Троцкисты национал-социализма

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Троцкисты национал-социализма

Биографы национал-революционера Никиша, как более старые{1117}, так и новые{1118}, квалифицировали его как фёлькишского экстремиста собственного извода — и во всяком случае как псевдооппонента Гитлера, которого он незадолго до захвата власти нацистами назвал «немецким фатумом», поскольку тот как католик несет «в своей крови… контрреформаторские инстинкты» и является не пруссаком, не революционером, а легалистическим и «социал-пацифистским» бюргером, в погоне за голосами и деньгами исповедующим «плоский антибольшевизм»{1119}.

Конечно, мечты Никиша о германо-российском «конечном рейхе» всегда питались превозношением германо-фёлькишских колонизаторов и гордостью за них. Но Россия выступала здесь на первый план все же как непобедимая, доминирующая сила мировой истории. И эта Россия была к тому же наполовину «азиатской», что Никиш констатировал с одобрением, но и несколько нервозно. Согласно Никиту, Германии, чтобы жить и выжить, нужно перетянуть на свою сторону эту полуазиатскую империю, ассимилироваться в ней и ассимилировать ее в себе.

В этом смысле можно видеть в Никите прямого антагониста Гитлера. Однако в противоположность футуристическим видениям Никита о «едином рейхе от Владивостока до Флиссингена» «поход германцев» (Germanenzug) — это чисто «реальная политика». Гитлер отказался в своем движении и от концепции «восточной ориентации», и от навязчивой мысли о примате внешней политики, которую отстаивали Никиш и все национал-революционеры и национал-большевики. Подобно тому, как вождь НСДАП с самого начала избавился от фёлькишского апостола «с жестяным мечом и медвежьей шкурой», теперь он освободился от стаи национал-радикальных литераторов, заполонивших всю сцену.

Колоссальная по объему литература, производимая ими, красноречиво подтверждает это — она свидетельствует о политическом бессилии, заключавшемся не столько в отдельных личностях, сколько в самом их деле. Вот почему «Справочник консервативной революции» Армина Молера действительно можно читать как путеводитель по «тайной Германии», отождествляя себя с которой эти круги стремились закутаться в туман Кифхойзера[193] и сделаться довольно «опасными». Их было много, они были весьма значительны, весьма «глубоки». Кругом кишели выдающиеся «личности», и действительно в этой широкой радикализированной прослойке политического Веймара собралась солидная масса интеллектуального и художественного потенциала. Да и в деньгах, военном и конспиративном опыте, как и в «связях», недостатка не было. В этом, надо сказать, только в этом смысле можно согласиться с формулой Молера о «троцкистах национал-социализма»{1120}.

В конечном счете, однако, все занимались главным образом собой. Этим группам, лицам и органам не удалось утвердиться как влиятельному течению в поле официальной парламентской политики, как не удалось поднять за собой боеспособные массы; во всяком случае, они и в подметки не годились маршировавшим уверенным шагом гитлеровским штурмовикам СА. Короче, речь шла о вирулентном «подводном течении» веймарской политики и культуры, которое накаляло обстановку, не будучи способным реализовать свои устремления в чем-то кроме бумажных словоизвержений.

Пока такие люди, как Никиш, вообще занимались политикой, они задавали тон в побочных отраслях политики, связанных с рейхсвером, а частично и с промышленниками и другими кликами. Рейхсвер, который, согласно формуле фон Зекта, находился по отношению к республике в состоянии «перезимования», в особенности был частью «тайной Германии» в «режиме ожидания»: ожидания кризиса, вождя, изменения соотношения сил. Здесь все же, казалось, речь шла о реальных вопросах и настоящих делах: о проектах вооружения, о разработке новых видов оружия, о контактах Генерального штаба, о подготовке войск и обсуждении международного положения. Но как бы часто, и порой в весьма задушевной обстановке, ни говорилось об этом при встречах высших немецких и советских военачальников, обе страны никогда не подходили к созданию реального союза. Возникали разнообразные неформальные связи, личные симпатии, своего рода виртуальное братство по оружию, но ничего похожего на то, что выдержало бы изменение политики после 1933 г. и мировую войну.