Смятение в «Антикоминтерне»
Смятение в «Антикоминтерне»
Стоило бы подробнее исследовать, насколько шаткой была позиция нацистской партии в отношении большевизма и Советского Союза и после 1933 г., причем не только в сфере практической политики, но и в теоретической, мировоззренческой{1136}. В фазе непродолжительной политики «Антикоминтерна» с начала 1935 по конец 1938 г. старые схемы «еврейского большевизма» были снова пробуждены для новой жизни, но на сей раз в постоянной конкуренции с дополнительным тезисом об «азиатском» характере — тезисом, который, казалось, больше подходил к сталинской системе, а вместе с тем позволял связать его также и с позитивными коннотациями.
Так, Министерство пропаганды при Геббельсе сочло необходимым в своих внутренних инструкциях по пропаганде 1937 г. — во времена Большого террора и московских показательных процессов против «троцкистско-зиновьевского блока» — снова недвусмысленно представить большевизм «как результат деятельности евреев и их оружие» и настойчиво «бороться» с ошибочными представлениями о Советской России. В качестве ошибочных назывались в первую очередь следующие широко распространенные тезисы: «1). Большевизм в Советском Союзе есть “российское” дело; он развивается, превращаясь в своего рода “национал-социализм”; Сталин — это “фюрер России”… 2). Большевизм “отказался от мировой революции”… 3). Большевизм следует отвергать из-за его азиатчины»{1137}. Однако именно эту последнюю концепцию официально озвучил Георг Ляйббрандт, руководитель Восточного отдела в ведомстве Розенберга, следуя программной работе своего начальника: «нордически определенный характер» русского народа изменен и угашен «монгольско-азиатскими инстинктами»{1138}.
В остальном все эти противоречивые мировоззренческие элементы оставались всегда в подчинении практическим целям и императивам внутренней и внешней политики: как для придания антиеврейским мероприятиям законного характера перед мировой общественностью, так и для создания собственной союзнической системы с Италией и Японией, острие которой, направленное против «старых» западных держав, кое-как маскировалось стилизацией под «антикоминтерновский блок». Эта пропаганда, по крайней мере, хорошо сработала против французских и британских консерваторов с их политикой appeasement[197], а также против некоторых польских полковников[198].
«Антикоминтерн» за пределами своих внешнеполитических целей оставался лишь мелким вспомогательным отделом геббельсовского Министерства пропаганды. Своего сильнейшего воздействия он достиг еще и с помощью сочинений (вроде «Преданного социализма» Карла Альбрехта), содержание которых могло быть почерпнуто из опыта разочарованных возвращенцев, зачастую — бывших коммунистов, а также озлобленных беженцев из «советского рая» (постоянно использовавшееся издевательское словосочетание). В научной и публицистической сфере заказывались на скорую руку слепленные компиляторские работы, призванные очернять немецко-консервативную «восточную ориентацию» в духе Мёллера ван ден Брука (все еще существующую), а также устранить представителей научного исследования России, в первую очередь Отто Гётча и Карла Штелина{1139}.