ЗЕМЛЯ, СЕЛЬСКОЕ ОБЩЕСТВО И СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО
Начиная с XII и XIII вв. во всех Нидерландах получила развитие обширная тенденция к освобождению крестьянства от феодальных уз и повинностей. Осушение земель и колонизация новых территорий во Фландрии и Брабанте, так же как к северу от рек, наряду с высоким уровнем урбанизации привели к тому, что дворяне и Церковь стали предлагать более привилегированные условия и свободный статус, чтобы переманить к себе крестьян, обрабатывавших территории, недавно введенные в сельскохозяйственный оборот (и других, остававшихся на старых землях), а также противодействовать потоку миграции в недавно колонизированные области Германии{332}. Таким образом, набольшей части Нидерландов, северных и южных, значительно быстрее, чем во Франции или Англии, вошло в обычай сдавать земельные наделы в аренду крестьянам, свободным от сеньориальной власти, за фиксированную денежную ренту.
В то время как на юге и в центре страны сеньориальные узы исчезали, на территории, расположенной севернее — Фрисландия, Западная Фрисландия, Гронинген — феодальные формы и институты вообще так и не смогли полностью укорениться. В результате, к 1500 году большая часть Нидерландов была страной, в которой большинство земель принадлежало владельцам на правах полной собственности, и основная масса крестьянства была лично свободной{333}. Везде, на западе и на севере, существовала тенденция к дроблению земли на небольшие наделы, принадлежавшие дворянам, Церкви, горожанам или самим мелким фермерам. На вновь колонизированных территориях польдеров сельская местность покрылась большим количеством ферм среднего размера, построенных в соответствии с типичными стилями в каждой области, на маленьких участках земли стандартного размера, которые считались достаточными для того, чтобы прокормить отдельные семьи. Это была тенденция, которая сводила к минимуму сеньориальную власть и влияние деревенских органов управления. Кроме польдеров, кое-где сохранились старые общинные поля и пастбища, но, за исключением Фризских островов и округа Гои около Амстердама, с его песчаными почвами, представляли собой лишь незначительные остатки былого уклада. Большинство общинных земель было также разделено среди мелких фермеров.
Все Нидерланды, таким образом, были страной со сравнительно слабым сеньориальным контролем над землей, характерной чертой которых, особенно в провинциях с более высоким уровнем урбанизации, была система краткосрочной аренды ферм за денежную ренту. Кроме того, на севере, на этот раз в отличие от юга, наблюдалось сравнительное отсутствие больших, компактных земельных владений, принадлежавших крупным феодалам. Если высшая знать бургундских и габсбургских Нидерландов ориентировалась главным образом на юг, это происходило по той причине, что она обладала здесь более обширными землями и более прочным влиянием. Правда, некоторые из знатнейших семей имели крупные владения и на юге, и на севере, но в целом дворянство тяготело к югу. Когда земли принца Оранского были конфискованы габсбургскими властями в 1567 г. — а он был богатейшим дворянином в Нидерландах — то оказалось, что его земли во Фландрии, Брабанте, Люксембурге и Валлонии приносили вдвое больше дохода, чем те, которые были расположены к северу от рек{334}. Род Эгмонтов, возможно, происходил из Голландии, но ко времени правления Карла V свыше половины своих доходов граф получал от земель на юге, где также находилось большинство его усадьб.
Оранско-Нассауская династия владела в Брабанте и вдоль рек значительными территориями, которые были существенно расширены в результате первого брака Вильгельма Оранского в 1551 г. с Анной ван Бюрен[46], наследницей суверенных сеньорий Бюрен, Леердам, Иссельстейн и Кюйк (смотри карту 5){335}. Но кроме его владений, земель Эгмонта в северной Голландии и обширного домена Берг, зажатого между Габсбургским Гелдерландом, Мюнстерландом, Лимерсом и графством Бич (смотри карту 4), суверенной территории вокруг небольшого города Херенберг, на севере Нидерландов едва ли существовал какой-либо крупный земельный массив, принадлежавший высшей знати.
