ПОД ВЛАСТЬЮ БУРГУНДЦЕВ
До 1425 года Исторические Нидерланды образовывали две отдельные политические арены, и события на севере, разворачивающиеся вокруг стремящейся к господству Голландии практически не были связаны с происходящим на юге, где существовало целых два центра власти — во Фландрии и Брабанте. Оба эти государства были глубоко разделены не только по причине противостояния городов и знати, но и четвертей[5] друг другу, а также патрициата и цехов. Более того, в то время как ни Франция, ни Англия не оказывали влияния на северную часть территории Нидерландов, на юге вмешательство этих стран было решающим в оформлении (и дальнейшей фрагментации) противоборствующих сил.
Почти полное разделение севера и юга завершилось в 1425 году со смертью последнего независимого графа Голландии. К 1428 году новым правителем Голландии и Зеландии стал герцог Филипп Добрый Бургундский (1419–67), таким образом впервые после эпохи Каролингов часть севера (Нидерландов — прим. ред.) стала частью крупного европейского государства, чьи основные силы располагались на юге. Бургундское правление началось в Нидерландах после смерти Людовика Мальского, последнего независимого графа Фландрии, в 1384 году. Принадлежавшие ему земли перешли в наследство к его дочери, Маргарите и ее мужу Филиппу Смелому, герцогу Бургундии, младшему брату короля Франции Карла V (1364–80). Изначально Бургундской династии принадлежали Фландрия (вместе с ее валлонской частью) и Мехелен, и у нее были близкие связи с Артуа и Франш-Конте, а также с герцогством Бургундским. Но это государство постоянно расширялось и в Нидерландах, и в северо-восточной Франции. Присоединение Брабанта и Лимбурга в 1404–1406 годах утвердило доминирующее положение бургундцев в Нидерландах. Вслед за тем они присоединили к себе Намюр (1421 г.), Эно (1428 г.), Голландию и Зеландию (1425–28 гг.), Люксембург (1451 г.) и, наконец, Гелдерланд (1473 г.).
После очередной вспышки борьбы между «Крючками» и «Треской» в период с 1425 по 1428 год, когда «Крючки» выступили против бургундцев, в Голландии и Зеландии наступил более спокойный период, и они прочно заняли место в быстроразвивающемся Бургундском государстве. В 1430-х годах герцог Филипп начал реализовывать программу административной реорганизации и развития государственных структур, направленную на превращение Бургундских Нидерландов в более монолитную общность. Среди новых центральных институтов, созданных в этот период, были Генеральные Штаты, собрание представителей различных провинциальных Штатов (сословий — прим. ред.) Бургундских Нидерландов; центральная Счетная палата с генеральным казначеем; и, наконец, знаменитый орден Золотого руна{36}. Хотя Бургундские Нидерланды и были первым государством в Нидерландах со времен династии Каролингов, которое протянулось и на юг, и на север от больших рек, его основная территория, бесспорно, лежала на юге{37}. После 1451 года и постройки герцогского дворца в Брюсселе, двор располагался в основном в этом городе, временами также в Лилле, Брюгге и Мехелене и иногда в Дижоне{38}. Брюссель стал столицей. Принятие решений, высокие посты, герцогская благосклонность и награды были закреплены за крупными магнатами, чьи земли и подданные располагались на юге, а также горсткой законоведов и священнослужителей, обычно также южного происхождения. Более того, французский, а не голландский, стал языком управления и двора. Это устраивало магнатов, происходивших в большинстве из валлонских франкоговорящих династий, и не создавало сложностей для патрицианских элит Фландрии и Брабанта, где говорили по-голландски, но где существовала давняя традиция (особенно в первом случае) использования французского языка. На севере Нидерландов, впрочем, французский язык стал в некоторой степени отчуждающим фактором, поскольку для местных элит его использование было непривычным.
