19. Дело Кларенса

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

19. Дело Кларенса

«Ложь и зло — погляди,

Как их лица грубы!

И всегда позади -

Воронье и гробы.

Владимир Высоцкий.«Баллада о борьбе»

Тяжба Ричарда с Кларенсом по поводу приданного Анны насторожила Елизавету Вудвилл. От неё не укрылось то, с каким упорством Кларенс отвоёвывал наследство Уорвика. Намётанным глазом СТРАТЕГА-НЕГАТИВИСТА [55] она не просто разглядела за всем этим опасность, но определила и направление главного удара, и цель. Прекрасно поняла, куда Кларенс метит! А тут и понимать нечего — он был первым, после Эдуарда, в списке претендентов на трон. Но только в том случае, если после смерти короля её дети будут признаны незаконными.

Неизвестно, кто придумал версию об «ирландском барде», который будто бы предсказал, что буква «Г» лишит наследников Эдуарда трона, но королева так поверила в неё, словно сама её сочинила. А причина всё та же: она знала, что брак её заключён не по правилам, считала братьев короля угрозой её дому и не могла быть спокойна, пока они и их наследники были живы. Буква «Г» подходила им обоим — не Георг, так Глостер мог оказаться будущим престолонаследником. А значит репрессированы должны быть оба. Только в этом случае их дети потеряют право на престол. У Кларенса к 1475 году уже было двое детей (третий на подходе). У Ричарда пока только один, но и тот — хилый, болезненный ребёнок. К тому же Ричард далеко — в северных графствах, — его так сразу не достать. Тем более, что он и занят важным для королевства делом — стережёт северные границы. А Кларенс — рядом, на виду. Беспечный и беспутный человек — бездельничает, пьянствует, гуляет. Пользу от него королевству никакой. Но может послужить примером для устрашения других. Тем более, что репрессировать его совсем не трудно — грехов на нём, измен и преступлений, — не счесть! — других и за меньшие провинности казнят.

А когда выяснилось, что Кларенс и наследство Уорвика предполагал присвоить, на ссору и с королём, и с братом из?за этого пошёл, свояченицу свою чуть на тот свет не отправил — так торопился устранить её, — тут леди Вудвилл поняла, что в подозрениях своих не ошиблась, от этого человека всего можно было ожидать: «предавший раз, предаст ещё не раз». А Кларенс не один раз предавал своих сторонников и доказал справедливость этой поговорки сполна.

Леди Вудвилл помнила, как он участвовал в реставрации Генриха VI, и какого страху она тогда натерпелась, прячась от бесчинств в Вестминстерском Аббатстве. И какие трудные из?за этого у неё были роды. Ей даже не хотелось, чтобы дитя живым на свет родилось. Всё боялась, что вот сейчас выволокут её слабую и немощную из Вестминстера — и прямиком в Тауэр. А предатель Кларенс побежит впереди всех.

«Где были Эдуард и Ричард в это время?» — продолжала накручивать себя Елизавета, — Отсиживались в Бургундии на сытых хлебах своей сердобольной сестрички Маргарет, — за военной помощью туда поехали. Хороша помощь — тысяча солдат! Это же смешно, — с таким войском пытаться отвоевать корону! Хороши тоже и родственнички бургундские! Могли бы в десять раз больше дать воинов, от них не убыло бы! Счастье, что тогда к ним многие йоркисты присоединились! И Кларенс, завидев перевес, тоже подскочил: «А вот и я — ваш родной братик Джордж!». С ним бы тогда, по горячим следам, следовало разобраться. И с семейкой его… Но он им был нужен в бою. А теперь время упущено. Жаль… Но ещё не всё потеряно. На чём-ибудь он споткнётся…»

Фантазия у королевы была богатейшая, мышление образное. И память хорошая. Особенно на обиды…

Припомнила она и торжества по случаю реставрации Эдуарда IV. В тот день по его приказу в Тауэре умертвили короля Генриха VI. Генрих уже не опасен, Генрих ей уже не сможет навредить. А Кларенс сможет. Кларенс становится опасен. Ведь чуть было всё богатство Уорвика к рукам не прибрал! А теперь к новому богатству ручонки свои цепкие тянет. На наследницу Бургундского престола глаз положил! А по какому праву?! Он, что — ли, из Бургундии войска на подмогу привёл? И ладно бы по любви жениться хотел, а то ради денег! Мало ему было наследства Уорвика, — свояченицу из?за этого до чахотки довёл, так ещё и жену на тот свет отправил, чтобы приданным бургундской принцессы завладеть! Нет, с ним определённо надо разобраться. Здесь зреет заговор — никак не меньше!

