Революция / контрреволюция
Революция / контрреволюция
В дневниках Паке переплетаются, переходя друг в друга, революционные и контрреволюционные видения будущего, причем не просто вследствие свойственной писателям отстраненности: «Ситуация — просто футуристическая… Перспектива, которую видит Фридлиб, описывающий сеть телеграфных и телефонных проводов, корреспондентов-информаторов… — и перспектива, которую видит Радек, рисующий Западную Европу, где уже не будет той трагической внутренней границы, что вот уже тысячу лет разделяет Галлию и Германию. Способствующий фактор: возможность для нижнерейнского 8-миллионного города стать мировым европейским городом»{401}.
В действительности это были собственные «видения будущего» Паке, которые он за три дня до этого описывал в разговоре с Радеком. В этой беседе речь шла (если судить по записной книжке) о значении Фридриха Листа для развития социализма и прежде всего о «борьбе между континентом и Англией». Кучку мелких европейских государств можно слить в объединенную Центральную Европу, сделав Нижний Рейн сердцем Европы: «Восьмимиллионный город, не обращающий внимания на голландскую и бельгийскую границы, они отпадут. Как и граница между [Германией] и германо-французской Лотарингией! Это будет означать конец Англии»{402}. Радек как будто соглашался с ним настолько, что Паке три дня спустя вложил ему самому в уста эти планы. Но и сам Паке приблизился к взглядам своего партнера. Так, он записывает: «Европа [нуждается] либо в покое и полном истощении, либо в общности социализма… Колоссальные перспективы для освобожденной Европы, возможно, стоит приобрести ценой социализма»{403}.
Паке теперь все чаще, чуть ли не ежедневно, ходил к Радеку, который в стиле революционной богемы расположился в бывшем отеле-люкс «Метрополь» между Кремлем и Лубянкой. За чаем, а то и за ужином он постоянно участвовал в разных дискуссиях. Паке прямо ставил себя в один ряд с Радеком: «Удивительно: Р[ицлер], П[аке], Радек, Боровский — все четверо — политические писатели»{404}. Однако роль Радека здесь в Москве, по-видимому, значительно выросла по сравнению с прежними временами. Теперь Паке видел в нем уже фигуру совсем иного калибра — «пролетарского еврейского Наполеона»{405}, который вполне мог бы стать вождем революции в Центральной Европе, в Европе, «освобожденной» от Англо-Америки. Это обещало континентальную перспективу, открывающуюся в сторону Азии. «Радек полагает, что мы [немцы] хотим через Кавказ попасть в Индию… Нам следовало бы открыто заявить об этом, высказаться по этому поводу»{406}. Всего, казалось, можно было достичь путем переговоров, все дороги были широко открыты. «Радек обещает германскому капиталу огромную долю участия в Туркестане при осуществлении там проектов мелиорации». Это было время берлинских переговоров в июле — августе 1918 г., касавшихся обширного экономического сотрудничества, — и даже военная кооперация не представлялась невозможной: «Радек полагает, что империалистическая Германия и социалистическая Россия могут весьма хорошо уживаться рядом друг с другом»{407}.
Эпитет «еврейский» также имел здесь существенное значение. В московских заметках Паке, как и в стокгольмских, встречаются пассажи об исторической роли и функции евреев, не попавшие в печатную редакцию дневников, — например, философско-религиозное рассуждение о «мистике мировой войны», которое завершалось следующим замечанием: «Подлинная роль (триумф, неудача, гибель) еврейства: его грех, его наказание; в России его господство». И сразу после этого: «Справлюсь у А. А. [хозяин московской квартиры, где жил Паке. — Г. К.] об одной книге. Она, кажется, вышла несколько лет назад и называется “У дверей”, автор Нилус».
В ней речь вдет о «базельской сионистской] программе», согласно которой евреи с помощью масонов стремятся «целенаправленно разжигать войну и революцию во всех странах, чтобы затем создать сильную мировую монархию»[82].{408}
Мысль о еврейском мировом господстве как будто не отпугнула Паке, напротив, она составляла часть очарования, исходившего от большевистской верхушки, притяжение которой он все сильнее ощущал. Радек все чаще возил его в своем автомобиле на съезды советов или публичные мероприятия, где выступали Ленин, Троцкий или сам Радек. И когда Паке в свою очередь рассказывал что-нибудь интересное, Радек хватался за телефон, чтобы немедленно сообщить новость Ленину в Кремль. 22 августа Паке написал жене, что сейчас в Москве он благодаря своим «связям и т. п.» входит в круг «могущественных людей»; его статьи читаются и цитируются, и почти ежедневно к нему обращаются с просьбами и ходатайствами{409}.