Подобным образом импульс, данный культуре и искусству герцогским двором, дворами магнатов и высшим духовенством, был ограничен преимущественно югом. Хотя основание первого и единственного университета Бургундских Нидерландов в Лёвене (фр. Лувен — прим. ред.) в 1425 году и стало в какой-то степени объединяющим фактором для всех Нидерландов, но сделало центральный Брабант центром притяжения академической жизни, а через четверть столетия там расположился герцогский двор. После 1430 года начался заметный подъем в создании гобеленов, картин, изящной мебели, скульптуры, шелкового убранства, украшений, цветного стекла и утонченной музыки. Но удивительно то, что создание такой продукции и произведений искусства, как и специализация, и усовершенствование технологий, позволившее искусству и декоративным интерьерам Бургундских Нидерландов подняться на невиданно высокий уровень, концентрировались в Брюсселе, Генте, Брюгге, Лёвене, Мехелене и Антверпене. Эта утонченная роскошь, аналогов которой не было нигде в Европе пятнадцатого века севернее Альп, стала результатом не общего увеличения достатка в бургундском обществе, а концентрации состояний в руках герцогского двора, высших магнатов и главных священнослужителей{39}. Искусство и декор интерьеров стали одним из основных занятий в городах Брабанта и Фландрии. Талантливые художники и мастера приезжали в эти города из прилегающих территорий. Рогир ван дер Вейден (около 1399–1464 гг.) был валлоном, который учился в Турне, но рисовал свои шедевры в основном в Брюсселе. Дирк Баутс (умер в 1475 г.) родился в Харлеме, но работал в Лёвене. Ганс Мемлинг (умер в 1494 г.), уроженец и ученик Рейнланда, стал выдающимся художником Брюгге. Ткачество гобеленов в бургундском периоде также концентрировалось в Брюсселе, Лёвене и Генте{40}.
Голландия в политическом и культурном аспектах в какой-то мере подчинилась нуждам и интересам южных элит и бургундскому герцогскому двору, располагавшемуся в Брюсселе. Во время правления Филиппа Доброго Голландия и Зеландия находились под властью наместников герцога, или штатгальтеров (статхоудеров) — как назывались провинциальные управляющие в Нидерландах, — которые почти всегда выбирались из числа южных магнатов. Сам герцог лишь изредка совершал визиты на север и оставался там совсем ненадолго. Что еще более важно, лишь немногие представители голландской и зеландской знати, в отличие от валлонов или брабантцев, удостоились места при герцогском дворе{41}.
Ориентация бургундского государства на юг отразилась на функционировании его центральных ведомств. Генеральные Штаты всегда собирались в Брюсселе или другом южном городе. Орден Золотого руна, основанный в 1430 году как средство привлечения знати ко двору и персоне герцога Бургундии, с самого начала почти полностью состоял из южных дворян. Среди двадцати пяти изначально принятых в Орден дворян не было ни одного из северных Нидерландов{42}. Позднее в том же столетии два или три северянина были приняты, но к тому моменту общее число членов Ордена увеличилось приблизительно до сорока. Орден Золотого руна собирался двадцать три раза в период с 1430 по 1559 год, и, за исключение двух раз, всегда на юге Нидерландов.
Как оказалось на практике, единственное, что интересовало герцога Филиппа в северных провинциях, — это их молчание и подчинение в выплате налогов, и его политика в отношении дворянских и патрицианских фракций была направлена именно на это. На должности бальи (нид. baljuw — прим. ред.), так назывались главные окружные судебные чиновники, он выбирал главным образом представителей партии «Трески», прибавляя чуточку «Крючков», дабы не отчуждать их совсем. Той же политики герцог придерживался в отношении и других должностных лиц. В городские советы он специально назначал людей с обеих сторон, поддерживая баланс между партиями, чтобы сделать обе стороны зависимыми от его благосклонности и снизить обоюдную ненависть{43}. Кроме того, это было хорошим средством для предотвращения возможных восстаний и устранения препятствий его власти.
