слабо развиты; капитализм, в значительной части иностранного происхождения, стремился в первую очередь эксплуатировать минеральные ресурсы (там, где они имелись). Слабая национальная буржуазия лишь устами отдельных представителей интеллигенции объявляла себя носительницей идеалов демократии. В массе же своей она вступала в коалицию с сильными еще группами земельной знати, этим пережитком докапиталистических общественных отношений, и образовывала вместе с ними правящий блок. Либеральные методы правления в этих странах поэтому не отличались долговечностью и быстро уступали место авторитарным — монархическим или военным — режимам, при которых парламенты (если таковые имелись) превращались просто в сборища манекенов. Одновременно чувствовалось /190/ сильное влияние фашистских идей. Коммунистов рано или поздно объявляли вне закона. Свою хилость существующие политические партии пытались возместить шовинизмом, националистическими притязаниями к соседям (поскольку в этническом отношении регион представлял крайне пеструю мозаичную картину, каждая из стран могла найти в соседнем государстве районы, населенные соплеменниками) либо репрессиями против национальных меньшинств в собственных пределах. Повсюду был весьма распространен антисемитизм.

Было, правда, одно значительное исключение — Чехословакия. Это страна, точнее ее западная, моравско-богемская часть (но отнюдь не Словакия), имела мощную промышленность и высокоразвитое сельское хозяйство. Население городов и сел имело довольно высокий уровень жизни. Правление носило парламентарно-либеральный характер, и даже имелась легальная коммунистическая партия. Но и Чехословакию раздирали классовые конфликты, к которым добавились национальные противоречия, отчасти раздуваемые из-за границы. В результате всего этого страна стала жертвой мюнхенской сделки, которая повлекла за собой кризис всей системы межгосударственных отношений в Восточной Европе. «Коллективная безопасность» потерпела крах именно здесь. Англо-французское покровительство не внушало больше доверия ни одному государству в этой части континента. Гитлеровская Германия и сталинский Советский Союз оказались здесь поэтому лицом к лицу, и после недолгого периода согласия между ними произошло столкновение.

Чехословацкое «исключение» в конечном счете оказывается не таким уж исключительным. И все же пример Чехословакии весьма важен. Он напоминает о том, что в общей набросанной нами картине положения в Восточной Европе существовали значительные различия не только между отдельными странами, но и внутри этих стран: различия в истории и культуре, уровнях экономического развития, политических порядках, формах и типах национальных противоречий. Чрезвычайно разными были поведение и участь каждой из этих стран во время войны. Югославия и Чехословакия подверглись расчленению. Польша была полностью оккупирована и лишена какой бы то ни было формы государственности. Три страны — Румыния, Венгрия и Финляндия — участвовали в нападении на Советский Союз. Одни народы Восточной Европы были для СССР врагами, другие — союзниками. Но и врагами, и союзниками все они были на свой лад. Болгария была полностью привязана к гитлеровской колеснице и предоставила рейху базы для операций против Советского Союза; однакo же она не объявила войны СССР (между тем как война пусть символически, но была объявлена ею Англии и Соединенным Штатам Америки), потому что среди болгар, как и вообще среди южных славян, были сильны симпатии к России. Словакия, превращенная Гитлером в отдельное государство с клерикально-фашистским правительством, послала свои воинские части воевать в СССР: однако /191/ дезертирство в их рядах было настолько массовым, что охватывало целые подразделения[1]. Движение Сопротивления в этих странах также сильно различалось как по направленности, так и по интенсивности: от настоящей войны, которую вели в Югославии партизаны Тито, до слабых и разрозненных действий подполья в Венгрии. Так что наступающим советским армиям приходилось сталкиваться с огромным многообразием политических проблем.

