КОНФЕССИОНАЛЬНАЯ СЦЕНА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

В начале великой Революции, в 1572 г., Голландские Штаты не сделали никакой попытки ограничить протестантизм, но первоначально пытались добиться терпимого отношения к обеим религиям — и старой, католической, и реформатской{1124}. Среди регентов, дворян, элиты существовали группы, стремившиеся защитить веру короля и его духовенства. Однако вооруженное городское ополчение и население испытывало резкое неприятие к католицизму, и усилия официальных властей, направленные на защиту католического богослужения, духовенства и образов, имели мало шансов на успех. Всего две недели спустя после того, как Лейден перешел на сторону Революции, из города были изгнаны несколько сотен священников, а католические службы поставлены под запрет{1125}. То же самое произошло в Дордрехте, Роттердаме, Делфте и Гауде. Главные церкви повсеместно захватывались, месса запрещалась, а католическое духовенство изгонялось, обычно без всякой демонстрации, даже протеста, со стороны католиков. Положение католиков было настолько слабым, что даже Вильгельм Оранский не мог ничего сделать, чтобы этому помешать. Не желая допустить разрыва со своими сторонниками на юге, принц предпринял решительную попытку прекратить гонения и даже снова разрешил служить мессу в Делфте в декабре 1572 г. в одной из двух главных городских церквей. Но это краткое возрождение католицизма продолжалось менее трех месяцев{1126}. Новый антикатолический бунт вспыхнул в феврале, а затем в марте 1573 г., и принц был вынужден пойти на уступку, согласившись с полным запретом католического богослужения.

К концу 1573 г. попытки Вильгельма Оранского найти компромисс в рамках Революции, добившись равноправного общественного исповедования обеих религий, закончились полным провалом. То, что началось как спонтанное нападение на католические образа и духовенство, за несколько месяцев превратилось в организованное и всеобщее притеснение католической веры и захват церковного имущества мятежными Голландскими Штатами{1127}. В Зеландии события приняли такой же оборот. Во всех местах, охваченных восстанием, церкви закрывались, католическое духовенство бежало или было изгнано, и за непродолжительное время, не встретив особых протестов, католическое богослужение подверглось запрету. Когда остававшийся под властью испанцев Мидделбург после эпического сопротивления, наконец, сдался в 1574 г. восставшим, не могло быть и речи о продолжении католической службы. Епископ и оставшееся духовенство — больше ста священников и монахов — в смятении бежали из города вместе с испанскими солдатами.

Развитие Революции в последующие несколько лет не привело к каким-либо изменениям в отношении к католицизму ни со стороны населения и ополчения, ни со стороны регентов. Ключевым элементом Партикулярной унии Голландии и Зеландии в 1575 г., создавшей ядро мятежного государства, была инструкция штатгальтера, в которой предписывалось поддерживать «реформированное евангелическое вероисповедание, положив конец и запретив отправление римской религии»{1128}. Когда ополчение и население Амстердама свергло старый, прокатолический городской совет в мае 1578 г., этот переворот автоматически привел к изгнанию католического духовенства, конфискации зданий старой Церкви, уничтожению образов и запрету католического богослужения{1129}. Дальнейший клин между молодой Республикой и теми католиками, которые изначально поддержали Революцию или готовы были примириться с ней, вбило папство, когда в июле 1578 г. папа Григорий XIII запретил католикам оказывать какую-либо помощь мятежникам против Филиппа II, законного правителя Нидерландов волей Божьей, угрожая тем католикам, которые и дальше будут поддерживать мятежную власть, отлучением от церкви{1130}.

Но реформатские проповедники столкнулись теперь с неприятным парадоксом. Народ отверг старую Церковь, но в то же самое время не изъявлял особого желания устремиться в лоно новой. В некотором смысле это можно приписать соперничеству внутри самого протестантизма, поскольку коллапсом испанской власти воспользовались для самоорганизации и выдвижения на первый план не только реформаты. Во многих местах наряду с реформатами гонения Альбы пережили и протестанты других направлений, особенно меннониты{1131}. Но это был лишь фактор второстепенного значения. Главная причина того, почему проповедь реформатской церкви первоначально находила весьма слабый отклик у населения, заключалась в нехватке конфессионального энтузиазма и широко распространившемся среди населения уклонении от конфессиональной самоидентификации, вызванной десятилетиями насильственного принуждения к верности католицизму со стороны официальных властей.

