КОНФЕССИОНАЛИЗАЦИЯ И ГОСУДАРСТВО

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

В главных городах Голландии и Утрехта католическое население с конца XVI в. ощутимо выросло. Большинство других конфессиональных групп также численно росли, включая лютеран и иудеев (главным исключением были анабаптисты). Но конфессиональной группой, повсеместно переживавшей наиболее бурный рост — во всех провинциях, в больших и малых городах и сельской местности, — была реформатская церковь. Причина этого вполне очевидна: она пользовалась поддержкой светских властей — Генералитета, провинциальных, городских и сельских. Католикам, лютеранам, меннонитам и иудеям (и ремонстрантам, когда они стали отдельной Церковью после 1619 г.) не хватало доступа к государственным средствам и патронажу, они не владели крупными зданиями, способными вместить значительные массы прихожан, и не имели возможности обращаться с проповедями к большой аудитории. Им приходилось быть более скромными в своем прозелитизме, содержать лишь небольшие и невзрачные школы и довольствоваться печатанием почти одних только молитвенников. Им не разрешалось подвергать критике официальную Церковь или оспаривать ее теологию, тогда как их собственная была беззащитна перед ее нападками. Они располагали лишь ограниченным числом священнослужителей и могли собираться лишь небольшими группами в частных домах, что неизбежно ограничивало доступ к населению. Показательно, что в Лейдене в 1641 г. было около 3 500 католиков, примерно 7% населения, которое насчитывало тогда около 50 000 человек{1222}, но хотя реформатская община города была в пять раз более многочисленной, практически вся она собиралась по воскресеньям в двух главных городских церквях — Св. Петра и Хогландсе, — тогда как впятеро меньшее католическое население было вынуждено собираться в тридцати различных домах, до предела загружая работой находившееся в его распоряжении духовенство{1223}. В Амстердаме в конце XVII в. католическое богослужение проводилось более чем в 80 домах{1224}.

Церковная принадлежность населения и конфессиональное соперничество в начале Нового времени неразрывно переплетались с политической жизнью и вопросами государственного управления. Религия была настолько могущественной силой в общественной, культурной и образовательной сферах, что ни одна политическая или идеологическая группировка не могла оставаться в стороне от конфессиональной борьбы. Голландские политические фракции в Золотом Веке были разнообразно связаны с конфессиональными течениями и теологическими тенденциями, и по-другому просто не могло быть — ни в голландском, ни в любом другом обществе той эпохи.

Приверженность старой Церкви определенно имела политическую подоплеку, и не только до конца Восьмидесятилетней войны в 1648 г. Предводители голландской католической церкви в XVII в. и те, кто их поддерживал, были выходцами из кругов именно голландского дворянства и бывших регентов, а не из Южных Нидерландов или других местностей. Мать Сасбаута Восмера была дочерью бургомистра Делфта, а Ровений происходил из схожей среды в Девентере. Их класс утратил свою власть и влияние, но не богатства и чаяния. То, чего они лишились, они могли вернуть обратно только в том случае, если король Испании одержит верх над мятежниками. Кроме того, они получали поддержку, в том числе финансовую, из Испанских Нидерландов и Мюнстера, врагов и соперников Соединенных Провинций. Ровений рукополагал священников Голландской католической миссии от имени короля Испании и называл голландский политический режим «еретическими, мятежными и незаконными властями»{1225}. В принципе, Республика в глазах католиков была лишена легитимности{1226}.