Правда, во внутренней части страны, в более лесистых, с песчаными почвами областях Оверэйсселя, Гелдерланда, Дренте, восточном Утрехте, Лимбурге и северо-восточном Брабанте, также как в Люксембурге и соседних районах Вестфалии, можно было обнаружить сельское общество, которое по своим чертам находилось ближе к тому, которое существовало в большей части остальной Европы. Здесь влияние деревни было сильнее, а сеньориальная власть — больше. Но, как подчеркивают недавние исследования, здесь сельская жизнь также была менее статичной и самодостаточной, чем предполагалось ранее, а крестьянство — сравнительно свободнее{336}. Глубокие и длительные различия между типом сельского хозяйства в приморской зоне (и на севере, и на юге), с одной стороны, и восточными, внутренними территориями, с другой, хотя отчасти и объяснялись контрастами почвы и социальной структуры, были в значительной мере обусловлены намного большим влиянием городских рынков на западе и сравнительной слабостью городов на востоке{337}. На востоке урожаи зерновых культур были заметно ниже, чем в прибрежной зоне (и к северу, и к югу от рек), а специализация и на пахотном земледелии, и на выращивании технических культур была менее распространенным явлением. Замедленный рост и отсутствие динамизма городов на востоке по сравнению с западом также означали, что стимулы к инвестированию и внедрению улучшений с целью повышения урожайности были существенно меньше. Наконец, главным фактором в Гронингене, который в этом отношении занимал почти уникальное положение на северо-востоке, было подчинение сравнительно большой территории обширным штапельным привилегиям, экономической власти одного отдельно взятого города{338}.
Большинство дворянских земель на севере принадлежало сравнительно большому количеству средней и мелкой знати и было раздроблено на разбросанные и, главным образом, небольшие владения. В Голландии около 200 семейств, составлявших дворянство провинции в 1500 г., владело приблизительно 5% общей обрабатываемой земли — довольно скромный показатель по сравнению с большей частью остальной Европы, но его никоим образом нельзя считать незначительным, особенно в связи с тем, что их владения включали львиную долю лучших земель{339}. В Голландии Церковь также отставала, владея около 10%, хотя и в данном случае это обычно были наиболее плодородные земли. В других северных провинциях доля дворянских земель была заметно выше, чем в Голландии, хотя, на большинстве территорий, она все еще была далека от доминирующей. В Дренте в собственности у дворян находилось едва ли больше земель, чем в Голландии{340}. В Оммеландах, накануне Восстания, дворянам принадлежало около 15% всей обрабатываемой земли{341}.
Треть земель в Голландии — и, вероятно, сопоставимая доля в Зеландии и западном Утрехте — принадлежала горожанам. В XV и XVI вв. жители городов часто вкладывали прибыль от коммерции в приобретение и осушение земель, сдавая их затем в аренду крестьянам на условиях уплаты фиксированной ренты. Иногда в этих провинциях существовала и более прямая связь между городскими деловыми предприятиями и эксплуатацией земель. Пивовары, которые занимали ведущее положение в кругах элиты регентов Харлема, Делфта и Гауды в XVI в., также владели значительными массивами торфяников по всей Голландии, которые они использовали для получения топлива для своих пивоварен. В Голландии и Зеландии горожане, таким образом, оставили позади дворян и Церковь в качестве владельцев и эксплуататоров земель{342}. Тем не менее и сами крестьяне владели крупнейшей долей земли на приморском западе: в Голландии, например, им принадлежало около 45% земель. Следует помнить, впрочем, что они редко владели самыми лучшими землями, и что доля земель, находившихся в их собственности, широко варьировалась в разных провинциях. Крестьянское землевладение получило большее распространение на севере, чем на юге провинции, и на территориях, удаленных от городов. Как и в Дренте и в Оверэйсселе, крестьянское землевладение зачастую было признаком бедности почвы. Доля земель, примыкавших к отдельным деревням, которыми владели крестьяне-фермеры, в Голландии колебалась от 100% на североголландских островах Тексель и Веринген, до столь низких показателей, как 8% на островах Южной Голландии{343}. Дробление земли на отдельные наделы с фермерской усадьбой на каждом из них оставалось значительным даже в тех случаях, когда деревенские жители владели сравнительно небольшим количеством земли. Эта собственность изредка концентрировалась в руках немногих лиц, либо деревенские жители были подчинены конкретным семьям или городам{344}. В Западной Фрисландии, например, в деревне Твик около половины земли принадлежало горожанам, но она была поровну разделена между жителями соперничавших городов Хорн и Медемблик, которые являлись центрами судоходства. В другой деревне, Аббекерке, где в 1514 г. половина земли принадлежала горожанам, она была поровну разделена между бюргерами Алкмара и Хорна, а некоторая часть принадлежала жителям других городов.