Интересы Голландии и Зеландии как таковые меньше заботили бургундцев. Голландцам, погрязшим в борьбе с Ганзейским союзом за морское и торговое господство на севере, особо не приходилось ждать помощи от герцога, который был поглощен Столетней войной во Франции и отношениями с Англией, и поэтому не имел ни времени, ни ресурсов для дел с Германией и Прибалтикой{44}. Фландрия и Брабант также не испытывали особого сочувствия к голландским жалобам на Ганзу, поскольку в случае успеха Голландии выросла бы не только голландская торговля, но и производство текстиля, находящееся в прямой конкуренции с производством во Фландрии. Вследствие этого, по мере нарастания конфликта на севере, Штаты Голландии, всегда действуя от имени герцога, фактически стали выступать как независимое правительство. Фландрия и Брабант пытались предотвратить грозящий конфликт между Голландией и Ганзой. В разгоревшейся войне (1438–41 гг.) Голландия боролась с Любеком и его северогерманскими союзниками, ее Штаты собирали огромные суммы денег со всей провинции для снаряжения флота и оказались глубоко вовлеченными в политику Дании-Норвегии и северной Германии. Особого внимания заслуживает способность Штатов Голландии действовать как целостное и более-менее эффективное правительство, действуя без государя, или же вдали от него{45}. Шесть городов, заправлявшие в Штатах, работали сообща, при этом внутренние города поддерживали прибрежные.
В большей части нидерландских провинций знать была глубоко разобщена, и, более того, городской партикуляризм был сильнее провинциального единства. В этом отношении Голландия была уникальной, и, без сомнения, особенности ее экономики и структуры общества объяснялись теми же причинами. Однако два аспекта заслуживают наибольшего внимания. Поздняя колонизация значительных территорий, сельскохозяйственный кризис пятнадцатого века и параллельный рост городской экономики привели к тому, что в Голландии и Зеландии было огромное множество городов. Города превалировали над деревней в гораздо большей степени, чем в остальной части Нидерландов. В результате, городской патрициат со временем получил верховенство в провинциальной ассамблее — Штатах Голландии. Но, что еще более важно, оба главных экономических актива Голландии — морские грузоперевозки и лов сельди — не располагались в шести «больших» городах — Дордрехте, Харлеме, Лейдене, Амстердаме, Делфте и Гауде, — которые главенствовали в Штатах, — а также не управлялись ими напрямую. То же самое касается плотин и шлюзов, которые защищали и города, и сельскую местность. Последствием, в отличие от северной Италии и южных Нидерландов, стало сокращение городской автономии и партикуляризма. Городам в них было мало пользы, если они не могли с их помощью контролировать свои основные жизненные ресурсы. Грузовые и рыболовные флотилии концентрировались в аванпортах на севере — Энкхёйзене, Хорне, Медемблике и Эдаме, — а также в Роттердаме и около него, и в эстуарии реки Маас. И единственным способом, как шестерка «больших городов» могла контролировать и защищать эти ресурсы, основу своей общей экономики и процветания, была их совместная деятельность. Даже Дордрехт, неоднократно имевший в прошлом столкновения с остальными городами, связанный с Ганзой и находящийся в борьбе с Делфтом и Роттердамом за штапельное право, должен был это признать. Ибо в пятнадцатом веке в процветающую торговлю Дордрехта вдоль Рейна неоднократно вмешивались гелдерландцы, по причине чего его патрициат решил выйти из Ганзейского союза и сблизиться с другими голландскими городами{46}.
Герцог Бургундии по-прежнему держался в стороне от голландской войны на Балтике и ее балтийской политики. Он не пытался ни направлять, ни ограничивать Штаты Голландии{47}, поскольку, только позволив Голландии идти своим путем, даже если тот не соответствовал интересам Фландрии и Брабанта, можно было добиться успешной ее аккомодации внутри Бургундского государства. Итак, Бургундские Нидерланды пятнадцатого века представали собой двойственное образование, в котором юг и север были разделены политически и экономически едва ли менее, чем в прошлом.