— Это он специально так делает, чтобы нам навредить! — убеждала себя и мужа Елизавета. — Всё на это указывает: от жены избавился, свояченицу чуть не погубил. Отдадим ему в жёны Марию, он и от неё избавится, а денежки к рукам приберёт. А потом отберёт и корону — с такими?то деньжищами! А то ещё, сядет на Бургундский престол и будет воевать с нами…

Король Эдуард доверял Елизавете, как самому себе. Уважал в ней СТРАТЕГА [56] — умение разгадывать стратегические планы врагов. Сам был и прирождённым, и профессиональным стратегом и в этом (как и во многих других вопросах) с ней соглашался. (Судя по всему, их соцзаказ «зависал» на этом, общем для них, психологическом признаке СТРАТЕГИИ. Как два СТРАТЕГА, они корректировали ошибки друг друга. А кроме того, удачно дополняли друг друга по признакам ПОЗИТИВИЗМА и НЕГАТИВИЗМА, СЕНСОРИКИ и ИНТУИЦИИ. Она его суггестировала по аспекту «интуиции времени» негативной информацией, с присущей ей пылкой эмоциональностью рисуя ему самые мрачные картины их общего ближайшего будущего («ЭИЭ»), а он, со свойствен;ным ему богатым воображением, всё это ярко и образно себе представлял («СЭЭ») и был благодарен ей за предупреждение и заботу.)

Вот и в случае с Марией Бургундской он целиком и полностью доверился её мнению. И, по большому счёту, не прогадал: Марии Бургундской катастрофически не везло на женихов.

20-летняя Мария Бургундская — дочь Карла Смелого от первого брака и падчерица Маргариты Бургундской, не имевшей своих детей, была одной из самых видных невест в Европе. После гибели отца в январе 1477 года, она унаследовала престол герцогов Бургундских. Кроме короны за ней отдавали в приданное все земли нынешней северо-восточной Франции (Бургундию, значительную часть Лотарингии и Эльзаса), а также Франш –Конте, Фландрию, Эно и Брабант.

Западную часть Бургундии силой и коварством захватил Людовик XI, а чтобы заполучить остальное, он предложил двадцатилетней Марии выйти замуж за его семилетнего сына, дофина Карла. (Тринадцать лет разницы в возрасте — пустяки!)

Но бургундские подданные, скорбя о кончине безвременно погибшего Карла Смелого (в чём непосредственно был виноват Людовик XI), не пожелали признать дофина своим сюзереном.

Тогда на её руку стал претендовать Георг, герцог Кларенс, овдовевший за полгода до этого. И этим ещё больше насторожил и настроил против себя Елизавету Вудвилл:

— Нельзя допустить, чтоб он на Марии женился! — убеждала она мужа. — Женится, а потом на нас войной пойдёт! Я этому человеку не верю!

— Так, что же делать? — озадаченно спрашивал Эдуард.

— Как, что делать?! Не отдавать ему Марию, и всё тут! Другого жениха надо для Марии найти. Вот, хотя бы кого — то из Вудвиллов!.. — предложила Елизавета. — Эти не подведут, за них я ручаюсь.

Сказано — сделано! И Эдуард предложил в мужья Марии своего шурина — брата королевы Елизаветы, Энтони Вудвилла, а кандидатуру Кларенса отклонил.

За Вудвилла Мария замуж не вышла, потому что её подданные не захотели признать выскочку — нувориша своим сюзереном: после Карла Смелого это была слишком неподходящая кандидатура. Мария была очаровательная, прелестная, великолепно образованная девушка — настоящее сокровище, — и заслуживала лучшего жениха.