В результате обломки павшего здания старой Церкви здесь и там бросались в глаза, тогда как новая не имела достаточного уровня поддержки в массах. Церкви и монастыри в сельской местности были разграблены и оставлены в полуразрушенном состоянии. В городах большинство церквей стояли опустевшими и заколоченными, вместо того, чтобы использовать их для протестантского богослужения. К 1580-м гг. стало очевидным, что произошла не смена одной церкви ее преемницей, но падение старой и появление на ее месте церковного вакуума. Недавно организованные реформатские конгрегации росли на первых порах очень медленно. В Алкмаре в 1576 г. было всего 156 прихожан{1132}. Даже там, где движение Реформации пустило более глубокие корни, как в Делфте, Дордрехте, Лейдене и Энкхёйзене, количество активных прихожан не превышало 10% от общей численности населения, даже в конце 1570-х гг. Когда Революция охватила больше территорий, после 1576 г., положение в остальных Нидерландах стало во многом похожим. Народ был настроен антикатолически. Католическое богослужение запрещалось, католические церкви закрывались. Но и реформатские конгрегации в первые годы оставались довольно скромными по размеру. Между господствующей Церковью до 1572 г. и после существовал резкий контраст: первая, имевшая в каждом городе большое число храмов и духовенства, теперь оказалась под запретом, тогда как у ее преемницы было очень мало проповедников, всего один или два в большинстве городов. Это означало, что большинство храмов оказались лишними, и такое положение нигде не было более заметным, чем в тех городах, которые раньше были крупными церковными центрами. «В городе насчитывается 30 церквей, — писал Файнс Морисон об Утрехте в 1593 г., — но только в трех из них проводятся богослужения»{1133}.

Таким образом, в первые годы Республики ни старая, ни новая Церкви не имели поддержки большинства населения. Тем не менее реформатская церковь по сравнению с ее поверженной соперницей обладала двумя крупными преимуществами. Во-первых, у нее было больше и более воинственно настроенных приверженцев среди народа, чем у католиков, что позволяло ей направлять народный гнев против католицизма, тогда как последний (даже в тех городах, где католики пользовались количественно большей поддержкой) был слишком слаб, чтобы предпринять контрмеры. Во-вторых, реформатская церковь была теперь официальной Церковью; это означало, что у нее была опора в лице государства и гражданских властей в соответствии с условиями Партикулярной унии Голландии и Зеландии и провинциальным законодательством.

Слабость католицизма была очевидной даже в том голландском городе, где католики сохраняли самое прочное влияние — Харлеме. Харлем был последним голландским городом, где официально разрешалось служить мессу до апреля 1581 г., когда городской совет под сильным давлением Штатов Голландии был, наконец, вынужден ее запретить. Это служило отчетливым указанием, что после 1577 г. католицизм в Харлеме сохранял большую жизнеспособность, чем где-либо еще, и что значительная часть старой городской элиты оставалась «верными католиками» (sincere Catholijcken){1134}. Несмотря на это, харлемские католики оказались в нелегком положении. По внушению Корнхерта они обратились к Штатам Голландии с петицией о разрешении совершать католическую мессу хотя бы в одной церкви, отмечая, что со времени заключения «Религиозного мира» в 1577 г. они никогда не нарушали общественного спокойствия и не провоцировали в Харлеме столкновений на религиозной почве. Штаты признали правоту их доводов, но парировали, что это произошло не из-за лояльности харлемских католиков новому порядку, а потому, что они были слишком слабы и малочисленны, чтобы осмелиться вызвать какие-либо волнения{1135}. Ходатайство было отвергнуто.

Из городов Голландии и Зеландии католическое богослужение повсеместно вытеснялось, но в сельской местности (по меньшей мере в Голландии) этот процесс был более неравномерным. В Хёсдене, на южной окраине Голландии, католицизм подвергся запрету, когда Штаты установили контроль над городом в 1579 г.; но в окрестных деревнях католические мессы продолжались на протяжении всего периода Революции. В северной Голландии, между Харлемом, Алкмаром и Хорном целые деревни оставались католическими, обычно под влиянием своих непреклонных священников{1136}. Но обычная картина в сельской местности Голландии и даже Утрехта (провинции, где католицизм в деревнях сохранил более прочные позиции), хотя и более пестрая, чем в городах, представляла свидетельство слабости католической веры. Отчет, составленный по распоряжению Штатов Утрехта в 1593 г. о религиозной ситуации в сельской местности, подтверждает, что распространение Реформации было медленным и спорадическим, но и католицизм сохранился лишь в виде отдельных, едва теплящихся очагов. Если только в меньшинстве утрехтских деревень в 1590 г. церкви были полностью «очищены» от образов и алтарей, то точно так же лишь меньшинство упорно сопротивлялось Реформации{1137}. Наиболее типичной была причудливая смесь компромисса, невежества и безнадзорности, хаотичного, не принадлежавшего ни к одной конфессии христианства полупротестантского толка, увенчанная фигурой нестойкого в вере деревенского пастора. Пастор в Дорне, как сообщалось, до 1570-х гг. был католическим священником, принявшим Реформу после краха испанской власти в 1576 г., но, «из-за страха перед врагами», в связи с испанским наступлением в 1580-х гг., колебался между обоими религиозными направлениями. Пастор в Веркховене, как сообщали, был лишь «слегка» реформатом, но желал исправиться. В Одейке пастор выбросил несколько икон, но сохранил другие и совершал обряды крещения и венчания и по католическому, и по реформатскому обряду, согласно предпочтениям прихожан. В Хаутене пастор попросту не знал, в чем заключается различие между старым и новым вероучениями.

