Ленин как воплощение надежды

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Ленин как воплощение надежды

Однозначно положительную оценку захвата власти большевиками, почти без признаков озабоченности, содержали не только немецкие фронтовые донесения. Практически так же смотрела надело и рядовая общественность. Официозная газета «Норддойче альгемайне цайтунг», казалось, стремилась поупражняться в языке новой эпохи, сообщая под заголовком «Хаос в Петербурге»: «Достижение цели, ради которой боролся народ, а именно предложение немедленно заключить мир, лишить помещиков прав на землю, учредить надзор рабочих над производством и сформировать правительство советов рабочих и солдатских депутатов, обеспечено»{319}.

Газета «Форвертс» сравнивала создание Совета народных комиссаров в России с шагами, направленными на создание поддерживаемого парламентом правительства в Германии, и писала: «8 ноября принесло Германии первое парламентское, а России — первое пролетарское правительство. Новое германское правительство немыслимо без германской социал-демократической тактики, как и новое российское правительство обязано своим возникновением большевистским методам. Здесь — постепенное продвижение вперед, там — дерзкий скачок в кресла власти». Тактические различия между российской и германской социал-демократией следует, очевидно, «относить к неизбежным последствиям развития событий»{320}. Иными словами: вероятно, для России вполне правильным решением в данной ситуации являлось установление диктатуры «максималистов». «Максималистское правительство наводит порядок», — сообщила «Форвертс» 5 декабря. А через несколько дней Ленин был подробнее представлен читателям в биографическом очерке, заканчивавшемся словами: «В подобном характере нуждается теперь рабочий класс, если он желает, чтобы его исторические требования были выполнены»{321}.

Другое, часто встречавшееся оправдание захвата власти большевиками в систематически разработанном виде приводится в листовке «Россия — больной человек» политэконома и «катедер-социалиста» Люйо Брентано{322}. В ней Октябрьская революция предстает прежде всего как народное восстание, направленное против распродажи России англо-американскому капиталу, который в период Временного правительства для компенсации российских долгов получал в концессию целые области, равные по размеру «примерно величине Европейской России»{323}. Декреты большевиков «одним Ударом обесценили все залоги, вырванные друзьями-вымогателями у русского народа, когда он оказался в нужде»{324}. Это равносильно «социальному перевороту, по глубине далеко превзошедшему все перевороты, о которых повествует история»{325}. Хотя, по словам Брентано, все это принесет с собой разрушение собственного российского народного хозяйства, тем не менее и после свержения «максималистов» (Брентано, как и многие другие, считал это вопросом дней или недель) ни одно правительство в будущем «не отважится снова заковать российский народ в цепи, которые наложил на него иностранный капитал, овладев его природными богатствами»{326}.