Хотя в целом покупка и продажа земли были распространенным явлением и были освобождены от законодательных ограничений, по соображениям престижа, традиций и юридического статуса, дворяне и Церковь иначе относились к земельной собственности, чем независимые фермеры и горожане, будучи более сосредоточены на социальных и сеньориальных аспектах, и проявляли меньшую готовность к отчуждению своих земель{345}. Соответственно, во внутренних провинциях и Фрисландии, где дворяне и Церковь владели большей частью земель, чем во Фландрии и Голландии, сельское общество было более статичным и управляемым, пусть даже и сравнительно более гибким, чем в других областях Европы. Во Фрисландии и Гронингене знать не образовывала отдельное сословие, обладавшее формальными привилегиями, как это было в других регионах. Тем не менее, даже без четко определенных юридических привилегий и особого юридического статуса дворяне в самых северных провинциях были могущественной, глубоко укоренившейся сельской элитой, и играли более важную роль в провинциальной жизни, чем их, обладавшие более привилегированным положением с юридической точки зрения, собратья в Голландии, Зеландии или Фландрии{346}. Исключениями из общего правила к северу от рек были Оверэйссел и Гелдерланд, так как большая часть земель в этих провинциях принадлежала дворянам. В конце XVI в. в оверэйссельском округе Салланд дворяне владели 35% земли, а в Твенте — не меньше чем 52%{347}. Гелдерланд также выделялся тем, что здесь проживало заметно больше дворян, чем в других северных провинциях. В конце XVI в. в трех округах Гелдерланда к северу от рек насчитывалось свыше 700 признанных дворян, большинство из которых владело поместьями относительно скромного размера{348}.
За пределами Фрисландии, Гронингена и (до конца XVI в.) Дренте статус дворян был юридически определен и узаконен. В 1578 г. 76 дворян обладали правом заседать в рыцарстве (ridderschap) в Штатах Оверэйссела, владея манорами (поместьями), которые являлись признанными дворянскими усадьбами. В Зеландии дворяне некогда представляли свои интересы (и претендовали на то, чтобы продолжали представлять) через посредничество первого дворянина. В Голландии, Фландрии и Брабанте критерием принадлежности к благородному сословию являлось не владение землей или выполнение какой-либо конкретной социальной функции, но юридические, политические и социальные привилегии, которые отличали дворян от остального населения и обеспечивали доступ к определенным видам власти и влияния{349}. В целом, дворяне обладали особым социальным статусом, правами старшинства, правами на охоту, правом требовать, чтобы к ним обращались в определенных почтительных выражениях, и, в большинстве провинций — кроме Зеландии — правом на отдельное представительство в провинциальных Штатах и окружных ассамблеях, где они существовали. Дворяне также были единственным элементом сельского общества, имевшим представительство в провинциальных Штатах и окружных ассамблеях, опять-таки за исключением Фрисландии, Гронингена и Дренте, где в этих сословных органах были представлены и другие землевладельцы, и Зеландии, где представительства не имела ни одна часть сельского общества. Наконец, примерно до 1500 года, дворяне всегда безраздельно занимали высшие судебные должности в сельской местности — дроста и бальи, а во Фрисландии — гритмана. Но к середине XVI в. именно эта решающая привилегия была в значительной мере упразднена Габсбургским правительством.
Территориями, где дворяне пользовались наибольшим влиянием, были Гелдерланд, внешние части Брабанта, к северу и югу от главных брабантских городов, и самые южные франкоязычные провинции, особенно восточное Эно, Намюр и Люксембург. Церковь также имела сильные позиции на этих территориях, равно как и в епископском княжестве Льеж и Утрехт, и в целом владела значительно большим количеством земель в Брабанте, Валлонии и на северо-востоке, чем в прибрежных провинциях.
Во Фрисландии 43 монастыря и обители провинции вместе взятые владели около 20% обрабатываемых земель; в Гронингене 25 местным мужским и женским монастырям принадлежала четвертая часть земель, причем еще более заметный процент угодий находился в собственности церковных капитулов{350}.
Но самыми поразительными чертами сельского хозяйства в Брабанте, Фландрии, Голландии, Зеландии, Утрехте, Фрисландии и Гронингене — высоко урбанизированном морском побережье — были его устойчивая интенсивность, разносторонность и более высокий урожай зерновых, чем где-либо в Европе. Нидерланды были единственной частью Европы, которая осуществила, в определенной степени, настоящую «сельскохозяйственную революцию», полностью завершившуюся во Фландрии и Брабанте к 1500 г.{351} Впечатляющие изменения, которые произошли в сельском хозяйстве только в этом регионе — хитроумные дренажные технологии, основанные на дамбах, каналах и ветряных мельницах, и систематическое использование навоза для удобрения почв, ставшее возможным благодаря стойловому содержанию скота и экстенсивному использованию кормовых культур — проистекали из уникальных условий: угроза наводнений, большое количество городов и исключительно высокий уровень урбанизации создали беспрецедентный спрос на злаки, молочные продукты, мясо и пиво для снабжения городского населения. Свой вклад в расширение сельскохозяйственных угодий и впечатляющую урожайность внесло давление, оказанное высокой рентной платой и разделом земли на большое количество мелких ферм.
