Сценарии войны за мировую революцию

Сценарии войны за мировую революцию

Радек выбрал в качестве основы для учреждения коммунистической партии в Германии «Союз Спартака», его небольшевистские теории и его вождей, а не своих испытанных бременских левых радикалов, которые уже объявили себя «Международными коммунистами Германии», истинными приверженцами российских большевиков. Такой выбор был продиктован оппортунизмом в духе «реальной политики». Радеку пришлось действовать в Берлине на свой страх и риск, но он обладал необходимой гибкостью и сразу же понял, что острый, готовый к насилию уличный радикализм служил просто общим выражением глубокого ожесточения из-за исхода неудачной и бессмысленной мировой войны. То, что было возможно в России в 1917 г. в ситуации бурной инволюции, т. е. обратного развития, и вакуума, который оставил после себя царизм, в Германии — с ее значительно глубже структурированным и более консолидированным обществом, все еще здоровыми в основе своей государственными институтами и промышленным потенциалом — не получилось бы подобным образом, в виде путча.

Еще в октябре 1918 г. Радек полагал возможным «предсказать с математической точностью», что и в Германии состоится социалистическая революция, в которой «многие миллионы последуют за Либкнехтом». Сотни тысяч солдат настаивают на возвращении домой, к семьям, но в этом случае массовая безработица вырастет до неимоверных размеров. Вот почему у Германии остается только один выбор — между солдатским мятежом и восстанием безработных. «Третьего выхода не существует». Вероятно, к ней присоединятся Франция и Италия. Тогда англосаксонские державы-победительницы попытаются задушить германскую революцию и восстановить в Европе старый порядок. В подобной ситуации долг российских рабочих — «взять на себя любой риск, даже риск временного подавления российской революции, чтобы поспешить на помощь своим братьям на Рейне и Сене». Ибо Россия в одиночку не сможет строить социализм и преодолевать последствия войны. «Германские рабочие, рабочие Европы помогут нам завершить нашу работу. Без них мы не сможем восторжествовать, с ними мы сможем торжествовать. И наш долг — помочь им победить»^{519}.

Это звучало почти уже как программа перемещения главных большевистских сил и театра революционной борьбы в Центральную Европу. Перед датским послом Радек расхвастался: «У меня в Берлине 400 агитаторов, и через два месяца город будет наш»^{520}. Данная цитата, как и рассуждения в присутствии Паке перед большой картой мира в октябре — ноябре, явно указывают на то, что Радек в самом деле видел в себе будущего вождя германской и центральноевропейской революции и одного из «Наполеонов социализма».

Уже в середине декабря по дороге в Берлин, при первых контактах в Дюнабурге с солдатским советом, который преградил путь советской делегации (в нее помимо Радека входили еще Бухарин, Иоффе, Раковский и Игнатов), едущей на съезд рабочих и солдатских советов Германии, ему стало ясно, что с германской революцией все будет не так гладко. До отъезда Ленин инструктировал его (во всяком случае, так пишет Радек много лет спустя), предупреждая, что наступает «ответственный момент»: «Германия разбита. Путь Антанты в Россию свободен… Подумайте о том, что вы работаете в тылу врага. Интервенция не заставит себя ждать, и многое будет зависеть от положения в Германии». Поэтому Радеку в Берлине не следует «форсировать события», а нужно дать им «развиваться по внутренним законам германской революции»^{521}.

Знаменитая речь Радека на учредительном съезде КПГ вместе с тем представляла собой балансирование на лезвии ножа, которое ему блестяще удалось. С одной стороны, он должен был учитывать догматический «антимилитаризм» своих германских коллег. Но с помощью ряда хитросплетений, умело апеллируя к чувству солидарности немецких товарищей с «российскими рабочими», он попытался ориентировать их на задачи, вытекавшие из международной ситуации и прежде всего из ожидаемого мирного диктата союзников.

Так, Радек выразил глубокое убеждение (и надежду) большевиков, «что путь, по которому вы идете… означает не разоружение немецкого народа, а вооружение немецкого народа». Предлагаемый Москвой «военный союз» обеих стран, однако, предназначался уже не для Эберта и Шейдемана, поскольку они «для нас не способны на союз». «Нам нет нужды предлагать вам союз. Мы находимся в союзе с первых дней войны, с того дня, когда Либкнехт с трибуны германского рейхстага бросил миру: “Я обвиняю!”»