В итоге Мария Бургундская в августе того же 1477 года вышла замуж за сына императора Фридриха III — эрцгерцога Максимилиана (впоследствии ставшего императором Священной Римской империи Максимилианом I). И всё её наследство– графство Бургундское (Франш –Конте) и Нидерланды утекло к Габсбургам — проплыло мимо Кларенса и Елизаветы Вудвилл, что ещё больше усилило вражду между ними.

Пережив потерю этой выгодной партии, Кларенс присмотрел для себя другую невесту — Маргариту Шотландскую, сестру короля Иакова III. Но и тут Эдуард отказал ему в разрешении на брак, а Маргарите Шотландской предложил альтернативную кандидатуру в лице всё того же Энтони Вудвилла. Не то, чтобы из недоверия к брату, а всё из тех же соображений безопасности: в Шотландии бароны восстали против короля, а ну, как женившись на Маргарите, Кларенс станет лидером оппозиции, свергнет Иакова, займёт престол и пойдёт на Англию войной? Чтобы не вводить Кларенса в искушение, Эдуард предложил для Шотландской принцессы лояльного Энтони Вудвилла. (Кларенс пожинал плоды своих прошлых измен, о которых ему постоянно напоминала мстительная Елизавета Вудвилл).

Но Кларенс не был СТРАТЕГОМ (по психологическому признаку), а потому и не усмотрел в этих двух эпизодах (с его несостоявшемся сватовством) элементарной подставы и провокации.

Кларенс был ТАКТИКОМ. И как ТАКТИК — что самое?то обидное! — при дворе своего родного брата Эдуарда, под сенью родного своего дома Йорка, он не чувствовал себя в безопасности: все факты указывали на то, что над Кларенсом попросту издеваются. Придворные стали на него смотреть как на потенциальную изгоя и предпочитали держаться от него подальше.

Зная обидчивость и раздражительность Кларенса, его демонстративно не воспринимали всерьёз — относились к нему как к чудаку, — недоумку, который ведёт себя несуразно и не перестаёт удивлять глупыми и неуместными выходками окружающих. Что было нестерпимо больно для самолюбия Кларенса («ИЭЭ»!), при его проблематичной, болезненной т.н.с. (+б.л.4) — аристократической «логике соотношений».

Кларенс понял, что его травят, провоцируют на конфликт. Он заметил это, когда все стали относиться к нему, как к идиоту: это ж надо до такого додуматься, — свататься к принцессам крови! А почему Энтони Вудвиллу — сыну безземельного дворянина, получившего графский титул из рук зятя-короля, можно сватать принцессу, а герцогу Кларенсу — принцу крови, пэру Англии от рождения, родному брату короля — нельзя? Все только смущённо улыбались и отворачивались, переглядываясь между собой, — только что у виска не крутили пальцем, когда он их об этом спрашивал, — полагали, что он должен был сам понимать, почему Энтони Вудвиллу можно делать всё то, чего ему, герцогу Кларенсу, делать нельзя. Джордж чувствовал себя затравленным королевой, загнанным в западню и решил вырываться из неё любыми способами — идти на пролом! Всё лучше, чем сидеть, как овца, обречённая на заклание, и ждать, что за тобой придут.

Выражая протест, распаляясь всё больше и больше, он, незаметно для себя, сам начал интриговать:

— Нет, вы подумайте, какая наглость! Не может безутешный вдовец найти счастье с новой супругой, как тут эта алчная семейка Вудвилл у него опять невесту уводит! И вместе с приданным! Когда ещё такой случай представится! А ведь как всё удачно складывалось! И невесты завидные появились, и он как раз к этому времени овдовел!

— А вот с этого момента поподробней, — попыталась уточнить леди Вудвилл . — Всем интересно знать, при каких обстоятельствах овдовел Георг Кларенс.