Стратегия герцога Филиппа, направленная на примирение голландских фракций в городских советах и среди ridderschap (дворянства)[6], провалилась в конце 1440-х годов, когда произошло очередное восстание «Крючков» во главе с недовольной знатью. Города стали теперь основным элементом управления в Голландии и Зеландии. Но дворяне по-прежнему имели большой вес, и многие из них были негативно настроены по отношению к существующему распределению должностей и патронажа. В то же время, несмотря на то, что патрициаты голландских городов работали совместно, большинство из них испытывали трудности со своими цехами и недовольными ремесленниками. В 1445 году герцог лично посетил Голландию. Это был его первый визит после 1433 года, и он был направлен на восстановление порядка и введение изменений в провинциальном административном аппарате. Он очистил городские советы от представителей «Крючков», снова ввел запрет на использование кличек «Крючки» и «Треска» и перестроил городское управление в пользу патрициата, который являлся основой стабильности в Голландии и Зеландии{48}. Для сокращения влияния цехов и народного ополчения он значительно уменьшил численность городских советов — vroedschappen. Например, в Харлеме он уменьшился с восьмидесяти до сорока представителей. Это сделало советы более управляемыми и сократило количество представителей простого народа{49}. Большая часть городских советов Голландии теперь состояла из сорока, тридцати шести (как в Амстердаме) или двадцати четырех представителей. И если сначала бургомистры, которых было, как правило, четверо в каждом городе, по-прежнему избирались широкими коллегиями выборщиков от цехов и городских кварталов, то вскоре этот элемент демократии был устранен, и бургомистров, высших должностных лиц города, стал выбирать сам совет (vroedschap). Таким образом, в середине пятнадцатого века в Голландии и Зеландии появился политически и экономически привилегированный правящий патрициат, резко выделявшийся из общей массы горожан, который будет определять гражданскую жизнь в северных Нидерландах вплоть до наполеоновской эры. Такая ситуация устраивала и герцога Бургундии, который за свою благосклонность мог ожидать от них поддержания стабильности и правосудия, сбора налогов, и патрициев, которые приобрели больше власти, но все еще нуждались в том, чтобы герцог сохранял и защищал их привилегированное положение.
В государственном строительстве, в том числе и в реорганизации Голландии и Зеландии, герцогу Филиппу помогал небольшой круг представителей высшей знати, чьи земли и влияние располагались в основном на юге. Среди них выделялся Иоанн IV, граф Нассау, чья семья — скромные принцы в Германии — присоединилась к высшему рангу бургундской знати в 1403 году после женитьбы Энгельбрехта I фон Нассау на Иоанне ван Поланен, одной из богатейших наследниц Нидерландов. Ядром владений дома Нассау в Нидерландах стал северный Брабант, где семья расположилась в своем городе и замке Бреда. Другие ведущие магнаты происходили из валлонских домов Круа, Лален и Ланнуа, а также из дома Эгмондов, которые происходили из Голландии и имели земли в северной Голландии, но благодаря многочисленным бракам с валлонской знатью и расположением бургундского двора стали в той же мере южной семьей, что и северной.
Игнорируя проблемы Голландии в Прибалтике, бургундские герцоги вовсе не пренебрегали историческими притязаниями на господство в других частях северных Нидерландов, унаследованными от прежних графов Голландии{50}. Для расширения и объединения своего нового государства герцогам было необходимо нейтрализовать, в частности, негативный потенциал Гелдерланда и Фрисландии. Так что было вполне объяснимо, почему попытки Голландии доминировать на севере, начавшиеся еще до объединения с Бургундией, продолжились с прежней силой и после прихода бургундцев. И поэтому было логичным и даже неизбежным, что Филипп Добрый и его преемник должны были главным образом использовать ресурсы Голландии для покорения тех земель севера, которые не подчинялись бургундцам, ведь люди и деньги Фландрии и Брабанта были задействованы на юге и западе.
Герцог Филипп возродил притязания Голландии на Фрисландию, и в 1450-е годы какое-то время существовала возможность насильственного присоединения и Фрисландии, и Оммеландов к Бургундским Нидерландам. В то же время влияние герцога распространилось на Утрехт и Гелдерланд. Утрехт, как всегда охваченный внутренними распрями, вступил в вооруженный конфликт в 1455 году, когда церковные капитулы, заручившись поддержкой герцога Гелдерланда, выбрали князем-епископом антибургундского кандидата. Это был брат Рейнауда, сеньора Бредероде[7], лидера «Крючков», традиционного антибургундского элемента Голландии. Князь-епископ Бредероде пользовался поддержкой утрехтских цехов и «Лихтенбергеров», утрехтской знати, поддерживающей голландских «Крючков», а также своего брата, чей город и замок Вианен располагались на границе между Голландией и Утрехтом. Герцог Филипп быстро собрал армию в Голландии за голландский счет и вторгся в Утрехт. Князь-епископ Бредероде был изгнан, и на его место поставили незаконного сына герцога, Давида Бургундского, что незамедлительно было признано папой. Голландские войска вошли в Оверэйссел, другую часть владений князя-епископа, подавили сопротивление сторонников Бредероде и взяли Девентер после пятинедельной осады.
