От мировой войны к гражданской

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

От мировой войны к гражданской

В своей основе стратегия Ленина, которую он мог применять лишь постепенно, состояла в продолжении политики «революционного пораженчества» и гражданской войны — в том числе и главным образом против молодой демократической республики. Требование немедленного «мира» было поэтому не менее демагогическим и тактическим, чем требование «хлеба» и «земли» (которая, согласно его собственным программным установкам, должна была принадлежать вовсе не крестьянам, а государству).

В несравнимо более кровавой форме, чем при свержении царизма в феврале — марте 1917 г., большевистский лозунг «повернуть штыки» воплотился в убийствах офицеров в апреле — мае 1917 г.; «борьба за собственное поражение» завершилась катастрофическими отступлениями и провалом наступления Керенского в июне-июле. Сотни офицеров, расстрелянных, утопленных и растерзанных красными матросами и солдатами, давно уже не имели дворянского происхождения, это было молодое пополнение в офицерском корпусе — выходцы из буржуазных семей или свежеиспеченные армейские комиссары, которые нацепили республиканский триколор и хотели повести свои части (нередко под красными знаменами) в «последний бой» за справедливый мир.

Концепция революционной оборонительной войны, которую отстаивали А. Ф. Керенский и комиссары советов рабочих и солдатских депутатов, была вполне логичной, после того как на российское предложение о мире в апреле 1917 г. адекватного ответа с германской стороны не поступило. «Революционную оборонительную войну», разумеется, предусматривал и Ленин на случай победы собственной партии, а Гражданская война 1918–1920 гг. велась им даже под лозунгом «отечественной войны» против интервенции союзников. Политика Временного правительства (во всяком случае после смещения либерального министра иностранных дел Милюкова из-за его склонности постоянно выдвигать притязания на Константинополь) также была весьма далека от шовинистических завоевательных целей и следовала скорее иллюзорной интернационалистической стратегии. По образцу французских якобинцев революция должна была защищать себя штыками против интервентов, а все оккупированные земли и народы следовало освободить, чтобы в конце концов благодаря умеренному поражению усилить революционное брожение в Германии, что всегда связывалось с предложением мира без аннексий и контрибуций. Естественно, речь шла также и о восстановлении «революционной дисциплины» в армии и авторитета демократического государства в России.

Ленинская пропаганда (рука об руку с германской фронтовой пропагандой) развенчала эту политику революционного наступления как продолжение завоевательной войны на службе у капитала Антанты и тем самым как измену родине, что вместе с тем явилось также прямым ответом на обвинения правительства Керенского, которое, в свою очередь, клеймило Ленина со товарищи как «германских агентов».

Если миллионная армия, загнанная в окопы и гарнизоны после первых неудач наступления, разложилась естественным образом или перешла в состояние открытого или скрытого мятежа, то у этого были иные, более веские причины, широко использовавшиеся большевистской пропагандой, но никак не порожденные ею. Стихийные захваты земли крестьянами в деревнях и поместьях, начавшийся развал внутреннего товарообмена, блокада транспортных и коммуникационных средств страны и, наконец, волна сепаратистских акций на национальных окраинах летом 1917 г. — все эти факторы, вместе взятые, подорвали государственный авторитет и порядок и привели к неудержимой «инволюции» Российской империи.