56. Похороны Анны

56. Похороны Анны

В положенное время в Вестминстерском Аббатстве была проведена церемония похорон королевы Анны. Она возлежала на катафалке, в белых одеждах и в венке из белых цветов, покрытая затканным золотом покрывалом. Свечи, стоявшие в изголовье, мерно освещали её лицо. Их тёплый свет придавал её коже блеск и тёплый, золотистый оттенок, отчего её лицо теперь выглядело почти живым. Казалось, она просто уснула и теперь спокойно спит, чтобы хорошо отдохнуть и проснуться. Ричард много раз видел это спокойное и чистое выражение на её лице. Обычно оно появлялось, когда она пела, аккомпанируя себе на арфе, — извлекая прелестными пальчиками из этого странного и громоздкого инструмента волшебные звуки.

«Мой златокудрый ангел!» — подумал он, глядя на спокойное лицо жены в обрамлении белых цветов. И в этот момент на него нахлынуло горе. Ощущение потери обрушилось на него с такой неудержимой и необузданной силой, что казалось, земля уходит у него из?под ног, и он падает куда?то вниз в бездонную пустоту, увлекаемый этим потоком бесконечно мучительной боли, с которой он теперь уже был не в состоянии справиться.

Спазмы подкатили к горлу, ему стало трудно дышать. Казалось, сотни иголок вонзились и прожигали насквозь его сердце, которое словно остановилось, всё ещё сдерживая его дыхание. А потом появилась тоска, но теперь она была в миллион раз сильнее и с каждым вздохом причиняла нестерпимую боль. В оркестре, сопровождавшем заупокойную мессу, сменилась тема, и хор мальчиков высокими и чистыми голосами запел «Agnus Dei». Ричард конечно же подумал о своей жене, — она была настоящим Агнцем Божьим, — воплощением кротости и чистоты. И в эту минуту он разразился рыданиями, настолько громкими, что казалось, они перекрывают собой хор и оркестр.

Все присутствующие повернули головы в сторону короля, а он всё рыдал и не мог остановиться. Страдание вскипало в нём нестерпимо мучительной волной и неудержимо рвалось из груди, прорываясь рыданием и хриплым кашлем. Не прекращая рыданий, он сделал знак оркестру продолжать мессу. Попытался заглушить рыдания и не смог, — с каждым звуком они становились всё сильнее и громче, потому что с каждой минутой он всё сильнее ощущал свою боль.

По окончании траурной церемонии короля попытались успокоить. Подносили ему нюхательные соли, которые ему не помогали, а вызывали омерзительное ощущение тошноты, сводившее спазмами его и без того измученное рыданиями тело. Лекарство, которое он послушно пил, ему тоже не помогало. Последний раз он так рыдал на похоронах своего сына. А это было ровно год тому назад. Тогда и ему, и Анне тоже стало очень плохо, и их обоих долго не могли успокоить. И вот теперь на него свалилось ещё и это горе, которое казалось ему непосильным и которое нужно было нести ему одному.

Вернувшись в Вестминстер, Ричард сразу же прошёл в покои жены и попросил оставить его одного.

Только теперь, когда он остался один среди привычных и знакомых ему вещей, ещё сохранивших следы её рук и прикосновения её пальцев, тишина и умиротворение стали проникать в его душу, и ему удалось успокоиться. Он решил, что три дня будет жить в её комнате, спать на постели, ещё сохранившей аромат её благовоний. Сидеть за столом, на котором ещё лежит её молитвенник, стоять у окна, из которого видна Темза и уголок тенистого сада, где они оба любили гулять летними вечерами. Сидеть в кресле, рядом с которым на рамке ещё стоит её незаконченное вышивание.

Рядом в углу, поблескивая позолотой, стояла арфа, на которой Анна так восхитительно умела играть. Ричард коснулся руками её струн, и гулкие звуки кругами стали расплываться по комнате, унося его в мир воспоминаний о том далёком и счастливом времени, которое он провёл рядом с Анной в их общем детстве.

Вспомнил он, как впервые увидел её в Миддлхэме, когда она сбегала по лестнице, устремляясь ему навстречу, потому что кто?то сказал ей, что приехал мальчик, с которым она теперь будет дружить. Анна об этом рассказала ему в первый же день, а точнее, спросила:

— Вы и есть, тот самый мальчик, с которым я теперь буду дружить?

Он был так умилен её искренностью, что тут же согласился стать её другом и рыцарем на всю жизнь.

— И мужем? — тут же поинтересовалась она.

