Германская подрывная пропаганда

Германская подрывная пропаганда

Параллельное действие большевистской и германской пропаганды среди солдат в окопах можно весьма наглядно реконструировать по ежедневным отчетам политического отдела IIIb Верховного командования «Ост» о ситуации на различных участках фронта на исходе лета и осенью 1917 года.

Возникает картина многостороннего, почти интимного общения между остатками обеих армий через линию фронта. Бывало, «солдаты и граждане свободной русской революционной армии» обращались под Барановичами с письмом к «товарищам монархического войска» и указывали им «в обходительной форме на ужасы войны и на вину монархов» с просьбой «позаботиться о скорейшем окончании войны»^{315}. Но чаще германские офицеры-пропагандисты занимались обработкой солдат противника и констатировали: «Наши газеты принимаются с огромной благодарностью»^{316}, — хотя бы из-за хронического недостатка информации и развлечений в русских окопах. Нарушая запреты, группы солдат и унтер-офицеров приходили в немецкие окопы и охотно рассказывали о невыполнении приказов открывать огонь, несмотря на частые угрозы физической расправы или расстрела со стороны собственных офицеров и боеспособных частей. Материальную связь между фронтами обеспечивала торговля бритвенными приборами, мылом, презервативами, часами или едой, сознательно поощрявшаяся германским начальством и — особенно в период перемирия — достигавшая значительных масштабов.

В отчетах от 9 ноября 1917 г., через день после большевистского переворота в Петрограде, говорится: «Насколько до сих пор можно понять, российские войска на фронте… еще не знают о событиях в стране. Наша пропаганда действует согласно приказу». 11 ноября с удовлетворением констатируется: «Борьба Керенского — Ленина в разгаре. Армейские комитеты и высокие чины в большинстве своем за Временное правительство. Войскам в отдельных частях строго запрещают проводить митинги; в большинстве случаев они узнавали о перевороте благодаря нашей пропаганде и с восторгом приветствовали его, с уверенностью ожидая заключения мира»^{317}.

Переговоры о перемирии, которые начались в конце ноября на отдельных участках фронта, немедленно давали результаты. На больших пространствах они носили характер односторонней капитуляции. В «Иллюстрирте кригскроникдес Дахайм» («Иллюстрированной военной хронике журнала “Родина”») можно было прочитать: «Это случилось около 11 часов утра. Телефонист выскочил из своей будки и крикнул нам: “Мир! Боевое донесение: на российском плацдарме появились три белых флага. Русский оркестр играет, поднявшись на бруствер, русские офицеры подошли к нашему плацдарму, намереваясь вести переговоры о перемирии!” (…) И действительно: на всех опорных пунктах вывешены белые флаги; на взорванном мосту германские и российские офицеры ведут переговоры… “Мир! Мир!” Из блиндажей слышны веселые песни. Но среди них все громче и громче доносится отчаянно-упрямая песня, будто вернулись августовские дни 1914 г.: “Франция, ах, Франция, что же станет с тобою…”»^{318}

Такой поворот в отчете (который, разумеется, обязан был морально поддерживать солдатскую стойкость) все же позволяет почувствовать неоднозначность ситуации.