НАЧАЛО ШТАТГАЛЬТЕРСТВА ФРЕДЕРИКА-ХЕНДРИКА

Мориц умер в апреле 1625 г., когда Республика оказалась в самом драматическом положении с 1590 г. Страна была истощена, финансы для содержания армии и укреплений почти исчерпаны^{1537}. Бреда, одна из важнейших крепостей в оборонительном поясе Республики, пока еще не пала; но Спинола взял город с 23 000-м населением в такое плотное кольцо осады, что положение ее гарнизона, насчитывавшего 3 500 солдат, казалось безнадежным. В мае Фредерик-Хендрик, новый капитан-генерал Союза, сделал последнюю попытку спасти город, но был вынужден отступить. Бреда капитулировала в июне, в результате чего большая часть северо-западного Брабанта перешла под контроль испанцев.

Фредерик-Хендрик, самая привлекательная личность среди принцев Оранских, уступавший только Вильгельму Молчаливому, свыше двух десятилетий играл ведущую роль в голландской политике. Он обладал осторожным и методичным характером своего брата, но был лишен его угрюмости и мстительности. Он был государственным деятелем, который неизменно предпочитал компромисс и поиск «золотой середины» радикальным мерам. Роберт Фруин, отец современной голландской историографии, применял к нему изречение «fortiter in re, suaviter in modo» («По существу дела — твердый, по способам — мягкий» (лат.)). Более светский человек, чем Мориц, больше любивший внешний блеск и почести, он стал прославленным военачальником и одним из блестящих вельмож Европы. Обладая утонченным вкусом — часто с ярко выраженным французским оттенком, унаследованным от матери, Луизы де Колиньи, — и интеллектуальными интересами, Фредерик-Хендрик несравненно превзошел Морица в качестве покровителя изящных искусств. В более поздние годы жизни, когда мрачное уныние 1620-х гг. развеялось, он тратил большие суммы денег на украшение своего дворца и постройку новых, особенно Нордейнде в центре Гааги, и, в конце жизни, Хейстен-Босх, в ее окрестностях. Среди художников, которым он покровительствовал в 1630-х и 1640-х гг., были Рембрандт, Ливенс, Хонтхорст, ван Кампен, ван Поленбург и Морель, хотя он также заказывал много картин более барочного характера знаменитым южнонидерландским художникам, включая Рубенса и ван Дейка. В художественных и интеллектуальных вопросах он руководствовался советами своего разносторонне образованного секретаря, Константина Хюйгенса (1596–1687), сына чиновника-беженца из Брабанта, который был секретарем Государственного совета. Хотя и контрремонстрант^{1538}, и оранжист по убеждениям, Хюйгенс был главным знатоком в Республике по части искусств, архитектуры и культуры в целом, и сам увлекался поэзией. Значительное влияние на принца оказывала также его жена, Амалия фон Сольмс, дочь кальвинистского графа Сольмса-Браунфельса, на которой он женился за три недели до смерти Морица. Бывшая фрейлина и близкая подругам королевы Елизаветы Богемской при ее «дворе в изгнании» в Гааге, Амалия поощряла честолюбие и династические амбиции Фредерика-Хендрика и внесла немалый вклад в атмосферу роскоши и уточненной элегантности, которой отличался двор штатгальтера.

Первоначально Фредерик-Хендрик был капитан-генералом Союза, но еще не штатгальтером, так как каждая провинция должна была утвердить его в этом качестве и составить условия его «полномочий»^{1539}. Таким образом, он сразу наследовал титул принца и звание главнокомандующего армией, но не политическую власть Морица. В результате в критический момент своей истории Республика на несколько месяцев осталась без штатгальтера. К 1624 г. стало ясно, что контрремонстранты были не в состоянии консолидировать власть, захваченную ими в 1618 г. Гроций узнал, за месяц до смерти Морица, от своего зятя, что «благонамеренная партия» взяла верх не только в традиционных центрах арминианской поддержки, но также в Дордрехте и нескольких зеландских городах, где ранее ей недоставало сторонников^{1540}. Особенно вдохновлял ремонстрантов уход с политической сцены Паува в Амстердаме и поражение контрремонстрантов в Дордрехте, где было мало «теологических» арминиан, но где контроль перешел к умеренной группе «политиков»^{1541}.

Пример Дордрехта показывает, что подъем политического «арминианства» в Голландии и Зеландии в середине 1620-х гг. нельзя считать признаком возрождения ремонстрантизма. В качестве конфессионального блока ремонстрантизм сохранил значение только в нескольких городах и везде отступал под натиском репрессий как географически, так и в смысле народной поддержки, даже там, где движение имело наиболее глубокие корни — в Роттердаме, Гауде, Амстердаме, Хорне, Гааге и в их окрестностях. После 1618 г. было много случаев, когда бывшие ремонстранты переходили к католикам или вливались в другую конфессию (см. выше, стр. 479–80).

