Советский ревизионизм

Советский ревизионизм

Это утверждение, поставленное в настоящем времени, проливает свет на размах большевистской политики в Германии и по отношению к Германии. Соответственно складывалась следующая мизансцена: здесь — Карл Радек в качестве арестованного государственного преступника, который едва избежал физической ликвидации или по меньшей мере обвинения в «пособничестве мятежу», а там — ведущие лица государства, экономики, армии и журналистики, которые вскоре после этого зачастили в его моабитский «салон», — Вальтер Ратенау и Феликс Дейч из «АЭГ»; Максимилиан Харден в качестве издателя еженедельника «Цукунфт» и Фридрих Штампфер как главный редактор газеты «Форвертс»; бывший министр иностранных дел адмирал фон Хинце, а также разыскиваемые Антантой лидеры правительства младотурков (Энвер-паша и Таалат-паша), планировавшие восстание магометанского Востока в союзе с Россией. А наряду с этим «целые группы немецких товарищей», представителей различных партийных крыльев (КПГ, НСДПГ, СДПГ), упомянутый выше Якуб (Джеймс) Райх, он же «геноссе Томас», снабженный фальшивыми документами и вот-вот собиравшийся организовать в Берлине конспиративное «Западноевропейское бюро» недавно основанного Коминтерна^{770}. Да и Альфонс Паке, интенсивно включившийся в деятельность по освобождению Радека и, как и прежде, ожидавший, когда его вызовут в Министерство иностранных дел, в октябре 1919 г. навестил своего бывшего стокгольмского и московского агента^{771}.

Подобный опыт позволил большевикам продолжать свою наступательную и многоколейную антигерманскую политику последних недель мировой войны и сделать ставку на будущий германский ревизионизм или реваншизм (разумеется, в контексте своих собственных планов удержания власти). Однако при этом они исходили из весьма сомнительной картины мира. Гражданская война в России неизменно интерпретировалась ими как антибольшевистский «крестовый поход Антанты». А Польша Пилсудского, с которой летом 1919 г. начались первые бои, а в 1920 г. дело дошло до большой войны, считалась просто инструментом империализма, точно так же, как основанные незадолго до этого «буржуазные» национальные государства в Прибалтике, Финляндии или на Кавказе.

Естественно, при описываемой таким образом ситуации в мире было крайне важно, чтобы разбитый рейх не сделался еще одним, возможно, решающим инструментом в руках Антанты. С точки зрения Москвы, главными агентами западных держав-победительниц считались прежде всего социал-демократы большинства в рейхстаге и католическая партия «Центр». Принятое осенью 1919 г. правительством рейха прагматическое решение не участвовать в блокаде Советской России и одновременно не возобновлять с ней отношения явилось типичным свидетельством оппортунизма коалиционного правительства Веймарской республики.

Зато Московское государство, восстановленное большевиками, выступило теперь на мировую арену как ведущая ревизионистская держава, протестующая против мирового порядка, навязанного Версальским договором. На II Всемирном конгрессе Коминтерна летом 1920 г. Ленин развернул панораму глобального «решительного сражения» между ничтожным меньшинством мировых эксплуататоров, капиталистов западных стран-победительниц и блоком угнетенных, включающим не только международный пролетариат и эксплуатируемые народы колоний, но и массу граждан в странах, «которые побеждены и брошены в положение колоний». Сюда явно относились в первую очередь побежденная Германия и ее союзники^{772}. Таким образом, Коминтерн становился уже не только боевой организацией рабочих всех стран, но и боевой организацией всех ограбленных и угнетаемых «Версальской системой» народов. И если языками общения женевского «союза народов» на первых порах были английский и французский, то языками общения «Третьего Интернационала» — русский и немецкий, а Берлин наряду с Москвой выдвигался в качестве второй столицы Коминтерна[139].

Глобальное противостояние сочеталось с собственными ревизионистскими целями Советской России. Так, новые республики, вышедшие из состава бывшей Российской империи, несмотря на признание на словах их права на самоопределение и установленные в 1920–1921 гг. после безуспешных попыток восстаний и интервенций дипломатические отношения, и далее находились под вопросом. Уже в этом прослеживалась параллель интересов с разбитым и урезанным, но в своей сердцевине невредимым Германским рейхом, который также лишь частично признал новый государственный и территориальный порядок Центральной Европы.

«Для России союз с Германией открывает гигантские экономические перспективы, независимо от того, скоро ли там победит германская революция», — заявил Ленин на IX конференции РКП(б) в сентябре 1920 г., на которой он просил делегатов «записывать меньше», поскольку хотел без околичностей рассказать о провалившемся походе на Варшаву. Соответственно Красная армия, перейдя к наступлению и попытке «советизации» и уничтожения Польши (служившей опорой всего Версальского договора[140]), должна была одновременно разрушить «весь Версальский мир». По его словам, приближение Красной армии привело к тому, что в Германии, и прежде всего в Восточной Пруссии, возник блок крайних националистов с коммунистами, черносотенцев с большевиками; и этот «противоестественный блок» был «за нас». Изданных наблюдений Ленин делал куда более далеко идущий вывод, что германская буржуазия в сущности «за нас»^{773}.

Таким образом, все обсуждавшиеся в рамках брестских «дополнительных договоров» 1918 г. темы и возможности (несмотря на их денонсацию) с позиций большевиков были как никогда актуальными. Несмотря на поражение, Германский рейх — «вторая в мире страна по степени экономического развития», заявил Ленин в декабре 1920 г. в речи о «концессиях» (т. е. об ограниченном привлечении иностранного капитала)^{774}. А специалисты указывали, что «электроиндустрия Германии находится на более высоком уровне, чем американская», вот почему ей (делали они вывод) в проекте электрификации России (волшебном гигантском плане ГОЭЛРО) следует отвести ключевую роль. Короче говоря, Германия и Россия, с точки зрения Ленина, — это все еще «два будущих цыпленка, под одной скорлупой международного империализма», которую они совместно должны разбить.