«ЮГ» ПРОТИВ «СЕВЕРА»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Двенадцатилетнее перемирие стало решающей фазой в процессе восстановления и внутренней перестройки южных Нидерландов. Оно предоставило первую настоящую передышку от продолжавшихся почти сорок лет военных действий и драгоценную возможность для возрождения пришедших в упадок городов, экономики и культуры. После 1609 г. города быстро восстановились. В то же самое время это возрождение принесло с собой далеко идущие религиозные и интеллектуальные перемены, создав новое восприятие связей между «югом» и «севером» в глазах жителей первого, основанное на идее общего расколовшегося «Отечества» из семнадцати провинций.

Состояние войны закончилось — пусть временно — с заключением перемирия 1607 г. Со вступлением соглашения в силу в 1609 г. Фландрская армия, крупнейшая в северной Европе, была сокращена с 60 000 до 20 000 человек{1287}. Это создало условия для ослабления налогового бремени, лежавшего на разоренной войной стране, позволив в то же самое время без дополнительной налоговой нагрузки резко увеличить расходы на церковное и светское зодчество, патронаж образования и искусств, и создание новых придворных и чиновничьих должностей, в некоторых случаях направив на эти цели средства, поступавшие из Испании для содержания фортификаций и армии. Альберт и Изабелла стремились снискать расположение местной знати и городской элиты, как к ним самим, так и к Контрреформации, и прилагали все усилия, чтобы привлечь на свою сторону местное общественное мнение{1288}. Хотя Альберт после 1609 г. и не созывал снова Генеральных Штатов Южных Провинций, он в то же время предпринял несколько шагов по укреплению хороших отношений с различными провинциальными Штатами. Он консультировался с ними, расширил их полномочия в налоговой сфере и разрешал публично высказывать их конституционные притязания. После смерти Альберта один испанский гранд саркастически заметил по этому поводу, что он был таким «добрым принцем», что относился к населению южных Нидерландов «скорее как к детям, чем к подданным»{1289}.

Даже до 1609 г. появлялись многочисленные признаки коренной перестройки политической, экономической и культурной среды, сложившейся на юге, и новой стабильности структур в Нидерландах в целом, так же как и больше возможностей для рассмотрения будущих взаимоотношений между обеими частями Нидерландов. Уже в «Politicorum Libri Sex» (1598), написанной на севере, Липсий призывал современных ему правителей (особенно правителей Нидерландов) сделать своими высшими приоритетами упрочение гражданского мира и восстановление порядка{1290}. Но те атрибуты, которые он считал существенными для достижения этих целей — монархическая власть, не считающаяся с традиционными процедурами, законами и принципами, и принудительное насаждение чисто внешнего религиозного единообразия — полностью расходились с основанным на совещательных процедурах правлением олигархии на севере. Возложив вначале свои надежды на герцога Анжуйского, а затем на Лестера, и дважды испытав горькое разочарование, Липсий постепенно перенес свои упования на испанских Габсбургов, полагая, что государи из этой династии обладают наиболее выгодным положением для того, чтобы подняться над борьбой идеологий, пропаганды и конфессиональных различий, и утвердить новый порядок стабильности и мира{1291}.

После своего возвращения на юг в 1591 г. Липсий обратился в своих научных занятиях и сочинениях к изучению исторического феномена, силы и устойчивости Римской республики, которые производили глубокое впечатление на мыслящих людей среди кажущихся бесконечными раздоров Революции. Его исследования увенчались появлением «De magnitudine Romana» (1598), — труда, посвященного истокам величия Римской империи, где в качестве главных факторов грандиозных успехов этой империи указывались ее огромные размеры и численность населения, стирание местных различий и дисциплина. Опыт и политические методы императорского Рима представали в его глазах ключом к прекращению ужасающих конфликтов, сотрясавших Европу того времени{1292}. В конечном итоге, необходимым условием порядка Липсий считал имперское величие, основанное на военной организации, которой был бы не страшен ни один мятеж.