Рост политического «арминианства» в середине 1620-х гг. скорее следует рассматривать в качестве отдельного, хотя и связанного, явления. Дело в том, что партийно-фракционная борьба в городских советах приводила к появлению рыхлых коалиций, в которые наряду с представителями старинных регентских фамилий, тесно связанных с определенной конфессиональной платформой, такие как ван Лоденстейны в Делфте или Стейны в Харлеме, проникали оппортунисты и «политики», считавшие подходящим присоединиться к ним^{1542}. Таким образом, многие регенты (и другие) становились под знамя контрремонстрантов, не обязательно разделяя при этом идеологические убеждения ревностных приверженцев кальвинистской ортодоксии или политические и социальные взгляды, связанные с контрремонстрантизмом, такие, как нерушимая верность Союзу, штатгальтеру, заинтересованность в колониальных компаниях или войне против Испании, или энтузиазм к подавлению ремонстрантизма, католицизма и (за пределами нескольких оговоренных мест) лютеранства, или иудаизма и других вероучений.

Политическое «арминианство» выросло из гонений светских властей и было отчасти реакцией на упадок влияния Голландии после переворота Морица 1618 г., также как торговую депрессию, начавшуюся в 1621 г. Но если «арминианство», пришедшее к власти в городских советах Амстердама, Роттердама и других городов в начале и середине 1620-х гг., было в основе своей политическим и светским явлением, то оно имело, тем не менее, далеко идущие религиозные и идеологические ответвления^{1543}. Политические «арминиане» действовали в обществе, пронизанном теологическими трениями. Подобнотому, как политические «контрремонстранты» усвоили взгляды, которые выходили за пределы чисто религиозной сферы, стремясь получить поддержку со стороны строгих кальвинистов, так и политические «арминиане» вербовали в свои ряды противников преобразованной Реформатской Церкви, и в какой-то мере перенимали их политические воззрения. В сложившейся ситуации это было неизбежно. Политические «арминиане», соответственно, сопротивлялись чаяниям общественной Церкви, пропагандировали терпимость, отвергали войну и желали восстановить преобладание Голландии. Возмущаясь ростом влияния Генералитета и штатгальтера, политические «арминиане» отвергали конституционные принципы переворота Морица, предпочитая принципы Олденбарневельта и Гроция, отстаивая абсолютный суверенитет Штатов Голландии.

После 1618 г. основой власти Морица был его надзор за выборами в городские советы. Но за то время, пока Фредерик-Хендрик не унаследовал его политические функции, этот надзор ускользнул из его рук, хотя теоретически перешел на время «междуцарствия» к Штатам Голландии. Это приостановление полномочий штатгальтера позволило политическим «арминианам» вернуть себе большую часть утраченного ранее влияния в городских советах^{1544}. Чтобы сохранить и расширить свои преимущества, они нуждались в дружбе Фредерика-Хендрика, а для этого, в свою очередь, сами должны были сделать шаг ему навстречу, устранив разрушительные последствия возрождавшегося религиозного ремонстрантизма. Уттенбогарт (который был наставником молодого Фредерика-Хендрика и остался его другом) написал из Руана, обещая, что он и его последователи не будут пытаться оспорить решения Дордрехтского синода или изменить общественную Церковь в ее существующей форме, а просят только о свободе вероисповедания для их собственной Церкви^{1545}. Гроций также настаивал на необходимости «обуздания» ремонстрантов в такой критический момент, с целью прекращения распрей и волнений. «Но кто, — спрашивал Гроций своего зятя, — обладает властью приструнить их?»^{1546}

Летом 1625 г. «арминиане» установили контроль над роттердамским городским советом. В Амстердаме партию контрремонстрантов еще больше ослабила ссора между Паувом и одним из «новичков», появившихся в составе органа городского управления в 1618 г., Якобом Герритзоном Хонигом, членом консистории и пылким контрремонстрантом. Арминиане добились успеха также в Алкмаре, Хорне и Гауде. В этих городах гонения на ремонстрантов одновременно почти сошли на нет, а писатели и художники, после 1618 г. вынужденные хранить молчание, получили возможность — в определенной мере — открыто излагать свои взгляды. Вондел вызвал всеобщую сенсацию, опубликовав свою поэтическую драму «Паламед», посвященную узаконенному убийству легко узнаваемого Олденбарневельта Агамемноном, в котором безошибочно угадывался Мориц^{1547}. Это уже было слишком: амстердамский магистрат приговорил Вондела к крупному штрафу, хотя даже это сравнительно мягкое наказание было признаком наступивших в обществе перемен. Откровенные намеки в самой ранней из известных картин Рембрандта, «Побиение камнями Святого Стефана» (1625), также представляют собой комментарий к печальной судьбе Олденбарневельта^{1548}.