— А тут и узнавать нечего! — возмутился праведным гневом Георг. — Это королева подослала к моей жене повивальную бабку, она и извела мою супругу, — сгубила её, отравила…

— Где эта бабка! Подать сюда! Я хочу ей в глаза посмотреть! — не унималась королева. — Пусть при мне скажет, что это я подослала её.

И чтоб избавить повивальную бабку от лишних страданий, Кларенс сам её допросил, а дальше — как в протоколе записано: «Без санкции судебных органов он схватил служанку королевы Энкеретту Твинихо и казнил ее, назвав виновницей преждевременной кончины своей жены, Изабеллы. [57]»

И всё, — была бабка и нет никакой бабки! И допроса тоже не будет. Допрос не нужен, потому что бабка уже казнена — лишена жизни через удушение верёвкой. Теперь и предъявлять её никому не надо. Верёвку, ежели угодно, можно предъявить.

(Непонятно, почему такой интересный и сложный сюжет, богатый коллизиями и драматическими событиями, Шекспир пропустил и не отразил ни в одной из своих исторических хроник? Склока Кларенса с королевой потянула бы актов на пять — никак не меньше! Закончилось бы всё той же бочкой с мальвазией, но, по крайней мере, было бы ясно, что Ричард Глостер в смерти Кларенса не виноват, и одной гнусной инсинуацией было бы меньше.)

Кларенса (как «ИЭЭ») подвела его инфантильная «интуиция потенциальных возможностей» (- ч.и.1) вкупе с его инфантильной же «этикой отношений» (+б.э.2). Он думал обыграть Елизавету Вудвилл через подвох — через подмену реальных фактов вымышленными: возвёл обвинение на королеву (!), да сам же свидетеля обвинения и устранил. Можно сказать, сам у себя из?под ног табурет выбил: возвёл тягчайшее обвинение, перевёл его в игру, в шутку (считая окружающих идиотами) и решил, что это ему с рук сойдёт: была бабка и нет её — устранили! А на нет и суда нет — «конец игры».

Но игра только начиналась. Кларенса подвела (в дополнение ко всему) его проблематичная логика соотношений (+б.л.4) — с кем он шутить вздумал?! С королевой! — с самым влиятельным и могущественным человеком в государстве! И если он этого ещё не понял, ему нужно было это дать понять. И королева подхватила игру. Если игра перешла на ирреальное поле, — на поле мнимых возможностей и обвинений, то она сможет отбить и этот мяч, на удар ответит контрударом. И пошло, — мера за меру, удар за удар.

Королева и Кларенс увязли в склоке квазитождественных отношений, — в постоянном противоборстве несовместимых мнений, оценок и мировоззрений, обострившихся вследствие конфликта их интересов ещё больше.

Каждый пытался оставить последнее слово за собой, и никто никому не хотел уступать . (А зачем уступать, если оба — УПРЯМЫЕ? С одной стороны — УПРЯМЫЙ СТАТИК [58] герцог Кларенс («ИЭЭ»), с другой стороны — УПРЯМЫЙ СТРАТЕГ Елизавета Вудвилл («ЭИЭ»). По семи психологическим признакам они были схожи друг с другом: оба были ЭКСТРАВЕРТАМИ- ЭТИКАМИ- ИНТУИТАМИ- УПРЯМЫМИ -АРИСТОКРАТАМИ- БЕСПЕЧНЫМИ — НЕГАТИВИСТАМИ [59]. Оба бы мнительными, подозрительными обидчивыми паникёрами, — впечатлительными и раздражительными. Оба тонко чувствовали подвох, умели и подстраивать подвохи. Оба умели ловчить, интриговать, сплетничать, лукавить, тасовать и передёргивать факты (Кларенс — этический манипулятор, Елизавета — интуитивный). Оба были изворотливы, хитры, честолюбивы и амбициозны. Оба были цепкими, алчными, скупыми, прижимистыми. Оба были агрессивны, экспансивны, отчаянны и беспощадны в борьбе [60]

К тому же эту квазитождественную сцепку усиливало взаимное притяжение по психологическим признакам КВЕСТИМНОСТИ и ДЕКЛАТИМНОСТИ, индуцировало противоборство по квадровым психологическим признакам РЕШИТЕЛЬНОСТИ — РАССУДИТЕЛЬНОСТИ и СУБЪЕКТИВИЗМА — ОБЪЕКТИВИЗМА. Разнобой усиливала несовместимость по признакам ЭВОЛЮЦИИ — ИНВОЛЮЦИИ: каждому из них казалось, что противник специально поступает ему на зло, — разрушает всё то, что он с таким трудом для себя построил.