Липсий был самым влиятельным европейским философом своей эпохи, и его творчество, отражавшее ее фундаментальные противоречия, вызвало многочисленные отклики по всей католической, монархической Европе, и не в последнюю очередь — в Испании Лермы и Оливареса{1293},[90] в то же самое время оказав особое влияние на формирование новой культурной среды в южных Нидерландах. Липсий поддерживал связи с некоторыми известными испанскими политическими деятелями, в том числе доном Балтазаром де Сунигой, дядей Оливареса, который в течение нескольких лет по служебным делам находился в Брюсселе. Он также призывал — вначале сдержанно, но с 1605 г. публично, посредством открытых писем, — к миру между испанской короной и «мятежниками» в Нидерландах. Но не столько его попытки повлиять на испанскую политику в Нидерландах и покончить с распрей, сколько его моральные и политические убеждения, выдержанные в духе неостоицизма, способствовали формированию новой идентичности Южных Нидерландов, связанной с Испанией и культурным возрождением, которое привело Испанские Нидерланды в их Серебряный Век (1609–59). В 1604 г. Липсий сформулировал свою моральную философию в двух поздних трактатах о стоицизме, которые можно рассматривать, как обновленный призыв ко всем нидерландцам не идти на поводу у патриотических чувств (основы прореволюционной пропаганды) и конфессионального фанатизма, выработав вместо этого моральный кругозор, основанный на избегании распрей и сохранении порядка, который привел бы к принятию его монархической, имперской концепции политической жизни{1294}.

Липсий был одним из первых писателей Нового времени, занимавшихся политическими вопросами, который в последние годы своей жизни подчеркивал значение населения и экономического благосостояния для политического могущества и стабильности. Появление нового политического, религиозного и культурного порядка на юге на закате его жизни действительно было тесно связано с демографическими показателями и экономическим возрождением. Сельское население Фландрии и Брабанта начало оправляться от разрухи 1570-х и 1580-х годов после 1590 г. Считается, что совокупное население Брабанта, выросшее с 370 000 человек в 1480 г. до 450000 в 1565 г., снизилось к 1615 г. всего до 363 000. К 1665 г. его численность достигла 475000 человек, после чего рост населения на юге замедлился до 1750 г.{1295} Тем временем происходило быстрое восстановление сельского хозяйства. Цена на землю во Фландрии сократилась более чем наполовину между 1572 и 1590 гг., что повлекло за собой резкое падение арендной платы за фермы. Но и цена на землю, и арендная плата за фермы заметно оживились в 1590-е гг., и к 1605 г. достигли уровня 1565 г. И стремительный подъем стоимости земли, и расширение сельскохозяйственной деятельности в целом продолжались и далее, хотя и более медленными темпами, до 1640 г. Четверть века цена на землю и арендная плата за фермы по всей Фландрии и Брабанту оставались неизменными. Затем началось продолжительное падение, ставшее составной частью общего упадка сельского хозяйства, наступившего в 1660-х гг. по всем Нидерландам и западной Европе.