Контрремонстранты были весьма встревожены перспективами Фредерика-Хендрика на получение штатгальтерства. Его близкие отношения с Уттенбогартом в более ранний период жизни и нежелание присоединиться к Морицу в поддержке контрремонстрантизма ни для кого не являлись секретом. Фредерик-Хендрик, в самом лучшем случае, был «политиком», равнодушно относившимся к контрремонстрантской теологии и воззрениям. Штаты Голландии решили назначить Фредерика-Хендрика штатгальтером, не изменив его «полномочий», но хотели действовать в этом вопросе совместно с Зеландией. Большинство в Штатах Зеландии, однако, придерживалось той точки зрения, что необходимо принять новые «инструкции», обязывавшие штатгальтера поддерживать реформатскую религию в том виде, в каком она была оформлена «актами» Национального Синода в Дордрехте, Генеральными Штатами и провинциальными ассамблеями^{1549}. Зеландия отправила делегацию в Гаагу (Фредерик-Хендрик в то время отсутствовал, руководя кампанией в попытке спасти Бреду), чтобы склонить на свою сторону Голландию. Тем не менее Штаты Голландии, желая избежать раскола внутри собственной ассамблеи, предпочли оставить в силе свое первоначальное решение и принудили Зеландию последовать их примеру. Принц присягнул в качестве штатгальтера Голландии и Зеландии (по иронии судьбы, это случилось в Валвике) 2 июня 1625 г.

В Оверэйсселе и Гелдерланде дворяне, управлявшие этими провинциями от имени Морица, поспешили засвидетельствовать свою верность и доказать полезность Фредерику-Хендрику. Сведер ван Хэрсолте, который договорился о голосовании Оверэйсселя в пользу Национального Синода в 1618 г. и играл главную роль в Делегированных Штатах, быстро добился назначения Фредерика-Хендрика и лично доставил текст его «полномочий» принцу в Валвик, и принес присягу^{1550}. В Гелдерланде утверждение Фредерика-Хендрика в должности штатгальтера также обошлось без особых затруднений, хотя Штаты добавили к «полномочиям» статью, обязывавшую штатгальтера поддерживать реформатскую веру «в том виде, в каком она ныне существует в этом герцогстве»^{1551}.

В остальных провинциях, однако, процесс признания власти нового штатгальтера протекал далеко не так гладко. Возмущенные терпимыми наклонностями принца, Штаты Гронингена, а вслед за ними Штаты Дренте, отвергли Фредерика-Хендрика, выбрав вместо него фризского штатгальтера, Эрнста-Казимира. В Утрехте полномочия Морица были пересмотрены и расширены после 1618 г., наделив его властью регулировать выборы в городской совет и манипулировать городским советом и палатой духовенства. Хотя все наиболее известные «арминиане» были изгнаны, оставалось еще много дворян, с неудовольствием воспринявших перемены и теперь поддерживавших движение за назначение Фредерика-Хендрика штатгальтером при условии возвращения к «инструкциям» 1590 г., снова урезавших его власть. Результатом этого стала передача ответственности за улаживание споров относительно выборов в городской совет от штатгальтера к городскому совету. Но город, где у власти находился стойкий контрремонстрантский режим, союзный с контрремонстрантскими элементами в рыцарстве, выступал за полномочия 1618 г. После продолжительной борьбы был достигнут компромисс, но более близкий к условиям 1618 г., чем 1590 г.^{1552} Из-за этих проволочек Фредерик-Хендрик был признан штатгальтером Утрехта только в ноябре.