— Почту за честь, моя госпожа! — почтительно ответил он.

Вот так у них всё и определилось. А потом судьба провела их через испытания, которые ещё больше сплотили их.

Вспомнил Ричард и их долгожданную встречу после возвращения Анны из монастыря Сент-Мартин ле Гранд, где она восстанавливала своё здоровье. Вспомнил день их бракосочетания, — венчание в Вестминстерском Аббатстве и свадебный банкет в огромном зале его резиденции Кросби Палас, — сияющие лица гостей, множество цветов и огни свечей, отражавшиеся в серебре столовых приборов.

Вспомнил первый танец с молодой женой на свадебном балу. И конечно он помнил их первую, брачную ночь, о которой мечтал ещё задолго до свадьбы. Он тогда волновался, как школьник, и почему?то чувствовал себя виноватым. Но Анна была так восхитительно деликатна, так мудра и так изысканно трепетна, что он уже тогда понял, что судьба его свела с самой изумительной женщиной на свете.

Вспомнил он и счастливое время их переезда в Миддлхэм, и день рождения их сына, и сияющие радостью глаза Анны, и восторг, который охватил его, когда он впервые взял на руки их ребёнка…

Вспомнил крестины их сына в церкви Святой Марии и Всех Святых в Миддлхэме — крошечное тельце маленького Эдуарда в белой сорочке и восторженное, восхищённое лицо Анны.

Вспомнил их с Анной коронацию в Вестминстерском Аббатстве, — торжественные звуки органа, хор певчих в белоснежных одеждах, сверкающие ризы прелатов и Анну в сияющей, золотой короне…

Анна!.. Она была его талисманом, его надеждой и опорой на протяжении всей его жизни. Она была его путеводной звездой, его радостью и утешением, его мечтой и наградой, ради которой он мог совершать подвиги беспримерной отваги и силы. Она была единственной и бесконечно любимой его Дамой Сердца, которой была всецело подчинена его душа.

Анна была царицей его грёз, светочем его сновидений, средоточием его желаний и мыслей, безраздельно владевших его чувствами. Ради неё он способен был претерпеть любые невзгоды, сокрушить любые препятствия… Но, увы, преграда, которую теперь воздвигла между ними судьба, была слишком непреодолима. О, если бы можно было вернуть её в этот мир ценой его страданий, вырвать из когтей смерти и взамен отдать своё бренное тело или все оставшиеся годы его жизни, он не задумываясь, подобно Орфею, спустился бы за ней в царство тьмы, чтобы ещё раз — хотя бы один только раз! — узреть её божественную красоту в этом мире. Увидеть, как сияет синева небес в её глазах, как сверкают лучи солнца в золоте её волос.

Анна!.. Она была для него воплощением совершенства, она была его чудом, его волшебством, — заветной тайной и беспредельной радостью его души, её вечной песней, неиссякаемым восторгом и наслаждением! Анна была его спасением от тревог, тоски и одиночества в этом, теперь уже враждебном ему и чуждом мире, где спокойным и умиротворённым он чувствовал себя только погружаясь в воспоминания о прожитых вместе с ней годах мирной и счастливой жизни. Теперь ему хотелось бы раствориться в этих воспоминаниях, наполнить ими свои ощущения и чувства, предаться им, как сновидениям, в надежде что они хотя бы на краткий миг вернут ему его утрату, материализуют её, пусть даже в новой и неведомой ему ипостаси, — воссоздадут его утраченное счастье, вернут ему его жизнь и мечту…

Утро следующего дня застало Ричарда спящим в кресле Анны, с её молитвенником в руках. Проснулся он, ощущая как выскальзывает из его рук её книга. Подхватив молитвенник на лету, он открыл его на 23-м псалме Давида и прочитал божественной красоты строчки, которые теперь были удивительно созвучны с состоянием его души и течением мыслей…

Господь — пастырь мой, и в милостях Его у меня недостатка не будет.

Он покоит меня на злачных пажитях и приводит к водам умиротворения.

Он возвратит мне мою душу и направит меня на пути праведности,

Ради имени Своего.

И даже если я пойду долиной смерти,

Не убоюсь зла, потому что Ты со мной.

Твой жезл и Твой посох — они поддерживают меня.

Ты накроешь предо мной праздничный стол

И поставишь его в виду притеснителей моих.

Помажешь мне голову миррой и наполнишь чашу мою.

Добро и Благочестие будут сопутствовать мне всю мою жизнь,

И пребуду я в Храме Господнем до конца своих дней.