Своего наивысшего развития бургундское государство достигло во времена правления герцога Карла Смелого (1467–77 гг.). Карл был жестоким, авторитарным правителем с четко выраженной монархической тенденцией и не упускал возможности показать провинциальным штатам Нидерландов, кто в доме хозяин, и указать их место. Его политика была весьма прямолинейной: увеличить армию, завоевать новые территории, ускорить административную централизацию и увеличить налогообложение. Его методы были деспотичными и непопулярными. В 1468 году герцог объехал Зеландию и Голландию, назначая новых людей на должности в местной администрации и в городских советах, чтобы быть уверенным, что те, кто стоит у власти, подчиняются его желаниям и финансовым нуждам{51}. Впервые за все время Хоф (Hof), высший провинциальный суд, общий для Голландии и Зеландии, был поставлен под контроль центра. Наиболее известным достижением Карла на севере стало присоединение Гелдерланда в 1473 году после смерти бездетного герцога Арнольда[8]. Герцогство было захвачено, несмотря на значительные силы оппозиции, но местное дворянство было разрознено.
Сенсационная новость о смерти Карла Смелого в январе 1477 года в сражении со швейцарцами при Нанси моментально изменила положение в Нидерландах. Повсюду было множество недовольных политикой герцога и его методами, централизацией и концентрацией влияния и богатства в руках главных сторонников и чиновников герцога. Его смерть и потеря армии повлекли за собой кризис в бургундском государстве, который стал реакций на централизацию и распространение коррупции, связанных с правлением герцога. Преемником Карла стала его дочь, Мария Бургундская (1477–82 гг.), которой пришлось столкнуться со всех сторон с оппозицией и восстаниями, без денег и войска, в то время как армии французского короля захватывали французские провинции ее государства[9].
Основной толчок к восстанию против бургундского господства зародился на юге, в частности во Фландрии, где ведущим городом стал Гент. Спустя три недели после смерти отца Марии пришлось уступить под давлением фламандцев и подписать знаменитую Великую Привилегию (Grand Privil?ge) 1477 года, хартию, согласно которой Генеральные Штаты Бургундских Нидерландов получали право собираться по своей инициативе, когда это было им необходимо, а правитель теперь мог вводить налоги и собирать войска почти исключительно с согласия провинций{52}. С точки зрения государственного права, наблюдалось некоторое сходство между восстанием 1477 года и более поздним великим Восстанием против Испании{53}. И там и там наблюдалось сильное напряжение между общим движением и попытками провинций объединиться (при помощи Генеральных Штатов), — и партикуляризмом отдельных провинций. Фландрия взяла на себя руководство действиями во имя общих интересов, но при этом пыталась упрочить свою автономию, а внутри своих границ — господство своих основных «членов», особенно обоих главенствующих городов Гент и Брюгге{54}. В то же время, Голландия и Зеландия не выказывали желания сотрудничать с Фландрией и были лишь незначительно задействованы в делах, связанных с Великой Привилегией. Восстание Голландии против бургундской власти в 1477 году в действительности было еще и реакцией против Фландрии и Брабанта. Голландия и Зеландия разделяли желание Фландрии урезать власть бургундских правителей, но при этом не были заинтересованы ни в общей хартии, ни в увеличении роли Генеральных Штатов, ни в юге, ни в главенстве Фландрии. Им была нужна отдельная хартия специально для Голландии и Зеландии{55}. Мария пошла навстречу, выпустив в марте 1477 года еще одну «Великую Привилегию» специально для Голландии и Зеландии, где одним из главных пунктов было исключение «чужестранцев», под коими подразумевались прежде всего фламандцы и брабантцы, из администрации и суда обеих провинций{56}. Фламандский дворянин Лодевейк ван Грютхюзе, который служил штатгальтером (стадхаудером) Голландии и Зеландии в течение четырнадцати лет, был заменен на зеландца Волферта ван Борселена. Стоит отметить, что языковые различия также повлияли на реакцию Голландии против бургундского правления в 1477 г.: Голландия и Зеландия настаивали на использовании только голландского языка, а не французского, который бургундцы, а затем Габсбурги использовали в качестве административного языка{57}.