Но экономическое возрождение юга никоим образом не ограничивалось населением и сельским хозяйством. Многие отрасли промышленности Фландрии и Брабанта, также как и области, населенной валлонами, вновь переживали бурный рост. В первую очередь это касалось фламандской полотняной промышленности, которая была передовой индустрией юга на протяжении XVII и XVIII вв.{1296} Хотя она получила наибольшее распространение в сельской местности, она способствовала торговле и росту городов, наряду с увеличением численности сельского населения. Падение Антверпена в 1585 г. и блокада устья Шельды для морской торговли стали преградой на пути заморской коммерции юга и помогли экономическому расцвету севера. Правда, после 1590 г. север свыше столетия опережал по темпам промышленного развития юг. Но, даже несмотря на это, принимая во внимание возрождение городов и сел на юге, отход Испанских Нидерландов на второй план по сравнению с Севером никоим образом не выглядел необратимым — во всяком случае до 1620-х гг. Если Соединенные Провинции внезапно достигли подавляющего коммерческого и промышленного превосходства над Югом, то это произошло в первую очередь из-за благоприятно сложившихся политических и стратегических обстоятельств. Изменись они, и тогда юг мог бы беспрепятственно вернуть себе экономическое первенство. В случае разгрома мятежников, или, по крайней мере, нанесения им чувствительного поражения, открытия устья Шельды для торговли и помощи Испании в изгнании их из западной и восточной Индий, города юга вернули бы свою прежнюю славу и процветание. Многие экономические преимущества юга пережили закрытие Шельды и исход протестантов с их капиталами и ремесленными навыками на север. По сравнению с Англией, Францией и Германией южные Нидерланды все еще оставались страной с высоко развитым сельским хозяйством, исключительно высокими ежегодными урожаями зерновых культур{1297} и трудолюбивым населением, занятым в широком диапазоне отраслей промышленности и сложных технологий. Качество фламандских мануфактурных изделий на протяжении первой половины XVII в. оставалось на высоком уровне. Признаки упадка более специализированных отраслей промышленности, таких, как производство гобеленов, ювелирное дело, книгопечатание и шелкоткачество, и сокращения объемов производства стали заметны только после 1648 г.{1298}

В Антверпене частичное, но существенное возрождение началось в 1590-х гг., ускорилось благодаря перемирию, и затем продолжалось, хотя и более медленными темпами, после 1625 г. до 1648 г.{1299} Антверпенская коммерция стала проявлять больше динамизма, хотя и на иной основе и в меньшем объеме, чем до 1585 г. Антверпен отныне стал главной перевалочной базой потока товаров, идущих с севера на юг. Кроме того, из-за снижения таможенных тарифов, наступившего после заключения перемирия в 1609 г., многие из городских отраслей промышленности понесли тяжелые потери от конкуренции с севером, и некоторые из них, такие как изготовление изразцов, навсегда исчезли. Более того, поставка неокрашенных полотняных тканей английского производства, которую с 1585 г. «перехватили» в свои руки северные провинции, также никогда не возобновилась. Но Антверпен успешно сохранил свое место по части специализированных отраслей промышленности, включая шелкоткачество, ювелирное дело, производство гобеленов и красивой мебели (по меньшей мере, до 1648 г.), и стал крупным центром книгопечатания католической литературы и религиозных искусств. Население Антверпена неуклонно, пусть и не особо впечатляюще, росло с 12 000 человек в 1585 г. до 47 000 в 1595 г., 54000 в 1612 г. и 62000 в 1648 г.{1300} Но возрождение Антверпена никоим образом не было исключением — напротив, Гент и Брюгге также восстановили свое значение до сопоставимого уровня, опять же благодаря перемирию. Текстильная промышленность Гента процветала, и его гавань была полна судов из Голландии и Зеландии. Гент, подобно другим городам юга, испытал подлинный строительный бум, особенно в годы перемирия; его население выросло с 31000 человек в 1600 г. до 50000 к 1670 г.{1301} Движущей силой развития Брюгге было производство «новых портьер», бумазеи и, особенно, «says». К 1615 г. в Брюгге работало столько же ткацких станков, как и накануне Революции{1302}. Производство шерстяных тканей в Брюгге сохранялось на высоком уровне до 1650-х гг.