В Северном Брабанте и вокруг восточных окраин среди католической знати и патрициата также существовала тенденция поддерживать сношения, а зачастую и вступать в заговоры с командующими испанскими гарнизонами и главными дворянами-роялистами, имевшими родственные связи на севере, не в последнюю очередь с графом Хендриком ван ден Бергом, королевским штатгальтером оккупированной испанцами части Гелдерланда и Твенте между 1605 г. и концом 1620-х гг., когда голландцы отвоевали эти территории{1227}. Но в центральной части Республики ситуация была совершенно иной. Для богатых бывших регентов, придерживавшихся католического вероисповедания, в Утрехте, Харлеме, Роттердаме и Амстердаме не было особого смысла плести заговоры против «мятежного» режима. Им было что терять в случае неудачи, поэтому с точки зрения их интересов, а также интересов католической церкви в их понимании было целесообразно сформировать modus vivendi{1228}. И Восмер, и Ровений сознательно воздерживались от раздувания оппозиции режиму. Со своей стороны, регенты в награду за такую осмотрительность смягчали политику преследований, закрывая глаза на присутствие и деятельность священников, если те вели себя благоразумно. Так, однажды два делфтских бургомистра, в сопровождении вооруженных стрелков (представителей городской милиции — прим. ред.) ворвавшиеся на католическое собрание, обнаружили, что к ним в руки попал сам Восмер. Бургомистры просто переглянулись и отпустили его прочь{1229}.

Более важную роль во внутренней голландской политике играли трения между сторонниками более обширных устремлений реформатских синодов в обществе, политике и культуре и теми эрастиански настроенными либеральными регентами и дворянами, которые желали ограничить влияние официальной Церкви. В Голландии и Утрехте две соперничающие традиции обозначились в 1570-х и 1580-х гг. и резко разошлись во время пребывания там Лестера. Регенты и дворяне, бывшие приверженцами ортодоксального кальвинистского крыла Церкви, выступали за политику нетерпимости по отношению к католикам, анабаптистам, лютеранам и иудеям, а также к тем членам официальной Церкви, кто не являлся ортодоксальными кальвинистами. Они в большей степени, чем их оппоненты, были готовы предоставить Церкви контроль над образованием и культурой в целом. «Свободомыслящие» регенты, напротив, не только хотели ограничить власть Церкви и проводить более терпимую политику в отношении других конфессий, но и желали, чтобы Церковь стала более гибкой в своей теологии, способной объединять внутри себя различные точки зрения{1230}.

Таким образом в голландской провинциальной и городской жизни и политике появились «партии-фракции», которые, с одной стороны, были основаны на разветвленных отношениях патрон-клиент и семейном влиянии, придающих им (отчасти) характерные черты клиентел, соперничающих за влияние и должности, а с другой стороны, представляли идеологические и теологические течения, конфликтующие позиции по отношению к религии, культуре, образованию и образу жизни. Эта связь партийных и клиентельных признаков с политической идеологией и теологией стала одной из стойких, фундаментальных черт истории Республики не только Золотого века, но и всех остальных периодов ее существования.

Эта взаимозависимость между фракцией и идеологией имела следствием одну типичную особенность: каждый эпизод голландского прошлого трактовался соперничавшими группировками в противоположном смысле, приобретая вследствие этого идеологическую окраску. Наглядным примером были противоречивые мнения о природе восстания против Испании. Так, вокруг ведущих политических фигур прошлого, таких как Вильгельм Молчаливый или Лестер, длительное время не утихали споры. Столь же неоднозначную оценку вызывали различные теологи и ученые, в том числе Эразм. Многие влиятельные люди отдавали должное памяти Эразма и его гибкому, недогматичному пониманию христианства. Но именно эту сторону его личности осуждали строгие кальвинисты, такие как Планций и Гомар. Тем самым Эразм не только оставался живым фактором голландской культуры, но и стал знаменем для одной из главных группировок и мишенью для нападок другой. Деревянная статуя Эразма, воздвигнутая в Роттердаме в 1549 г. во время посещения города Филиппом II, была разбита и сброшена в канал испанцами в 1572 г. В скором времени ее сменила каменная статуя, которая была одним из первых памятников в Европе, увековечивших не короля, мифического героя или святого. В 1616 г., когда влияние арминиан (и Гроция) в городе достигло своего апогея, городской совет решил, что она была недостаточно величественной для прославленного гуманиста, и заказал другую, медную, работы амстердамского архитектора-скульптора Хендрика де Кейзера, стоимостью в несколько тысяч гульденов{1231}. Но к тому времени, когда новая статуя Эразма была готова, арминиане были свергнуты и город перешел под контроль контрремонстрантов, строго кальвинистской партии. Не желая ставить статую в общественном месте, новые регенты приказали убрать ее с глаз долой. После того, как к власти в Роттердаме в 1622 г. вернулась проарминианская группировка, новый городской совет вновь извлек ее на свет Божий и установил на главной рыночной площади города, к сильному негодованию реформатской консистории, которая утверждала, что Эразм был «приверженцем взглядов арминиан» и его изображение оскорбляет ортодоксальных реформатов{1232}.