Когда принц вернулся в Гаагу в июле 1625 г., после потери Бреды, он столкнулся с чрезвычайно опасной внутриполитической ситуацией. Сорокаоднолетний штатгальтер, родившийся в год убийства его отца, был по своему характеру противником контрремонстрантизма и, в любом случае, не мог в настоящее время полностью вернуться к политической системе своего брата, даже если бы и хотел это сделать. Политическое «арминианство» теперь слишком прочно укоренилось в голландских городских советах для этого. Это означало, что он должен был найти золотую середину между партиями-фракциями. Но как было это сделать в запутанной политической ситуации 1625 г.? Если бы принц помог, или не стал препятствовать, возрождению ремонстрантизма, он разворошил бы осиное гнездо оппозиции в городских советах и провинциальных ассамблеях, ибо возрождение политического «арминианства» не означало, что политический «контрремонстрантизм» был мертв. Это было далеко не так. Если политическое «арминианство» превалировало в голландских портах (кроме Энкхейзена), в которых ремонстрантизм ранее пользовался сильной народной поддержкой, то существовал целый ряд городов, где до 1618 г. регенты были арминианами, но население преимущественно контрремонстрантами, и где морская коммерция имела менее важное значение, чем в Амстердаме и Роттердаме, в которых политические «контрремонстранты» по-прежнему сохраняли прочные позиции^{1553}. Такова была, в частности, обстановка в Харлеме, Лейдене и, за пределами Голландии, — в Утрехте. Все это были расположенные внутри страны города с большим пролетарским населением.

Так или иначе, Фредерику-Хендрику предстояло найти баланс, который в равной мере устроил бы и «арминианскую», и «контрремонстрантскую» партии-фракции, в то же время обеспечив Республике внутреннюю стабильность, в которой она тогда нуждалась более, чем когда-либо. Он желал покончить с организованными репрессиями, направленными против ремонстрантских молитвенных собраний, репрессиями, продолжавшимися в большинстве городов за пределами Амстердама и Роттердама, и установить связи с верхушкой политических «арминиан». В русле этой политики он разрешил своему другу-ремонстранту (зятю Олденбарневельта) Корнелю ван дер Миле вернуться в Гаагу, прилюдно выказав ему знаки своей благосклонности на похоронах Морица. Но, в то же самое время, принц не собирался простирать свое покровительство арминианам настолько далеко, чтобы вытеснить контрремонстрантов в глухую оппозицию. С его точки зрения, такой исход был бы катастрофичным. Его целью был «via media» (средний путь), который позволил бы контрремонстрантам и общественной Церкви сохранить значительную часть достигнутых ранее преимуществ и найти общий язык с ними. Для этого он старался поставить обе партии в зависимость от себя, как неоспоримого арбитра, поддерживавшего равновесие^{1554}. Фредерик-Хендрик был и оставался «политиком» до мозга костей. Если религиозные убеждения и оказывали какое-то влияние на его политические расчеты, то трудно обнаружить, где именно. Венецианский посол Контарини считал, что новый принц Оранский не исповедует никакой религии, кроме «ragion di stato» («государственных соображений» (ит.))^{1555}.

Фредерику-Хендрику было свойственно искусно маневрировать, принимая все меры предосторожности во избежание опасных эксцессов. Через посредников он дал понять, что не желает, во всяком случае, в данное время, возращения из изгнания виднейших ремонстрантов или возникновения трудностей из-за агитации за это. Когда Уттенбогарт вернулся из Франции в сентябре 1626 г., принц взял его под свою защиту, но в то же время уклонился от встречи с ним^{1556}. Как и следовало ожидать, ловкость, проявленная Фредериком-Хендриком в распределении милостей обеим сторонам, которую молодой Дадли Карлтон называл «беспристрастным и умеренным курсом», была «мало удовлетворительной для каждой стороны»^{1557}. Но она была эффективной, заставив обе партии-фракции воздерживаться от критики его действий и открытого противодействия его власти^{1558}.

Главный риск стратегии штатгальтера заключался в том, что возрождение ремонстрантизма вызвало гнев у контрремонстрантских народных масс. В крупнейших городах, в том числе в Амстердаме, большая часть населения симпатизировала контрремонстрантам. Опасность стала очевидной в апреле 1626 г., когда самый ревностный ортодоксальный проповедник Амстердама, Адриан Смоут, открыто подстрекал население разгонять воскресные молитвенные собрания ремонтрантов^{1559}.13 и 14 апреля в городе вспыхнули массовые беспорядки, в ходе которых толпа разогнала собрание и разрушила дом, использовавшийся для ремонстрантских богослужений. Городская милиция, сплошь симпатизировавшая контрремонстрантам, не подчинилась приказам арминианского городского совета, потребовавшего разогнать толпы контрремонстрантов^{1560}. Когда городской совет обратился к консистории с просьбой приказать проповедникам призвать народ воздержаться от насилия и успокоиться, возмущенные старейшины отказались.

