Идеологии XX века

Идеологии XX века

В рамках современных идеологий и тоталитарных массовых движений XX в. радикально обострились все традиционные образы друзей-врагов, предубеждения, стереотипы и т. п. Однако эти современные идеологические комплексы и массовые движения развивались не в безвоздушном пространстве историографии. При всех притязаниях на всемирное значение своих учений и доктрин «большевизм», «фашизм» или «национал-социализм» (как и «маоизм») в конечном счете оставались — в конкретных временных условиях — продуктами конкретных стран и обществ, чьи амбиции и ожидания они формулировали в радикализированном виде. И если им удавалось завербовать прозелитов вне своих границ, то очень скоро происходили трансформации и перерождения, что впервые имело место уже при появлении «марксистов»-доктринеров в России. Маркс и Энгельс в свое время с явным недоверием и некоторым смущением наблюдали за этим процессом.

Однако верно и то, что все эти движения, идеологические комплексы и «системы» развивались в тесной исторической связи друг с другом, но не в примитивном смысле — как «образцы» или «жупелы», а в сложном переплетении взаимных симпатий и фобий, притяжения и отталкивания, соперничества и сотрудничества.

Для Отто-Эрнста Шюддекопфа история тоталитарных движений в период модерна была в первую очередь историей четырех стран: Франции, Италии, России и Германии. При этом всякий раз, по его мнению, речь шла о попытках своеобразного синтезирования национализма и социализма, чтобы на базе пробивающего себе дорогу модерна и на фоне обострения чувства надвигавшегося кризиса разжечь «бунт против модерна» и наметить модель нового, цельного, «интегрального» общества^{16}. В такой перспективе вырисовывается вполне убедительная историческая последовательность. Так, вначале была побежденная в 1871 г. Франция, которая, по словам Эрнста Трёльча, стала «экспериментальным полем европейской мысли» как в плане образования «интегрального национализма» (по Шарлю Моррасу) с компонентами антирационализма и витализма («elan vital» Бергсона), мифа насилия («violence» в понимании Сореля), «культа почвы и мертвых» (Баррес), харизматического вождизма (в духе цезаристски усиленного бонапартизма), так и в плане формирования идеологизированного и активистского антисемитизма, особенно в период процесса Дрейфуса.

В конце Первой мировой войны, который Франция встретила в стане победителей, именно Россия (и прежде всего рухнувшая Россия), «обманутая» Италия и побежденная Германия стали — каждая на свой лад — очагами массовых тоталитарных движений, более или менее быстро и насильственным путем подчинивших себе государство и общество собственных стран, используя их для осуществления своих дальнейших целей. При этом «большевизм» Ленина, «фашизм» Муссолини, «национал-социализм» Гитлера представляли собой лишь модернизированные и приспособленные к особенностям конкретной нации синтезы уже существовавших идеологем, черпавших свою пробивную силу не столько в формулах и лозунгах, сколько в радикально изменившихся психологических диспозициях их акторов.

В данной книге мы прежде всего постараемся лучше понять, почему именно в Германии и России возникли и пришли к власти движения и идеологии, в каждом конкретном случае высвободившие внутри и вовне «уникальный» потенциал деструкции и уничтожения. Обе страны, каждая по-своему, не просто вышли из истории эпохи мировых войн. В этом процессе они были также самым интенсивным и сложным образом сцеплены друг с другом благодаря «отношениям любви-ненависти», как считает Вальтер Лакёр, полагающий, что «в истории это, возможно, единственный случай такого рода»^{17}, и благодаря целой системе взаимных заимствований и перехлестов, почти всегда — явно или скрыто — в соотнесении с чем-то третьим, т. е. с «Западом».

Первая мировая война — исходный и главный генератор всех этих процессов. Она тотализировала все представления об общественном принятии решений, в невиданных масштабах мобилизовала гражданские и вооруженные массы и поощряла всякие формы фундаменталистского самовозвеличивания и самозванства. Она радикализировала все виды вражды и дружбы, все фобии и притяжения и вынудила даже сторонников плюралистичного и демократического общества придать своим целям идеологически-пропагандистскую форму. Вот почему можно утверждать, что все проявившие себя в истории идеологические комплексы и массовые движения XX столетия — во всяком случае в пространстве Европы — возникли в контексте Первой мировой войны и последующих революционных потрясений и переворотов. Как понятие «Запад», так и понятие «Восток» в политически-мировоззренческом смысле, в котором они наложили отпечаток на большую часть XX в., видимо, сформировались только в этот период. Формула Джорджа Кеннана, описывающая Первую мировую войну как «great seminal catastrophe»^{18} (слово «seminal» имеет здесь двоякий смысл — «первоначальный, зародышевый» и «плодотворный»), не в последнюю очередь передает этот факт, который лишь отчасти отражен в распространенном переводе данного выражения — «великая исходная катастрофа».

Россия и Германия, без сомнения, сыграли тут ключевую (фатальную) роль. Но наряду с этим они пережили, в гуще кризисов и катастроф, эпоху, отмеченную выдающимися культурными достижениями. Все это протекало в такой многообразной и интенсивной взаимосвязи, о которой сегодня уже не вспоминают и которая уже больше неосуществима. Но даже если так, следует все же попытаться реконструировать эту «взаимосвязь», или «комплекс».