Замкнулись они на противоборстве по ортогональным признакам СУБЪЕКТИВИЗМА — ОБЪЕКТИВИЗМА. Елизавета Вудвилл как СУБЪЕКТИВИСТ и АРИСТОКРАТ [61] боролась за своё преимущественное место в системе, — проводила акцию устрашения, чтобы другим не повадно было на её привилегии посягать.

Кларенс как АРИСТОКРАТ — ОБЪЕКТИВИСТ боролся за свои личные права и привилегии, доказывая всем — и себе, в первую очередь, что их можно и нужно отстаивать. Королева выплёскивала на Кларенса всё своё раздражение, изливала на него свою ненависть к предателям — бунтарям. Кларенс в лице королевы боролся с деспотизмом и тиранией — отстаивал (как «ИЭЭ») свои индивидуальные права и свободы — исконное право личности на реализацию предоставляющихся возможностей («интуиция альтернативных потенциальных возможностей» — его программный аспект). Но королева про его личные шансы уже всё поняла: он их реализовывал, всякий раз переходя на сторону победителей, а потом перебегал на другую сторону, когда в противоположном лагере его этих шансов лишали. А всё потому, что он — индивидуалист! — думает только о себе!

Королева доказывала, что интересы королевства (системы) должны быть выше личных интересов — «С;егодня не личное главное!..». А Кларенс ей возражал: «Знаем мы Ваши общественные интересы, — вы преследуете свои личные цели!.. А я тоже имею право отстаивать свои личные интересы! Почему Энтони Вудвилл, новоиспечённый граф Риверс, получил право на высокородный, престолонаследный брак, а мне, принцу крови, в этом праве отказывают? Я — брат короля, я имею законное, приоритетное право на брак с принцессой! ».

(Вот потому?то и отказывают, что он — брат короля! Партия королевы вытесняла родственников короля из системы: сначала оттесняла от самых престижных и высокодоходных мест, а потом и совсем уже вытесняла прочь, поставив в положение аутсайдеров. Сбывалось предсказание шекспировского Ричарда Глостера:

С тех пор, как каждый шут здесь дворянин,

Дворяне скоро все шутами станут [62].

Кларенса уже шутом сделали. На законные и приоритетные права высших аристократов -йоркистов семейство Вудвиллов посягало в первую очередь. И не просто посягало, а вытесняло по-чёрному, — через откровенную травлю, террор, издевательства, репрессии и «акции устрашения». А Кларенс как раз и был тем человеком, на котором можно (и нужно) было отработать тактику устрашения и «показательно» отыграться: чтобы остальные сидели тихо и не вздумали бунтовать!

Кларенс для Вудвиллов был «пробной планкой», — попыткой, через которую они предполагали расширить сферу своего влияния и своих возможностей: если удастся родного брата короля устранить, остальные йоркисты уж точно притихнут, — будут знать, кто в доме Йорка хозяин.

Сама Елизавета Вудвилл происходила из Ланкастерского дома, и её муж, сэр Джон Грей погиб, сражаясь за этот дом. Выходя замуж за главу дома Йорка, она этот факт скрыла, но и причин любить йоркистов у неё не было. И даже став "первой леди" в доме Йорка, она всё ещё чувствовала себя чужеродным элементом в этой системе.

Она и была чужой (и даже более того, — враждебной) этому дому, и ей не стоило труда понять, что возражения Кларенса — это камушки в её огород, намёк на её «не пойми какое», происхождение и на убогое и унизительное существование до брака с королём. Во всём этом ей слышался упрёк: «привела голодранцев на нашу голову, которые нас под липку обдирают, да нас же из дома и вытесняют!» и намёк на её подрывную, анти — йоркистскую деятельность при дворе, — позицию «свиньи под дубом»: желудей досыта наелась, да сама же корни вскормившему её дереву и подтачивает.