Но ни один другой аспект восстановления юга не был столь внушительным, как возрождение старой веры и Церкви. Хотя ряд постановлений Тридентского собора был введен в действие только после 1609 г., решающие компоненты Контрреформации на юге — интенсивное переобучение и конфессионализация простого народа уже стремительно развивались задолго до этой даты. Школьное образование детей городской элиты решительно взяли в свои руки иезуиты, вырастив совершенно новое поколение, воспитанное в воинственном католическом духе. Иезуитские колледжи росли во всех крупных городах. Количество иезуитов в Антверпене выросло с трех человек вскоре после испанского отвоевания города в 1585 г. до тридцати одного к 1603 г. В 1608 г. антверпенский колледж иезуитов переехал в великолепное новое здание. Количество учеников иезуитов в Антверпене выросло с нуля в 1585 г. до 300 к 1591 г. и 600 к 1613 г.{1303} Из-под печатных станков Антверпена выходила масса литературы духовного содержания. Уже в 1587 г. были предприняты первые шаги, направленные на то, чтобы все дети в Антверпене, даже из самых бедных и нуждающихся семей получили католическое религиозное образование. К 1606 г. действовала система воскресных школ, финансируемая муниципалитетом и функционировавшая при приходских церквях, в которых дети обучались основам религиозным догм, свободные от родительского попечения. В целях максимального охвата подрастающего поколения католическим образованием была введена система переписи и штрафов тех родителей, которые уклонялись от отправки своих детей в еженедельные воскресные классы{1304}. К 1620 г. в одном только Антверпене эти воскресные школы посещали не менее 3 200 детей. В Хертогенбосе, где новая система воскресных школ была введена в 1595 г., было учреждено новое братство, занимавшееся, при поощрении иезуитов, сбором денег с состоятельных мирян для обеспечения беспрепятственного посещения воскресных школ детьми бедняков{1305}.

Тайное исповедание кальвинизма в городах Южных Нидерландов имело немаловажное значение на протяжении жизни следующего поколения. В годы перемирия до 400 человек за раз из Антверпена посещали реформатские церковные службы в гарнизонной церкви форта Генеральных Штатов около Лилло; и это были только самые набожные среди всех. В силу некоторых причин брюссельские власти на протяжении нескольких десятилетий опасались населения Антверпена. Еще в 1622 г. английский наблюдатель отмечал, что многие люди в городе надеялись, что голландцы снова его захватят, определенно симпатизировали Республике и протестантизму и желали, чтобы голландские победы над Испанией привели к снятию морской блокады с Шельды. Только в начале 1630-х гг. епископ Антверпена выразил уверенность в том, что протестантизм достаточно вытеснен из сознания горожан и больше не представляет значительной угрозы.

Существенным аспектом процессов католического перевоспитания и конфессионализации населения было использование наглядных методов, искусств, архитектуры и религиозной литературы. Как только началось печатание катехизисов и коротких текстов, предназначенных для детей и рядовых обывателей, которые зачастую были малограмотными, они начали выходить дешевыми массовыми тиражами, доступными для людей со скромными доходами{1306}. К 1617 г. в Антверпене было не менее десяти фирм (в ряде из которых трудилось помногу наемных работников), выпускавших большое количество репродукций с изображениями святых и религиозных сцен. Будучи также эффективным средством популяризации религиозного искусства — и труда современных печатников, — этот метод привлек внимание некоторых крупных южнонидерландских художников, включая Рубенса. Издававшаяся в Антверпене религиозная литература пользовалась таким успехом, что ее вывозили не только в Испанию и Португалию, но даже в Испанскую Америку и, разными путями, на Дальний Восток.

Также фундаментом новой культуры на юге было процветание новых церквей, капелл и монастырей. В ходе Революции и иконоборческих восстаний 1566, 1576–78 и 1580–81 гг. повстанцы безжалостно опустошали монастыри, выбрасывали изображения святых и алтари из приходских церквей и кафедральных соборов. Почти вся наглядная основа Церкви нуждалась в восстановлении. Оно не могло начаться сразу после падения Антверпена в 1585 г. из-за кризиса в экономике, продолжения военных действий и нехватки финансовых средств. Но с 1606 г. процессы перестройки и обновления стали набирать все больший оборот, и южные Нидерланды по масштабу и качеству производства предметов религиозного искусства и архитектуры оставили далеко позади все страны Европы, кроме Италии. В одном только Генте между 1590 и 1670 гг. появилось не менее 35 новых монастырских учреждений того или иного типа{1307}; немногим отставали от него по этой части и другие города. Нетрудно было найти художников для их украшения. По контрасту с представителями других профессий, многие художники в 1585 г. остались в Антверпене. Не было недостатка и в мастерах для обучения новых талантливых учеников. Дополнительный стимул росту Антверпена в качестве центра развития искусств придало возвращение многих художников, уроженцев Южных Нидерландов, из Италии. В 1616 г. в Антверпене насчитывалось не менее 216 художников, принадлежавших к гильдии Святого Луки, вдвое больше, чем в 1584 г.{1308}