Так как количество балтийского зерна, импортируемого в Нидерланды, возросло в пять раз за период с 1500 по 1560 гг., можно было бы ожидать, что пахотное земледелие, по крайней мере, на севере, уступит место увеличению объемов производства молочной продукции. Некоторые молочные продукты, особенно сыр, были ценными статьями импорта и пользовались значительным спросом. Но, как бы парадоксально это не звучало, сдвиг, даже во Фландрии, происходил в сторону расширения пахотного земледелия, — в первую очередь, под влиянием роста городов и потребностей промышленности во Фландрии и Брабанте{352}. Именно из-за этого рост численности сельского населения Голландии, Фрисландии и Утрехта происходил более быстрыми темпами (до 1585 г.), чем городского населения, несмотря на ускоренный рост заработков и постоянную нехватку рабочих рук в городах{353}. Это стремительное увеличение числа людей, занятых сельским трудом в прибрежной зоне севера, было следствием общей интенсификации сельскохозяйственной деятельности и растущей специализации. В начале XVI в. еще оставалось достаточно много пустошей и необработанных земель, особенно во Фрисландии и Гронингене, которые впоследствии были введены в сельскохозяйственный оборот. В Западной Фрисландии, преимущественно пастушеской области, рост продукции был вызван, главным образом, постройкой новых и более мощных ветряных мельниц и улучшенными возможностями дренажа и мелиорации, которые появились вместе с ними, позволив расширить территории, использовавшиеся под молочное животноводство{354}. Еще одним фактором, особенно в южной Голландии и Зеландии, была передача земель, ранее засеянных злаками, под выращивание технических культур, требовавших значительных затрат труда, таких как солод для пивоварения, пенька, лён и марена{355}.
Но растущая интенсификация и специализация сельского хозяйства на морском побережье северных Нидерландов — это лишь одна часть объяснения внушительного роста численности сельского населения Голландии со 148000 человек в 1514 г. до 220000 в 1575 г., тогда как население девятнадцати голландских городов выросло со 127 000 человек до примерно 180000. Поразительный контраст между сельской жизнью на морском побережье и во внутренних областях заключался в наличии большого и растущего элемента сельского общества в первом регионе, преимущественно незанятого сельскохозяйственной деятельностью, своеобразного сельского пролетариата, трудившегося, в основном, в морском деле и рыболовстве, а не в земледелии{356}. Большое число моряков и рыбаков жило скорее в деревнях, чем в городах. Прибрежная территория также была густо населена лодочниками, копателями торфа и судостроительными рабочими, также как деревенскими жителями, занятыми обслуживанием дамб. В 1514 г. в Южных Нидерландах безземельные бедняки, нашедшие занятие, главным образом, вне сельского хозяйства, уже составляли треть сельского населения{357}. Точно также Фрисландия давала приют существенному количеству рабочих, происходивших из сельской местности, но не связанных с сельскохозяйственной деятельностью.
Дамбы, осушение почв и технологии контролирования уровня воды в низменных зонах заметно улучшились в течение XV в. Главным фактором в этой сфере деятельности были новые ветряные мельницы и их более систематическое использование для дренажа. Хотя использование ветряных мельниц для откачки воды с польдеров, окруженных дамбами, восходило еще к началу XIII в., эта технология, подкрепленная радикальным усовершенствованием конструкции ветряных мельниц, получила намного более широкое распространение в XVI в. Но хотя способы контролирования уровня воды улучшились, и Нидерланды больше не знали катастроф, сравнимых по своему масштабу с опустошительным наводнением в день Святой Екатерины в ноябре 1421 г., которое затопило большую территорию Южной Голландии, скрыв под водой 72 деревни, причем море подступило вплотную к самым стенам Дордрехта и отрезало от материка некоторые части Западной Фрисландии, тем не менее, когда плотины не выдерживали натиска волн, происходили периодические природные бедствия. Особенно драматичными из них были: наводнение в день Святого Феликса в 1530 г., которое затопило большую часть острова Южный Бевеланд в Зеландии, и наводнения 1551 и 1555 гг., которые поглотили зеландский город Реймерсваль. Наводнение в День Всех Святых в ноябре 1570 г. причинило колоссальный ущерб в Голландии, Зеландии и Фрисландии.