Фредерик-Хендрик не предпринимал попыток убедить Штаты Голландии отменить указы, запрещавшие проведение ремонстрантских молитвенных собраний, как хотели бы Уттенбогарт и Епископий. С другой стороны, он не прилагал усилий для приведения в действие этих указов, как поступал его брат и как того требовали контрремонстранты. Там, где контрремонстранты сохранили свое превосходство, как в Харлеме, Лейдене, Энкхезйене, Утрехте, Неймегене и Кампене, репрессии арминианских молитвенных собраний именем Генеральных Штатов и провинциальных ассамблей продолжались, как и раньше. Но там, где взяли верх политические «арминиане», ремонстрантские собрания все чаще происходили открыто и вскоре практически без помех. В крупных «арминианских» городах Голландии ни Делегированные Советы, ни Штаты не имели рычагов влияния. Однако были и центры ремонстрантской агитации, которые образовали отдельную категорию — из-за присутствия военных гарнизонов. В нее входили Неймеген, Хёсден, Утрехт, Схонховен и Оудеватер. Возник вопрос, могли ли в таких случаях контрремонстрантские городские советы обращаться к армейскому командованию — как они поступали при Морице — за помощью в разгоне арминианских собраний. Когда в феврале

г. Фредерик-Хендрик запретил офицерам Утрехтского гарнизона использовать силу для разгона мирных ремонстрантских собраний, это стало крупной поворотной вехой^{1561}. Перемена была подтверждена в апреле

г., когда контрремонстрантский городской совет Схонховена потребовал прислать войска для пресечения собраний. В ответ принц предписал, что войска не должны использоваться для разгона проводившихся в организованном порядке собраний, но только «в случае возникновения общественных беспорядков и бесчинств»^{1562}.

Для создания баланса новый штатгальтер должен был принять сторону арминиан, или, по меньшей мере, политических «арминиан». Он должен был обуздать открытые проявления ремонстрантизма, но, в то же самое время, сознательно поощрял возвращение к власти политических «арминиан» в городских советах. Там, где арминиане были сильны, Фредерик-Хендрик стремился укрепить их позиции и ослабить «церковную» партию. В августе 1626 г. Гроций отмечал, что он поддерживает «арминианских» регентов в борьбе за власть между партиями-фракциями в Хорне, Алкмаре, Гауде и Бриле^{1563}. В декабре 1626 г. молодой Карлтон жаловался, что «в Утрехте и Делфте… по представлению бюргеров и по избранию принца Оранского в магистрат проникли некоторые злейшие арминиане, которых покойный принц в свое время сместил за арминианство»^{1564}. Аналогичным образом в Неймегене в начале 1627 г.^{1565} Фредерик-Хендрик отменил вмешательство Морица в 1618 г. и вернул в городской совет арминиан, хотя в долгосрочной перспективе в Неймегене, как и в Гауде, контрремонстранты остались у власти^{1566}. Новый режим, сформировавшийся в 1625–27 гг., опирался на искусно поддерживаемый баланс между партиями-фракциями; но все же он больше тяготел к арминианству.

Несмотря на это, на уровне провинциального управления сохранился сильный элемент преемственности с режимом Морица. Только двое из управляющих Морица, Франсуа ван Арссен (на время) и Адриан Манмакер, были смещены в результате приезда Фредерика-Хендрика, причем первый из них уже впал в опалу у Морица. Освободившиеся места во внутреннем круге провинциальных управляющих и доверенных лиц штатгальтера заняли два откровенных «арминианина», граф Флорис II Кулемборг, враг Морица, и поэт-политик Симон ван Бомонт (1574–1654)^{1567}, пенсионарий Мидделбурга (где недавно пришли к власти политические арминиане). Но, в большинстве случаев, провинциальные и окружные ассамблеи остались под контролем тех же людей, которые служили Морицу. Данный факт является весомым подтверждением, что структуры влияния и клиентелы в провинциях — будь то среди регентов или дворян — оставались по большей части независимыми от штатгальтера. Ван ден Бохорст по-прежнему доминировал в голландском рыцарстве, Плос — в Штатах Утрехта, и ван Хэрсолте — в Штатах Оверэйссела. Госен Шаффер, занимавший ключевую должность в Гронингене при Морице и поддерживавший тесные связи и с городом, и с йонкерами Оммеланда, сохранил свое положение при Фредерике-Хендрике. В комиссию, назначенную Генеральными Штатами для ведения переговоров о союзе с Англией в октябре 1625 г., вошли Дейк, ван ден Бохорст, Шаффер, Рандвик и Кулемборг^{1568}. Одновременным заключением союза с Данией занималась комиссия из семи человек, среди которых были ван Хэрсолте, Рандвик, Шаффер и Кулемборг^{1569}.