В каком же духе решались эти проблемы? В обращениях, которые правительство Москвы направило в 1944 г. народам восточноевропейских стран и в которых излагались его намерения по отношению к этим странам, значительную часть составляла откровенная пропаганда. Мы имеем в виду ту часть, в которой исключались какие бы то ни было планы вмешательства во внутреннюю жизнь этих стран: когда сегодня советские историки или мемуаристы вновь повторяют это утверждение, то они незаметно для себя впадают в серьезное противоречие, ибо тут же с восторгом рассказывают о поддержке, оказанной Красной Армией организаторам политических переворотов, сопровождавших ее победоносное продвижение[2]. Было бы неверно вместе с тем сделать из этого вывод, что все, что Москва заявляла в тот период, говорилось просто для обмана. Именно в то время Сталин утверждал, что не верит в «хитрость» как главное условие успеха в политике, и подчеркивал, напротив, необходимость большой «широты взглядов»[3]. В один из немногих моментов спокойного раздумья он доверительно сказал Жукову: «Мы хотим раз и навсегда иметь дружественную нам Польшу...» Вся пикантность этого высказывания заключалась в словах «раз и навсегда». Впрочем, и в своих переговорах с союзниками Сталин выражался примерно таким же образом[4]. Аналогичные замыслы он вынашивал и по отношению к другим сопредельным государствам. Между тем само по себе достижение «дружественности» предполагало весьма существенные перемены в большинстве упомянутых стран, ибо поставленной цели вряд ли удалось бы добиться, если бы у власти в них оставались — или вернулись — те политические группы, которые всегда проповедовали вражду к СССР.

Бытует и другое упрощенное мнение, в соответствии с которым судьбы Восточной Европы зависели якобы исключительно от переговоров между великими державами антигитлеровской коалиции[5]. Этот фактор действительно нельзя преуменьшать. Но он был не единственным. Дипломатические переговоры были для Советского Союза лишь одним из средств достижения цели. Другим, и значительно более важным, средством была Красная Армия, потому что ее солдаты несли каждой из этих стран освобождение от фашизма. Но сверх этого имелся еще целый комплекс собственно политических факторов на которые мог опереться СССР, и главным среди них был обновительный порыв, исходивший из самых глубин общества в восточноевропейских странах. Импульс этот выражался по-разному в каждой из этих стран, но действовал повсюду. Прежние правящие классы и /192/ политические группы несли на себе печать собственного банкротства. Европейское движение Сопротивления в своих наиболее активных проявлениях как на Востоке, так и на Западе выступало как подлинно народное движение, что придавало ему подчеркнуто радикальную политическую окраску. То, что СССР играл решающую роль в разгроме фашизма, способствовало развитию этих тенденций. В восточной части континента к этому добавлялось разочарование той двусмысленной политикой, которую западные державы проводили здесь в прошлом и которая увенчалась мюнхенской капитуляцией. Наконец, еще одним политическим фактором — не столь весомым, но все же требующим учета — был фактор славянской солидарности. СССР воспользовался им, особенно в начале войны, создав даже Славянский комитет в Москве (не будем забывать, что мелкие союзники Гитлера — румыны, венгры и финны — представляли как раз неславянские страны Восточной Европы). Комитет этот потом превратился в формальное учреждение, не играющее никакой реальной роли в общественной жизни[6]. Но мотивы, лежавшие в основе его образования, не утратили своего значения.

Все это были условия, благоприятные для Советского Союза, но для их использования требовалось разрешить целую вереницу политических проблем не только в каждой из восточноевропейских стран, но и в самом СССР. Красная Армия отлично сражалась на своей территории и продолжала отлично сражаться за ее пределами, но она была лишь отчасти подготовлена к выполнению своей новой, освободительной миссии. Она действовала за границей впервые (если исключить краткий эпизод вторжения в Польшу в 1920 г.). Ее солдаты, большей частью крестьяне, долгое время лишенные самых элементарных бытовых условий, выходцы из бедных деревень и районов, разоренных войной, вступали теперь в села, зачастую совсем не тронутые боевыми действиями, либо в города, которые, как бы скромно они ни выглядели, сохраняли куда более высокий уровень благосостояния, чем советские города. К тому же командный состав имел весьма скудные представления о тех дипломатических функциях, которые ему предстояло выполнять[7]. Чтобы подготовить солдат и офицеров к выполнению ожидающих их политических задач, партийные организации развернули широкую пропагандистскую работу в войсках[8]. Однако, сколь бы действенной она ни была, ее результаты не могли простираться дальше известных пределов.