Но это действительно так и было: семейка Вудвиллов пригрелась под крылом дома Йорка, а затем стала вытеснять своих благодетелей, чтобы пожизненно не быть им признательной за это благодеяние. Признательность политически и психологически обременительна, — за неё надо верностью платить! А верность, в системе ценностей этих людей, выросших в смутные времена, когда каждый сам для себя ловит рыбку в мутной воде, считалась глупостью и непозволительной роскошью: какая верность, если поминутно надо держать нос по ветру и свою шкуру спасать?! Вот эту шакалью позицию своих родственничков и прикрывала Елизавета Вудвилл.

А лучший способ зашиты — нападение.

И она наносит Кларенсу удар с самых преимущественных своих позиций — с идеологических! — с позиций своего программного аспекта, эволюционной «этики эмоции» (+ЧЭ1) — выходит на политически и идеологически приоритетный уровень — занимает позицию «общественного обвинителя» и « защитника интересов системы» — защитника общественных и государственных интересов. В итоге выходит, что она мыслит «широко и по государственному», а «несознательный» Кларенс защищает свои индивидуалистические интересы.

А это уже — «статья» — это уже повод для обвинения: а ну как все начнут свои личные интересы защищать? Тогда и королевская власть не понадобится — сплошное самоуправство начнётся! Потом до неё дошло: «Да ведь это же бунтарская позиция! Кларенс — бунтарь! Потенциальный изменник! Какой пример он подаёт окружающим! Против королевской власти идёт?!! Нет, брат, шалишь! Это тебе с рук не сойдёт! Этого так оставлять нельзя! С Кларенсом надо разобраться, — и непременно так, чтобы другим неповадно было!».

Всё закончилось, когда король Эдуард чётко и определённо занял сторону королевы. И не то, чтобы он припомнил Джорджу его предательства, просто ему до ужаса надоела вся эта история и все, связанные с ней, плутни, козни, интриги, сплетни, доносы, склоки и эти, глубоко выматывающие, истерики королевы, от которых он (будучи сенсорно — этическим экстравертом — то есть, ОБЪЕКТИВИСТОМ [63]) невыносимо страдал, — как от зубной боли: как будто пчела залетела в дупло зуба и жужжит, жужжит…

Понял он, что сцепились они друг с другом не на жизнь, а на смерть — клещами не разорвёшь! И без посторонней помощи не разойдутся. Одного надо убрать. Вопрос, кого? Ну не королеву же — обожаемую жену, мать его детей. Пришлось пожертвовать братом.

Опять же, и обвинение нашлось подходящее — в колдовстве.

«Стопудовое» обвинение — на «высшую меру» тянет! Дело повернули так, будто Кларенс подослал к брату двух колдунов, чтобы всю его семью извести и самому на английский престол сесть. (Вот, собственно, откуда взялся вздорный мотив обвинения в наведении порчи, которое впоследствии приписывали Ричарду Глостеру, якобы обвинившего лорда Гастингса в пособничестве колдовству: «Смотрите, околдован я: рука, как ветка поражённая, иссохла!.. [64]» — всё это взято из другой «песни», но вот сочинители её одни и те же. Возвели на Кларенса вздорное обвинение, а потом приписали его Глостеру в отношении лорда Гастингса. Кто это делал? — определённо, тот, кто постоянно находился при дворе — интуитивный манипулятор, который всю информацию обо всех собирал, за всеми наблюдал, всё запоминал [65], анализировал, переиначивал своим поднаторевшим на интригах, падким на клеветнические измышления, умом, а потом распространял эту клевету к своей пользе и выгоде. Кто бы это мог быть, как не Елизавета Вудвилл?)