Большинство городов было прочно связано с одной или другой партией-фракцией. Амстердам, Роттердам, Дордрехт и Аклмар были теперь «арминианскими» городами, хотя Амстердам оставался нестабильным из-за большого числа проживавших в нем контрремонстрантов. Напротив, Харлем, Лейден и Утрехт, и многочисленные мелкие города оставались верны контрремонстрантам. Но были и такие города, где манипуляции Фредерика-Генрика привели лишь к возникновению конфликтов и нестабильности, продолжавшихся годами. Среди тех городов, где вмешательство штатгальтера вызвало временное ослабление, но, в среднесрочной перспективе, так и не смогло сломить гегемонию контрремонстрантов, были Делфт, Гауда и Неймеген. В результате возвращения контрремонстрантского главенства вспыхнули беспорядки, особенно в Гауде. В Утрехте принц попытался при поддержке провинциального рыцарства в 1626–28 гг. изгнать из ратуши контрремонстрантов, но, в конечном счете, не смог поколебать власть Яна ван Вееде, контрремонстрантского бургомистра, который господствовал в городе. Во время этой борьбы утрехтских «арминиан» поддержали два из оставшихся четырех городов, обладавших правом голоса в провинции — Амерсфорт и Вик-би-Дуурстеде, контрремонстрантов — Ренен и Монтфорт^{1570}. В Утрехте контрремонстранты, отчасти в виде реакции на сильное католическое присутствие в городе, также проявляли энтузиазм к правам города в соперничестве с рыцарством за контроль над глубоко разделенными Штатами и провинцией.

Но, несомненно, самый крупный очаг хронической нестабильности возник в конце 1620-х гг. в Амстердаме. К 1627 г. Роттердам открыто бросил вызов другим голландским городам, отказавшись разгонять ремонстрантские молитвенные собрания^{1571}. Но в Роттердаме контрремонстранты не имели значительной поддержки. Совершенно иным было положение дел в Амстердаме. Когда арминиане заняли все ключевые места в городском управлении и вступили в борьбу за контроль над городской милицией, напряженность и взаимное озлобление возросли. Выбранные в феврале 1628 г. бургомистры во главе с Андресом Викером и Якобом де Греффом, возглавив городскую «арминианскую» фракцию, которая доминировала в амстердамской политике в течение следующего десятилетия. Городские проповедники, во главе со Смоутом, возмущенные тем, что город отказался от прежней позиции в пользу более либеральной политики и попустительства ремонстрантским собраниям, почти открыто стали подстрекать население против регентов. 8 марта 1628 г. молитвенное собрание ремонстрантов было снова разогнано бунтовщиками. Бургомистры, прекрасно знавшие о ненадежности своего положения и глубоких противоречиях в рядах городской милиции, попросили штатгальтера лично прибыть в город для наведения порядка. Фредерик-Хендрик появился в сопровождении двух членов Делегированных Советов — одного арминианина и одного контрремонстранта — и эскорта из дворян^{1572}. Принц потребовал объяснений от обеих сторон: бургомистры жаловались на проблемы, которые создавали мятежные проповедники, возбуждавшие население, консистория — на терпимость городского совета к арминианским собраниям. Группа купцов-контрремонстрантов и директоров Амстердамской палаты Ост-Индской компании также обратилась к штатгальтеру с прошением возвратиться к политике его брата и запретить сходки ремонстрантов. Принц призвал обе стороны к умеренности и спокойствию.

Но эффект его приезда скоро сошел на нет. Новые беспорядки вспыхнули, когда бургомистры заменили контрремонстрантского капитана милиции хорошо известным «арминианом», Яном Клаусзоном Влосвиком, который был изгнан из амстердамской милиции в 1618 г. Тогда часть роты Влосвика отказалась служить под началом человека, которого они назвали «безбожным вольнодумцем» и также была уволена из милиции. Амстердамская милиция, насчитывавшая 800 человек, была охвачена опасным брожением. Появились памфлеты, открыто призывавшие к неповиновению, объявлявшие городскую милицию истинной защитницей народа, общественной Церкви и привилегий города, напоминая о той решающей роли, которую она сыграла в свержении католического городского совета в 1578 г. Бросив вызов бургомистрам, делегация мятежного контрремонстрантского ополчения и горожан во главе с врачом Карелом Ленарцем в декабре 1628 г. направилась в Гаагу, дабы формально подать свой протест Генеральным Штатам и получить ответ от штатгальтера^{1573}. Податели петиции, утверждавшие, что представляют бюргеров Амстердама, жаловались, что городской совет нарушил свое обещание перед штатгальтером, сделанное в его присутствии в апреле, поддерживать общественную Церковь и «не вызывать неудовольствия» у населения^{1574}. Они осуждали не только новоявленную снисходительность в отношении арминианских молитвенных собраний, но также терпимость к амстердамским католикам, которые, по их убеждению, пользовались теперь большей свободой, чем в любое другое время после 1578 г., предаваясь «своему суеверному идолопоклонству, словно находились в Испании», и регулярно проводили церковные службы в 40 различных домах города.