Альберт и Изабелла поддерживали усилия по введению католического образования, конфессионализации населения, и повышению роли Церкви в жизни общества, не в последнюю очередь тем, что выделяли значительные средства на развитие религиозной живописи и зодчества. В обеих отраслях искусства, особенно в архитектуре, они благоволили новому барочному стилю, происходившему из Рима, и принимали большое личное участие в программе культурного обновления. В 1605 г. они вызвали назад из Рима в Антверпен художника-архитектора Венцеля Кобергера (1560–1634), назначив его своим придворным архитектором и советником по изящным искусствам{1309}. Кобергер и его младший брат Якоб Франкарт (1583–1651), также сыгравший немаловажную роль в формировании новой церковной архитектуры юга, обучались в Италии и перенесли на родную почву последние веяния искусства; но, начиная с 1615 г., они все более успешно смешивали итальянский барочный стиль с местными традициями, отражая ту тенденцию национального искусства, которая достигла наивысшего выражения в творчестве Рубенса, непревзойденного мастера живописи Южных Нидерландов, тесно связанного в художественном смысле с Римом, Мадридом и Веной.

Кобергер спроектировал многочисленные здания в Брюсселе, Антверпене и других городах, одним из наиболее поразительных была новая церковь августинцев в Антверпене, начатая постройкой в 1615 г. Франкарт также принимал участие во многих крупных проектах. Первым среди них была иезуитская церковь в Брюсселе, основания которой были заложены Альбертом и Изабеллой с пышной церемонией в 1606 г. и которую они торжественно освятили сразу после истечения срока перемирия в 1621 г. Самой же роскошной из всех была иезуитская церковь Св. Игнация в Антверпене, построенная по канонам римского барочного искусства и получившая одобрение генерала ордена иезуитов в Риме, освященная с большими торжествами вскоре после смерти Альберта в сентябре 1621 г.

Главной задачей нового мира искусств на юге было украшение алтарей и образов для столь многих новых и восстановленных церквей и монастырей. Художники повсеместно брались за работу, служившую новому крестовому походу. Сделанный Рубенсом для кафедрального собора в Генте набросок маслом обращения Св. Бавона(1611), изображающий Бавона, меняющим оружие на облачение прелата, прекрасно символизировал переход от оружия к войне, которая велась в духовной сфере, религиозной войне и культурной конфронтации с севером. Рубенс, вернувшийся из Италии в 1608 г., в письме к своему другу в Рим, написанном накануне заключения перемирия, предсказывал скорое окончание военных действий и выражал надежду, что «покорные провинции» будут «снова процветать»{1310}. Искусство шло в авангарде духовного наступления, и власти Испанских Нидерландов, отдавая должное способностям Рубенса к созданию необычайно крупных холстов, неоднократно привлекали его, начиная с 1609 г., к выполнению работ, оказывавших наибольшее эмоциональное воздействие на публику — больших картин благочестивого содержания для главных церквей. Алтарные картины Рубенса, написанные в годы перемирия, превосходят по количеству и размаху те, которые он создал на протяжении остальной части своей творческой карьеры, совершив тем самым настоящий переворот в религиозном искусстве католической северной Европы{1311}. Многие его работы были предназначены для соборных церквей в Антверпене, но он писал также алтарные картины для Брюсселя, Мехельна, Лилля и Камбре, а также церкви Св. Франциска в Кельне, городе, где он родился в общине нидерландских беженцев. Для работы над этими широкомасштабными полотнами ему требовались дюжины помощников — некоторые из них впоследствии сами стали прославленными живописцами. В контракте Рубенса с иезуитами Антверпена о росписи плафона в церкви Св. Игнация в качестве его главного помощника фигурирует одаренный молодой Антонис ван Дейк (1599–1641).