Интуитивный манипулятор — прирождённый стратег (интуитивные аспекты в мобильном, манипулятивном блоке); интуитивные манипуляции производит, исходя из намеченной цели. Леди Вудвилл (как этико — интуитивный экстраверт — прирождённый стратег и интуитивный манипулятор) задалась целью устранить опасного конкурента — Кларенса и безраздельно пользоваться своим влиянием на короля.

Но король Эдуард встал на её сторону, и этим конфликт разрешился. В Тауэре появились два «колдуна» — «слуги дьявола», а по совместительству, слуги Кларенса — Стэси и Бардет, обвинённые в чародействе против короля. После небольшого допроса с пристрастием, они стали сотрудничать со следствием, во всём признались, повинились и причастность Кларенса подтвердили. С «колдунами» быстро разобрались (но теперь уже законным порядком — через суд и официальный приговор).

А в январе 1478 года нижняя палата парламента единогласно приняла обвинительный билль и в отношении Георга Кларенса, которому предъявили обвинение «В ПОСЯГАТЕЛЬСТВЕ НА КОРОНУ И В НЕПОСЛУШАНИИ КОРОЛЕВСКОЙ ВОЛЕ». (Ну и где тут про колдовство?). И это ещё раз доказывает, что инициатором обвинения была королева, поскольку эта формулировка полностью отражает её точку зрения и соответствует занимаемой ею позиции в этом конфликте, — полностью отражает все её страхи и подозрения, подавшие повод для клеветнических инсинуаций, — отражает её намеренье выставить Кларенса, бунтовщиком и предателем, потенциальным узурпатором трона, чтобы затем УСТРАНИТЬ ЕГО, как главного своего врага, из?за которого она не может считать своё положение при дворе достаточно прочным (а своё место в системе — достаточно преимущественным).

16 января 1478 года, парламент собрался, чтобы судить Кларенса по обвинению в измене. Эдуард был единственным и главным обвинителем, а Кларенс один выступал в свою защиту.

Судебное заседание сопровождалось скандалом, разгоревшимся между Эдуардом и Георгом Кларенсом, отчаянно боровшемся за свои права. (Из?за чего, по-видимому, сложилось мнение, что герцог Кларенс был репрессирован вследствие ссоры с королём, а не потому что был затравлен королевой. Известно также и то, что Кларенс сам обострил конфликт: начал распространять слухи о том, что Эдуард был плодом прелюбодеяния — незаконной связи герцогини Йоркской и неизвестного лучника, — то есть, припомнил собственное заявление своей матери, герцогини Йоркской, сделанное ею во всеуслышанье, вскоре после свадьбы Эдуарда. Но в дополнение ко всему, — что и насторожило леди Вудвилл, — он подверг сомнению законность её брака с Эдуардом — и этим сам себя подвёл под обвинение, — сам подписал себе смертный приговор).

В архивах судебных дел по обвинению в государственной измене, составленных с 1162 по 1600 год, и по сей день можно найти подробное описание дела герцога Кларенса, дополненное выдержками из исторических справок и текстов. Там же представлен и билль об опале герцога Кларенса.

Текст обвинительной части гласит:

«Герцог Кларенс, чтобы навлечь ненависть народа на нынешнее правление и таким образом начать смуту в государстве, не только сам в речах своих обвинял короля в том, что тот несправедливо и неправедно наложил опалу на Томаса Бэрдета, осужденного за многие явные измены, но и подбил множество своих слуг и разных иных людей, развращенных деньгами, распространять эти подстрекательские рассуждения. Что распространял он за границей нечестивые слухи, будто король занимается черной магией и будто он, разгневавшись на подданных, которых не в силах уничтожить по закону, привык избавляться от них при помощи яда. Что он не остановился на этом, но, дабы таким образом добыть себе королевство и навсегда лишить короны короля и его потомство, пошел против истины, природы и религии, словно гадюка поразил ту, что дала ему жизнь, и распространял прокламации, гласящие, что король — бастард и никоим образом не может править. Что, чтобы с большим успехом добиться предмета своего чудовищного честолюбия и начать узурпацию, он заставил многих подданных короля поклясться на благословенном Святом Причастии, что они будут верны ему и его наследникам прежде любой иной верности, а после этой священной клятвы открывал им, что исполнился решимости восстановить свои права, а также права тех его последователей, кто, как и он, пострадал от короля, жестоко отобравшего у них их имущество, а в особенности же отмстить королю, который (согласно его лживым и нечестивым мнениям) путем магического искусства пытался сделать так, чтобы был он поглощен изнутри, подобно горящей свече. И что же более всего выдало изменническую природу его планов, как не то, что показывал он документ, заверенный печатью Генриха Шестого, покойного короля, где показывалось, что актом парламента предписано, что если упомянутый Генрих и Эдуард, его сын, умрут, не оставив наследников мужского пола, королевство должно перейти к герцогу Кларенсу и его наследникам; и из того ясно следовали его намерения немедля добыть себе корону, уничтожив короля Эдуарда и его детей, и сделать вид, что таков суверенный выбор народа.»