Податели петиции также подвергли нападкам конституционные принципы арминианской фракции, контролировавшей теперь Амстердам. Идеологическая схватка вращалась вокруг «Апологии за легитимное правительство Голландии» Гроция, тайно опубликованной в 1622 г., в которой утверждалось, что каждая из семи провинций обладает полным суверенитетом в своих границах, в том числе и в церковных делах^{1575}. Книга, запрещенная Генеральными Штатами в ноябре 1622 г., была без колебаний изъята из продажи в нескольких городах Голландии, но мятежные горожане жаловались, что ее дважды издавали и свободно распространяли в Амстердаме, словно она была официальной версией событий 1618–19 гг. и связанных с ними конституционных вопросов. Они осуждали книгу Гроция как втройне подстрекательскую, ставящую под угрозу власть Генеральных Штатов, штатгальтера и общественной Церкви.

Подобно Гроцию, амстердамский муниципалитет считал городскую милицию чисто гражданской по своему характеру. С их точки зрения, она не представляла ни народ, ни Союз и не имела полномочий защищать общественную Церковь или обращаться к Штатам Голландии или штатгальтеру. Столкнувшись с неподчинением, принявшим такие угрожающие размеры, бургомистры серьезно встревожились и попросили штатгальтера прислать войска, чтобы помочь им овладеть ситуацией и восстановить порядок. Штатгальтер направил в Амстердам шесть рот регулярной пехоты. Зачинщики беспорядков были арестованы. Ленарц предстал перед судом, был приговорен к крупному штрафу и бессрочному изгнанию^{1576}. Городская милиция подверглась дальнейшей чистке и принесла новую присягу.

Подавление бунта амстердамской милиции и поддержка штатгальтером городского совета войсками довела дебаты о Союзе, общественной Церкви и роли городской милиции до точки кипения. Из-под печатных станков хлынули бесчисленные теолого-политические памфлеты. Против «арминианских» городских властей выступали все более возмущенные контрремонстрантские городские советы Лейдена, Харлема, Гауды и Утрехта^{1577}. В Штатах Голландии контрремонстранты отказались осудить действия амстердамской милиции, несмотря на то, что они представляли прямой вызов режиму регентов. Голландия была расколота противоречиями больше, чем другие провинции^{1578}. Но, с оглядкой на бедственную внешнюю ситуацию Республики, ни одна из сторон не желала, чтобы эскалация противоречий дошла до такого уровня, когда она могла бы потрясти устои режима или вызвать крах государственного механизма.

В 1625–28 гг. Соединенные Провинции оставались в условиях осадного положения снаружи и возраставшей напряженности внутри. Почти не заметно было признаков облегчения упадка в торговле или мрачной стратегической ситуации, напротив, и то, и другое, в определенной степени, ухудшилось^{1579}. Габсбурги распространили свою власть на северную Германию. Коммерческий упадок продолжался на протяжении 1625–29 гг., когда, кроме существующего эмбарго и расстроенной системы торговли, вызванной шведско-польским конфликтом на Балтике, испанцы установили речную блокаду и организовали морские экспедиции против Соединенных Провинций. Каперы, действовавшие из Дюнкерка и Остенде, захватили множество голландских судов в Северном море и Ла-Манше, что привело к повышению голландских ставок на фрахт и, особенно в 1625 и 1627 гг., нанесло крупный ущерб голландским рыболовецким флотилиям. Но при всем при этом пик кризиса миновал. Фредерик-Хендрик терпеливо и умело справлялся с трудностями, оказавшись более твердым и решительным государственным деятелем, чем Мориц в последние годы своей жизни. Что еще более важно, после захвата Бреды испанцы не смогли продолжать свое наступление по суше. Республика на этом этапе переживала серьезные трудности, и испанские министры знали об этом. Но расстроенное состояние испанских финансов, вызванное возобновлением войны в Индиях и тяжелыми потерями в людях и деньгах в ходе кампании против Бреды и Берген-оп-Зома заставили даже Оливареса признать, что наступление следует остановить. В мае 1625 г. Государственный Совет в Мадриде решил прекратить наступательную операцию против голландцев на суше, привести Фландрскую армию в оборонительное положение и сократить на 1/6 средства, поступавшие из Испании на ее содержание. Третий фактор, способствовавший смягчению кризиса, заключался в том, что, хотя испанская речная блокада парализовала речную торговлю Республики с южными Нидерландами и Рейнландом, ущерб был компенсирован, по крайней мере, в той части, в какой это касалось населения, возникновением излишков съестных припасов в самой Республике. Действия испанцев вызвали резкое падение цен на продовольствие, к большому облегчению страдавшего от тягот войны городского населения.

