Битва на Рейне
Битва на Рейне
Все это было лишь преамбулой к самой сути речи, знаменитая формулировка которой выглядела так: «Но в тот момент, когда вы придете к власти, кольцо замкнется, и тогда немецкие и российские рабочие будут сражаться плечом к плечу. Ничто не вызовет большего энтузиазма у российских рабочих, чем если мы им скажем, что может настать время, когда немецкие рабочие Цозовут вас на помощь, и вы должны будете вместе сражаться на Рейне, а они будут сражаться за наше дело на Урале[107]».
Хотя никто не мог рассчитать скорость развития событий, большевики упорно исходили из того, «что мировая революция пойдет быстрым шагом… что международная гражданская война избавит нас от борьбы народов». Перед лицом крепкого совместного фронта борьбы непременно потерпят крах «планы капитализма Антанты задушить немецкую и российскую революцию». «Но пока этого не произошло, будьте уверены, что мы стоим с винтовками в руках и не дадим лишить нас той почвы, которую мы завоевали. И мы убеждены, что вы тем временем станете стражей немецкой революции. И что мы вместе встретим день, когда здесь в Берлине будет заседать интернациональный совет рабочих…» Это уже намек на то, что Берлину предназначалось стать местом основания нового коммунистического «Третьего Интернационала»{522}.
Столь же напыщенная и бессвязная реплика Либкнехта, с сожалением выразившего уверенность, «что немецкий пролетариат вплоть до сегодняшнего дня еще не годится в союзники для российского пролетариата» и что новая партия тоже «еще не способна на союз», вот почему «способность к союзу» и Германия приобретет{523} лишь в ходе социалистического переустройства, вполне могла убедить Радека, что он имеет дело с руководством, которое еще очень мало поняло подлинные политические задачи и опасности. «Я не почувствовал, что здесь перед мной сформированная партия»{524}.
Он был прав. Всего несколько дней спустя, после вооруженных демонстраций против снятия левого[108] полицей-президента Эйхгорна, Либкнехт своей самовольной и дилетантской попыткой поставить себя во главе «революционного комитета», состоявшего из трех членов, безмерно обострил ситуацию и нарушил соотношение сил. Этот фиктивный «революционный комитет» с помощью листовок объявил 6 января о «низложении»правительства Эберта — Шейдемана и «временно взял на себя властные полномочия». Радек обратился с письмом к вождям этого безнадежного предприятия, советуя им дать задний ход, поскольку выиграть в сложившейся ситуации они ничего не смогут, а непременно проиграют всё, но его попытка оказалась тщетной. Роза Люксембург, также резко осудившая опрометчивые действия Либкнехта, передала Радеку через Леви, что не может взять на себя ответственность и призвать вступивших в борьбу людей к отступлению. Так спартаковские вожди оказались пленниками своих идей стихийности и вскоре после этого — жертвами контрреволюции, готовой к убийствам в силу самых разных мотивов.
Радек после своего выступления на учредительном съезде скрывался (в частности, чтобы избежать высылки). С помощью местных большевистских кадров и бывших военнопленных он попытался организовать собственную «разведывательную службу», чтобы следить за развертыванием армии. Тем временем в Берлин прибыли опытный связной Ленина Закс-Гладнев и Мархлевский, который, как предполагалось, должен был действовать в Рурской области. Руководство КПГ-«Спартака» после гибели Либкнехта и Люксембург опять было возложено на Лео Иогихеса, но в марте его тоже арестовали и убили. Так было покончено с ведущими активистами старой польско-литовской социал-демократии и неофициальными ленинскими кадрами времен мировой войны, которые в эти, как будто решающие, недели стояли во главе обреченной на поражение германской революции. Как ни смехотворны любые спекуляции по этому поводу, данный культурно-социологический факт интересен сам по себе.