Контрреформации на юге сопутствовала Контрреформация на землях северного Рейна и в Вестфалии. Здесь также с 1580-х гг. шел процесс формирования новой культуры, обратившей вспять натиск протестантизма и добившейся заметных успехов в деле возвращения населения к католическому вероисповеданию с помощью образовательных инструментов и культурных ресурсов, импортированных из Италии и южной Германии. Предпосылки этого процесса возникли здесь немного раньше, с обнародованием декрета Тридентского собора в Мюнстере в 1571 г. Но подлинное начало программы возвращения населения в лоно католицизма следует отсчитывать с прибытия в 1588 г. иезуитов и установления ими контроля над главными школами{1312}. Хотя большинство иезуитов, действовавших в Мюнстере, были местными уроженцами, «Малый Рим», который они создали, привел к большим переменам в культурном облике Вестфалии. Они насаждали нужные им политические и социальные воззрения у сыновей католической знати и купеческого сословия, которые съезжались к ним со всей Германии и северо-восточных Нидерландов, внушали им враждебное отношение к терпимости и городским привилегиям и свободам, воспитывая их в духе воинствующей ортодоксии и симпатии к новому монархическому абсолютизму северо-западных немецких церковных княжеств. Конфронтационный характер этой культуры привел к нарастанию трений по всей Вестфалии не только между католическими и протестантскими государствами, но и внутри епископств, где было сильно влияние лютеран и кальвинистов, и где существовали давние традиции городской автономии. Эта конфронтация, и такие события, как изгнание епископа Падерборна из его города в 1604 г., и распри между князем-курфюрстом Кельна и Мюнстера Эрнстом из династии Виттельсбахов, и горожанами Мюнстера в 1607 г., привели к конфликту политических идеологий, который взаимодействовал на многих уровнях с растущей католическо-протестантской поляризацией. На культурном фронте иезуиты отдавали предпочтение уроженцам Верхней Германии вместо традиционно настроенных представителей Нижней Германии из области Вестфалия. Таким образом, Контрреформация в северо-западной Германии способствовала растущему расхождению между культурой этого региона и северо-восточных голландских провинций, подобно тому, как Контрреформация, продвигавшаяся под эгидой Альберта и Изабеллы, решительно разделила обе культуры в Нидерландах.

На конфронтационный характер новой культуры Южных Нидерландов и Вестфалии, пропитанной духом Контрреформации, наложили отпечаток как местные обстоятельства, так и связи с Испанией, папством и Габсбургами. В этом смысле перемирие можно назвать продолжением Восьмидесятилетней войны другими средствами. Писатели-иезуиты в начале XVII в. интерпретировали восстание голландцев против их законного правителя как катастрофу, вызванную тлетворным влиянием чужеземной ереси, просочившейся из Германии, и амбициями коррумпированной знати{1313}. Их программа католического образования в конечном итоге преследовала цель искоренения кальвинизма в Северных Нидерландах, Клеве-Марке, и протестантских анклавах в Вестфалии и вокруг нее. В отношении Нидерландов она подразумевала также возвращение мятежного Севера в лоно Церкви и, тем самым, под политический и духовный контроль Брюсселя. Таким образом, несмотря на глубокий раскол, вызванный Революцией, новая высшая культура Юга укрепила представление о единых Нидерландах, в которые, в конечном счете, должны были снова вернуться северные провинции{1314}.