Палата лордов утвердила билль и признала Кларенса виновным в государственной измене. После этого был принят акт о предании Георга смерти с предварительным лишением его всех гражданских и имущественных прав. Способ казни всё ещё оставался невыясненным, равно как и утверждение приговора, поскольку оставалась невыясненной и статья обвинения: если его признают лишённым прав государственным изменником, его ждёт самая лютая казнь по этой статье — повешение (но не до смерти), выволочка на крючьях (за выпущенные внутренности) к месту последующей казни и четвертование. Понятно, что вынести и утвердить такой приговор своему младшему брату король долгое время не решался. Но понимал, что решение очень скоро всё же придётся принять. Стал размышлять, как соблюсти букву закона и умертвить своего младшего брата, но при этом проявить милосердие и не опорочить своей репутации справедливого и великодушного короля.

Стало ясно, что Кларенса надо устранить таким образом, чтоб удобнее было спрятать концы в воду. Но в какую именно "воду" и как — решить пока ещё не удавалось, — не в Темзе же его утопить.

А тем временем королева и Вудвиллы уже на него уже наступали, — им уже не терпелось увидеть мучения Кларенса на эшафоте. Эдуард уговаривал их ещё немного подождать, поясняя, что он пока ещё ничего не решил. Королева бесновалась, требовала немедленного вынесения приговора и казни.

В порядке королевской милости Эдуард собрался было предложить самому Кларенсу выбрать удобную для себя казнь или хотя бы сообщить о своём последнем желании. Кларенс заявил, что хотел бы напиться допьяна и заснуть, чтобы не видеть всего этого кошмара. Тут король, наконец, догадался, в какую именно "воду" надо спрятать концы, где и в чём должен он утопить брата.

В ту же ночь в камеру Кларенса прикатили огромную бочку с мальвазией, чтобы выполнить последнюю волю приговорённого. (Хотя и обвинение- то ещё не было утверждено и приговора не было вынесено никакого).

Наутро, 16 февраля, палата общин официально напомнила королю о принятом акте и необходимости вынести заключение. А уже на другой день, 17 февраля, 1478 года, народу было объявлено, что Георг Кларенс погиб от несчастного случая — захлебнулся в бочке с вином. За неимением стакана решил напиться вина прямо из бочки, которая случайно оказалась в его камере, и свалился в неё целиком… И остался там лежать, заспиртованный.

А наутро в таком положении его будто бы нашли стражники, которые принесли ему приказ о помиловании от короля. Но спасать его уже было поздно. Он уже умер от несчастного случая.

Вот таким образом Эдуард (СЭЭ) выполнил волю своей жены (ЭИЭ), — устранил её политического противника, своего младшего брата, герцога Кларенса, спас свою репутацию великодушного государя и остался любим своим народом. А всю вину за совершённое им преступление спустя какое?то время его дочь, Елизавета Йорк, и её муж, король Генрих VII Тюдор, равно как и их сподвижники, выслуживающиеся перед ними, наряду с другими наветами, целиком и полностью взвалят на Ричарда Глостера (впоследствии, короля Ричарда III), приписав ему ещё и это злодеяние, опорочившее его на века.