Все это глубоко беспокоило ревностных протестантов, которые считали религиозную путаницу и недостаток религиозного рвения недопустимым. «Даже здесь, в Гааге, — писал в 1592 г. Бодли, — по мнению очевидцев, из всего населения не найдется и четверти истинно религиозных людей, под каковыми я разумею не только тех, кто хранит веру в сердце и проявляет ее в своих поступках, но и тех, кто выполняет все наружные церковные обряды»{1138}. В лютеранской Германии и Англии на заре Реформации бывало так, что среди народа приверженность католицизму была слабой, и в то же время степень проникновения протестантизма — скудной, но к концу XVI в. население успешно усвоило протестантские догматы. В этом отношении Соединенные Провинции отставали. Но намного более высокий уровень посещаемости протестантских церквей в лютеранской Германии и Англии был вызван не только намного более ранним началом официальной Реформации, но и тем, что посещение церковной службы носило «добровольно-принудительный» характер.

Регенты Голландии в 1587 г. пришли к выводу, что к реформатской церкви принадлежит только десятая часть населения провинции{1139}. По немецким или английским меркам это показалось бы скромным. Но если принять во внимание, что такой результат был достигнут без принуждения, что в Голландии было много протестантов некальвинистского вероисповедания и что многие люди просто опасались присоединиться к официальной церкви из-за сохранявшейся напряженной военно-политической обстановки, цифра в 10% выглядит довольно впечатляющей. Среди католиков было намного меньше желающих защищать старую Церковь либо тем или иным способом открыто заявлять о своей верности ей, что делало базу ее поддержки заметно слабее. Реформаты были, наголову превосходя всех остальных, главенствующей конфессиональной группой среди населения, как снова и снова показывали события после 1572 г. Более того, в некоторых крупных городах, таких как Делфт, Лейден или Дордрехт, так же как и в Гааге реформатов уже к концу 1580-х гг. насчитывалось около 20% населения{1140}. В Делфте, где 200 прихожан реформатской церкви составляли со своими семьями около 10% населения в 1583 г., к 1608 г. к ней принадлежали 1 600 человек, то есть, считая с семьями, около половины населения{1141}. Это был внушительный рост.

Но в то время, как реформатская конфессионализация неуклонно продвигалась, католики также отвоевывали утраченные позиции, хотя и более медленно. Когда Сасбаут Восмер, великий голландский миссионер, душа католического возрождения в Соединенных Провинциях, был назначен папой первым апостолическим викарием и главой голландской миссии, прибыл в страну в 1583 г., он доверительно сообщал своему брату, что католицизм в Делфте практически исчез{1142}. Несколько лет спустя, впрочем, хотя и признав, что большинство населения города придерживается свободомыслия и вообще не посещает церковь, и что католиков было меньше, чем реформатов, он уже не считал, что последние численно подавляют католиков. В Дордрехте и Амстердаме католическое возрождение также постепенно набирало силу. К 1600 г. в Дордрехте насчитывалось приблизительно 500 католиков, и они представляли собой небольшую, но растущую группу{1143}.

Зарождающееся католическое возрождение в Нидерландах, к северу от речной системы Рейна и Мааса, было частью более общего явления в западной и центральной Европе, которое наблюдалось в северо-западных немецких землях, граничивших с Нидерландами, особенно в городах князей-епископов Кельне, Мюнстере, Оснабрюке и Падерборне, где с 1580-х гг. благодаря усилиям властей католицизм начал контрнаступление на протестантские Церкви. Католическое возрождение было также заметно в Ахене, где в результате поддержанного испанцами переворота 1598 г. к власти снова вернулся католический режим{1144}.

В конце XVI в. большую часть голландского населения, как и большинство жителей соседней Вестфалии и земель по северному Рейну, нельзя было однозначно причислить ни к католикам, ни к протестантам. Это большинство составляло не принадлежавшую (или редко принадлежавшую) к какой-либо определенной конфессии массу{1145}, нерешительную и аморфную, вызывавшую искреннее осуждение со стороны истинно верующих людей с обеих сторон. Бодли был устрашен широким распространением склонности «ко всем религиозным вероучениям» и ни к одному. Французский посол Бузанваль выражал сожаление по поводу того, что значительная часть населения «предается либертинизму, так сказать, находя для себя приемлемой любую обувь» («suit le libertinisme, c'est a dire s'accommode a toute chaussure»){1146}. В такой неопределенной ситуации намерения провинциальных и городских властей Соединенных Провинций формально запретить католическое, также как лютеранское и меннонитское богослужение, подобно обратной ситуации в соседних немецких церковных княжествах, где протестантизм подвергался притеснениям, оказали решительное влияние на процессы конфессионализации. Реформаты, католики, лютеране и меннониты разом стремились конфессионализировать тех, кто прежде держался в стороне, и таким образом, все конфессии набирали силу. Но в голландских провинциях, как в Вестфалии и на северном Рейне, та конфессия, которая заручалась поддержкой правящих властей, увеличивала число своих последователей более быстрыми темпами.