На самое большое разделение в голландском обществе вызвала либеральная реформатская теология Якоба Арминия (1560–1609). Вскоре после того, как он был назначен на кафедру теологии в Лейдене в 1603 г., между ним и его коллегой, бежавшим из Фландрии строгим кальвинистом Франциском Гомаром (1563–1641) произошел глубокий раскол. Но еще ранее назначение Арминия, состоявшееся в Гааге по настоянию Йохана Уттенбогарта (1557–1644), видного реформатского проповедника-либерала, и при активном содействии Олденбарневельта, вызвало беспокойство в ортодоксальных кругах. Хотя на лекциях Арминий соблюдал осторожность, он не раз частным образом делился мучившими его сомнениями по поводу кальвинистской доктрины предопределения со своими студентами. Поначалу и Гомар, и Арминий старались не выносить свои разногласия за пределы ближайшего окружения. Но обостренная реакция Церкви и общества на затронутые вопросы привела к тому, что вражда вспыхнула в открытую. К 1605 г. эта распря вызывала бурные диспуты не только среди лейденских студентов-теологов, но даже среди городских текстилыциковфламандцев{1233}.

Гомар отстаивал ортодоксальную кальвинистскую доктрину «абсолютного предопределения», в соответствии с которой вера является «плодом» предопределения, и человеку заранее уготованы вечное спасение или погибель, а Страшный Суд рассматривается как вневременной процесс, а не конкретное событие. Арминий радикальным образом изменил эту доктрину, дав Благодати Божьей такое определение, по которому она не лишает человека свободы выбора в вопросах веры. Основой теологии Арминия было его убеждение, что Всевышний не должен считаться автором грехопадения человека и что не следует полностью отрицать свободу воли индивида{1234}.

В скором времени распря между Арминием и Гомаром спровоцировала богословский конфликт, который не только целиком охватил реформатскую церковь во всех Соединенных Провинциях (и соседних территориях Германии), но и вторгся в голландскую внутреннюю политику. К 1605 г. Олденбарневельт, Уттенбогарт и их союзники пришли к выводу, что лучший способ успокоить бушующие страсти, угрожавшие единству господствующей Церкви, заключается в пересмотре вероучения и катехизиса таким образом, чтобы их теологическая база стала более гибкой и приемлемой для большего разнообразия взглядов. Решить эти проблемы, уточнить вопросы вероучения и урегулировать разногласия предполагалось посредством созыва Национального синода.

Но большинство служителей реформатской церкви в Голландии, как и в остальных провинциях, противились пересмотру вероучения и катехизиса; южноголландский синод потребовал, чтобы священнослужители, подчинявшиеся его юрисдикции, и профессора теологии в Лейдене подписали существующее вероисповедание до созыва Национального синода{1235}. В апреле 1606 г. северои южно-голландский синоды отказались участвовать в Национальном синоде, если не будет оговорено заранее, что это собрание подтвердит существующее вероисповедание и катехизис. Это завело ситуацию в тупик и только обострило конфликт (см. стр. 436–47 ниже), который в конечном итоге привел к масштабному политическому кризису 1617–18 гг.

