Московские метаморфозы

Московские метаморфозы

Идейные и психологические метаморфозы, которые претерпел «романтический европейский империалист» Альфонс Паке летом 1918 г., были парадоксальными, но вполне объяснимыми. 8 августа германские войска пережили на Западе «черный день». Прорыв английских танковых соединений в их боевые порядки, приведший к отступлению, похожему на бегство, одним ударом похоронил надежды на победу в мировой войне. С тем большей энергией Радек завлекал его картинами германо-российского альянса, которые отнюдь не сводились к вопросам сотрудничества, обсуждавшимся на текущих переговорах в Берлине.

Отдавая визит Паке 18 августа, Радек — они осушили тогда «последнюю бутылку старого “Шато Бадетт”» — даже возвестил: «[Если бы] послали его [Радека] в Берлин… он бы проводил иную политику, чем этот “помешанный жид” Иоффе; он бы работал с германской воюющей стороной (он питает колоссальное почтение к германским военным) — как сейчас с Обостом[83] в миниатюре, — поставлял бы им материалы для военных нужд, говорил бы с ними начистоту. Он верит в поражение Англии (духовное и политическое), в две восходящие державы: Германию (ее партия войны, ее милитаризм [есть] лишь выражение ее научности, поставленной на службу политическому взлету) и Америку. Если бы он не был на стороне интернационального пролетариата, то боролся бы за дело Германии»^{410}.

Нельзя утверждать с уверенностью, что Радек действительно сделал это поразительное признание, которое практически созвучно «идеям 1914 года», но и исключать этого нельзя. Во всяком случае Паке услышал его в таком виде и записал. Его московские корреспонденции все еще передавали, правда лишь в крошечных дозах, обмен мнениями между ними. Они рисовали, порой с весьма грубоватым красноречием, социальный и экономический распад и все более обострявшиеся гражданскую войну и террор. А поскольку «Франкфуртер цайтунг», будучи «газетой биржевиков» (Ленин[84]), особенно внимательно прочитывалась московским руководством, у Радека с Паке возникали постоянные журналистские стычки.

Паке отметил 27 августа в дневнике, что Радек написал против него статью в «Известиях» под названием «Нос по ветру», «где он назвал меня близким другом Рицлера, буржуазным официозом и талантливым писателем, который, однако, ничего в России не понимает». Тем не менее, добавил он, «мы ходим вместе в кафе; я вполне доволен этим». Нельзя не отметить польщенной интонации. Ведь в конечном счете «Радек не может ожидать от меня, что я стану апологетом Советской республики в еще большей мере, чем я им уже являюсь, публично заявляя, что буду изображать… дела без прикрас, не в официальном правительственном духе»^{411}.

В написанной несколько позднее статье «Вопрос совести» Паке сам в значительной мере заимствовал — пусть и в осторожной форме реферата — аргументы Радека в своей критике противоречивости германской политики. С одной стороны, Берлин ведет переговоры с представителями советского посольства о дополнительном соглашении к Брестскому договору — которое, «в том числе и в интерпретации советского правительства, содержит в себе основу для будущего деятельного сотрудничества германского духа предпринимательства в экономическом строительстве России». Но наряду с этим ведутся переговоры также с представителями «белых» казацких республик на Дону и Кубани и в целом фактически развивается политика гиперимпериализма против России. В результате Германский рейх, вместо того чтобы развязать этот узел, все глубже втягивается в войну. Скорее всего, дело может дойти до того, что «стихийные исторические процессы, которые разыгрываются в настоящее время в России», перекинутся на Германию и превратятся, в соответствии с пророчеством Ленина, в европейскую гражданскую войну. Неудивительно, что это единственная статья Паке, которую сократила цензура — именно в этом пассаже^{412}.

Противоречивое отождествление себя с большевистскими вождями усилилось после покушения на Ленина и одновременного убийства главы петроградской ЧК Урицкого в конце августа в Петрограде. Паке поспешил к Радеку, который уже переговорил с раненым Лениным. Ленин, сказал Радек, находится «в сознании, спокоен» и «скорее склонен к шуткам». Так, Радек спросил его, была ли стрелявшая хотя бы хорошенькой. Ленин ответил: в такие моменты на это, к сожалению, не обращаешь внимания. Затем разговор Паке с Радеком перешел на проблемы перевода на русский язык «Ахиллеиды»[85] Гёте и его гекзаметров. И до поздней ночи оба единодушно рассуждали о том, что стало бы с российской революцией без Ленина. Урицкий, по словам Радека, был тонким, образованным молодым человеком. Паке в возбужденном состоянии вернулся домой и записал в дневнике: «Российскую революцию можно называть по-всякому, но только не монотонной. Русских можно называть по-всякому, но только не филистерами. Фантастический народ!»^{413}