К зиме 1628–29 гг. появились безошибочные свидетельства начала изменения соотношения военных сил в Нидерландах. Тогда как численность испанской Фландрской армии после взятия Бреды была сокращена, голландская постоянная армия увеличена. Если финансовые трудности испанской короны неуклонно ухудшались, то Генеральных Штатов — облегчались, благодаря новым акцизам, введенным в 1623–24 гг., и французским субсидиям. Если голландцы до этого сражались в одиночку, то в 1625 г. в войну против Испании в союзе с Республикой вступила Англия. Сенсационные успехи флота Вест-Индской компании под командованием Пита Хейна, захватившего караван судов с мексиканским серебром у побережья Кубы, вМатансасе, в 1628 г., стали еще одним тяжелым ударом для Испании и вдохновили голландцев, а добыча в виде 11 миллионов гульденов серебром значительно увеличила перспективы Вест-Индской компании. Но самым решающим фактором был франко-испанский конфликт, который вспыхнул из-за Мантуанского наследства (1628–31) и привел к массовой переброске испанских денег и войск в Италию, которые в противном случае продолжали бы поступать в Нидерланды^{1580}. В первую очередь именно это, бедственное — для Испании — вмешательство в Мантуанский кризис объясняет, почему Соединенные Провинции добились такого внезапного (хотя и временного) превосходства над испанской армией в Нидерландах в конце 1620-х гг. 

Таблица 26.

Испанское кольцо вокруг Республики, 1626–1628 гг.^{1581}

Примечание: в таблице приведены фактические данные о военных силах в главных испанских постоянных гарнизонах вокруг Республики и численность гарнизонов, установленная в Мадриде в апреле 1628 г. как оптимальная для затяжной войны на истощение Оливаресом, Спинолой и другими министрами.

Испанская Фландрская армия, насчитывавшая от 70000 до 80000 человек во время наступательных операций, между 1621 и 1623 гг., к 1628 г. составляла только 50 000 человек^{1582}. Испания по-прежнему содержала цепь внушительных гарнизонов в Нидерландах, крупнейшие из них стояли в Бреде, Хертогенбосе, Безеле, Антверпене и вокруг него (см. табл. 26). Но ее полевая армия была теперь менее чем достаточной для прикрытия этих, в определенной степени, широко разбросанных баз, которые также хуже снабжались припасами, чем в предыдущие годы.

Тем временем штатгальтер и Государственный совет убедили Генеральные Штаты в марте 1626 г. увеличить голландские военные силы на 7000 человек, с 48000 до 55 000, в результате чего армия Республики впервые сравнялась или даже превзошла по численности Фландрскую армию. Вскоре после этого голландские войска под командованием Эрнста Казимира захватили Олдензал, ликвидировав испанское присутствие в Оверэйсселе. В следующем году Генеральные Штаты проголосовали за дальнейшее увеличение военных сил до 58 000 человек, так что голландская армия теперь стала ощутимо больше Фландрской армии^{1583}. В 1627 г., после короткой осады, Фредерик-Хендрик захватил Грол, изгнав испанцев из гелдерландского Ахтерхока. Однако в 1628 и последующих годах внешние обстоятельства складывались в пользу Испании^{1584}. В 1627 г. армии императора и Католической Лиги, продвинувшись на север, нанесли решительное поражение королю Дании. Отныне Габсбурги господствовали над всей северной Германией, и положение Голландии казалось столь же опасным, как и в любое время после 1580-х гг^{1585}. Поэтому после 1628 г. Генеральные Штаты были вынуждены сосредоточить свои войска на северо-востоке, приказав командующим строго придерживаться оборонительного положения. Армия Католической Лиги, вместе с контингентом императорских войск вступила в Восточную Фрисландию, встав близко к голландской границе. Сражений не происходило, но трения были довольно острыми. Генеральные Штаты прекратили поставку продовольствия за пределы голландских гарнизонов в долину Эмса. Оливарес в Мадриде разрабатывал планы совместного испанско-имперского вторжения через Эмс в Гронинген и за его пределы, угроза, которая казалась очень реальной для голландцев после 1628 г.^{1586}