Эта «реконкиста» рассматривалась не только в политической и религиозной, но и в экономической плоскости. Всякий, кто прогуливался по улицам Антверпена во время перемирия, как сэр Дадли Карлтон в сентябре 1616 г., направлявшийся в Гаагу, чтобы занять там пост английского посла, мог прийти к безошибочному выводу о неполноте возрождения юга и признаках перехода ведущей роли к северу{1315}. Стойкие приверженцы католицизма, которые в те годы управляли южными городами, поощряли возрождение, но вместе с тем были убеждены в необходимости агрессивной экономической стратегии — хотя, предпочтительно, короче действительной войны, — для того, чтобы вернуть утраченное и восстановить гегемонию юга. Во время перемирия непримиримый антиголландский меркантилизм стал неотъемлемой частью культуры юга, усилив чувство обособленности и симпатии к стремлениям испанских Габсбургов по ослаблению Соединенных Провинций и, в конечном счете, воссозданию единого Отечества. Находились люди, которые предлагали и поддерживали программу Альберта по улучшению каналов, связывающих фламандские морские порты с Брюгге, Гентом и Антверпеном, чтобы установить стабильно функционирующие пути сообщения в обход голландских портов в устье Шельды{1316}. Одним из тех, кто удостоил такие проекты самых горячих похвал, был Карлос Скрибани (1580–1629), уроженец Нидерландов, хотя и имевший частично итальянское происхождение, глава иезуитской провинции Фландро-Бельгика в 1613–19 гг. Он верил в то, что Антверпен в один прекрасный день снова станет главным коммерческим центром Нидерландов — и Европы.

Мир Южных Нидерландов в эпоху Альберта и Изабеллы был высоко идеологической культурой, сфокусированной на антагонизме с тем, что она отвергала — независимость, кальвинизм и экономическое превосходство севера. Ее консолидация в годы перемирия решительно расширила пропасть между югом и севером, хотя одновременно укрепляла в сознании идею общих Нидерландов из семнадцати провинций, которые (якобы) существовали до 1572 г. Неудивительно, что главным апологетом идеи воссоединения семнадцати провинций, разделенных восстанием и ересью, были получившие зарубежное образование иезуиты во главе со Скрибани{1317}. Но объединение должно было состояться на основе поглощения севера югом, т.е. под верховной властью испанской короны и католической церкви, уничтожения северных мятежников, протестантизма, конституционных прав и терпимости. Для глашатаев новой культуры всякая форма сосуществования севера и юга на основе мира и смешения вероисповеданий была неприемлемой и даже невообразимой. Представление об общих Нидерландах из семнадцати провинций, образующих единое политическое целое, которое в XVI в. была плодом умозрительных размышлений, не пользующихся влиянием придворных и гуманистов, таким образом, стало в XVII в. составной частью контрреформационной пропаганды.

В том, что идея общего Отечества из семнадцати провинций получила все большее распространение в сознании людей, присутствовал также элемент воинствующей протестантской идеологии на севере, но только в маргинальном объеме. Широкий спектр мнений элиты и простого народа, выраженный в голландских памфлетах 1607–09 гг., показал, что хотя надежды на восстановление единства Нидерландов еще теплились в некоторых слоях общества, преимущественно среди тех протестантов из южных Нидерландов, которые нашли убежище на севере, такие представления не были центральной чертой политической мысли в Соединенных Провинциях{1318}. Усселинк, один из немногих писателей на севере, которые считали задачу освобождения страны от власти Испании по-прежнему актуальной целью и главным приоритетом борьбы, опасался, что если Соединенные Провинции не смогут изгнать испанцев из Нидерландов и добиться свободы вероисповедания для реформатов на юге, северу не удастся сохранить свою независимость и «свободу». Но даже для Усселинка в центре внимания находились скорее вопросы безопасности протестантов, проживающих на юге, и отстранение от власти новых патрициев, «пешек испанцев», как он их называл, в городских советах, чем включение юга в состав государства, возникшего на севере. В голландский Золотой Век идея общего Отечества из семнадцати провинций редко играла какую-либо роль в качестве устремления и движущей силы в культуре и политике.