Свержение Олденбарневельта в 1618 г. позволило гомаристам добиться прекращения споров в официальной Церкви, изгнав своих оппонентов. Благодаря этому Церковь стала более устойчивой и внутренне однородной. Но новый режим не смог создать в Голландских Штатах новую жизнеспособную правящую группировку, приверженную идеям реформатской церкви (см. ниже, стр. 495–97), поэтому несмотря на то, что антикатолическая направленность режима усилилась и политика нетерпимости все больше набирала обороты, в скором времени в некоторых голландских городах вновь одержали верх более толерантные группы регентов, вызвав распад, по меньшей мере в Голландии, сложившегося после 1618 г. политико-теологического консенсуса. Соответственно, некоторые города отныне стали более терпимо относиться к инакомыслящим, чем другие, и процессы конфессионализации вступили в совершенно новую фазу. В результате реформатская церковь стала внутренне более сплоченной, хотя и не добилась более жесткого контроля над процессом конфессионализации в целом и оттолкнула от себя большое количество людей, которые ранее принадлежали к официальной Церкви. Покинувшие ее ряды двигались теперь в конфессиональном смысле в разных направлениях. Некоторые в конечном итоге примкнули к новой ремонстрантской церкви, когда она сумела открыто заявить о себе в конце 1620-х гг. Но в то время, когда ремонстрантизм подвергался суровым гонениям, многие из тех, кто разделял его принципы, обратились к другим религиозным течениям и были окончательно потеряны как для кальвинистской ортодоксии, так и для ремонстрантизма.

Многие люди, жившие в городах, в которых до 1618 г. преобладали ремонстрантские проповедники — таких, как Роттердам, Гауда, Гаага, Алкмар и Хорн, — после этого времени навсегда порвали с официальной Церковью, так что католическое руководство недвусмысленно приписывало стремительное увеличение числа католиков в Роттердаме около 1620 г. возвращению в лоно старой Церкви большого количества бывших ремонстрантов{1236}. Но некоторые прежние роттердамские ремонстранты перешли к лютеранам{1237}. В Гааге и Гауде также большое число верующих после 1618 г. перешло к католикам и, в меньшей степени, к лютеранам. Лютеранские проповедники, жаждавшие воспользоваться благоприятной ситуацией, делали упор на близости учения Арминия о свободе воли и предопределении учению Лютера{1238}. Выяснилось, что лютеранский священнослужитель в Харлеме в 1624 г. даже раздавал арминианские памфлеты, чтобы привлечь больше новообращенных.

Но не только католики и лютеране обрели новую паству в результате изгнания и преследования ремонстрантов. В окрестностях Лейдена, вначале в деревне Вармонд, а затем, на более постоянной основе, в соседнем Рейнсбурге, образовалась группа свободомыслящих арминиан, которые впоследствии отказались вступить в ремонстрантскую церковь, когда та сумела открыто организоваться с конца 1620-х гг., предпочитая оставаться в стороне от какого-либо формального церковного объединения и обходиться без духовенства и четко установленного вероисповедания{1239}. Это была первая конгрегация «рейнсбургеров», более известных под именем «коллегиантов». В 1630-х гг. это движение распространилось на Роттердам, вербуя новых собратьев из рядов меннонитов и ремонстрантов. В 1646 г. третья «коллегия» рейнсбургеров была основана в Амстердаме. Впоследствии к этому движению проявляли сильную симпатию некоторые представители регентского класса, в особенности семья Пессеров и Адриан Пац в Роттердаме, а также Кунрад ван Бёнинген в Амстердаме. Их характерными чертами оставались свободный характер богослужения и чрезвычайная гибкость в конфессиональных вопросах. Джон Локк отмечал в 1684 г., что на их молебнах «может свободно говорить всякий, кто находит в себе такое побуждение», добавляя, что «они допускают к своему причастию всех христиан и считают нашим долгом объединяться в любви и милосердии с теми, кто расходится [с нами] во взглядах»{1240}. Хотя в середине столетия насчитывалось только три «коллегии» — в Амстердаме, Роттердаме и Рейнсбурге — и число коллегиантов было невелико, они стали оказывать значительное влияние на религиозные споры в Республике и отношение к церковным делам, особенно среди ремонстрантов и меннонитов.