ОТКАЗ ОТ РЕЛИГИОЗНОЙ ТЕРПИМОСТИ
В начале Революции регенты провозгласили принцип свободы вероисповедания. Собрание Штатов Голландии в Дордрехте в июле 1572 г. постановило соблюдать «свободу вероисповедания» и не препятствовать кому бы то ни было «свободно исповедовать» либо реформатскую, либо католическую веру. Но «свобода вероисповедания» скоро оказалась благополучно предана забвению, и после 1573 г. лишь немногие среди регентов или в голландском обществе в целом были готовы ее соблюдать. Великий поборник терпимости, спиритуал и полемист Дирк Волкертсзон Корнхерт оспаривал такой исход, настаивая на том, что свобода совести, закрепленная в статьях Утрехтской Унии, неизбежно подразумевает также свободу отправления культов{1161}. Но Штаты Голландии выступили против, и в 1579 г. осудили его как нарушителя общественного мира (rustverstoorder).
Страх перед свободой вероисповедания среди регентов был вполне объясним. Казалось, что разброд и шатание в церковной сфере неизбежно поставят под угрозу политический, социальный и моральный порядок. Опасение, что скептицизм, никодемизм и вольнодумство подорвут устои порядка и морали, было всеобщим. Лишь немногие пытались найти альтернативную опору. Одним из пунктов, в отношении которого сходились во мнении Корнхерт и его оппонент, великий ученый Юст Липсий, была настоятельная необходимость в новой морали, отвечающей общечеловеческим ценностям и покоящейся на нерелигиозном фундаменте. Липсий стремился создать светскую этику, основанную на древнеримской стоической философии{1162}. Корнхерт в своем «Zedekunst» (1587 г.), трактате на голландском языке, написанном в ответ на «Constantia» Липсия (речь идёт о работе Липсия «De Constantia» («О постоянстве») — прим. ред.), предлагал секуляризованную внеконфессиональную библейскую этику{1163}. Оба отделяли мораль от религии, представляя этику как социальную и политическую категорию, «искусство», как называет ее Корнхерт, позволяющую каждому человеку улучшить свою жизнь, как только он осознает, что воздержание от излишеств и беспорядочного образа жизни принесет пользу в первую очередь ему самому.
Предложение «философски» обосновать необходимость добродетельного образа жизни и дисциплины имело значение для общества, охваченного религиозными распрями и жаждой порядка, но трудно было отрицать, что это значение было весьма ограниченным. В конечном итоге, не было альтернативы наружному согласию с официальной Церковью, как настаивал в своем трактате «Гражданская жизнь» («Het Burgherlick Leven») (1590 г.) математик Симон Стевин, фламандский иммигрант и протеже принца Морица. Стевин язвительно отвергал «философское учение» в качестве практического средства насаждения дисциплины, в которой нуждалась молодая Республика. Стевин, гений в области алгебры и геометрии, в своем отношении к религии был «политиком», который рассматривал религию как незаменимую опору общественного порядка. Он соглашался, что большинство людей не верят в доктрины Голландской Реформатской Церкви, но призывал их прийти к согласию с ней, даже несмотря на это. Он настаивал, что «философия» ничего не значит для детей и простых обывателей, так что если родители — даже когда они сами неверующие — не сумеют привить своим чадам должное почтение к Церкви и «страх Божий», их нравственность, а вместе с ней и общественный порядок, неизбежно окажутся под угрозой{1164}. Его книга была написана в форме диалога со скептиками и вольнодумцами. Он выступал против свободы вероисповедания и призывал тех, кто был убежден в истинности других церковных доктрин, кроме той, которой официально придерживались Соединенные Провинции, оставаться никодемитами вместо того, чтобы открыто выражать несогласие, которое, по его убеждению, могло только ослабить общество и государство. Подобно Липсию, Стевин убеждал людей внешне примириться с вероучением, в которое они не верили — ибо Липсий также выступал апологетом конформизма с официальной Церковью — ради блага общества и государства. Тем лицам, которые в силу нравственных убеждений не могли пойти на такую сделку с совестью, Стевин рекомендовал уехать в другую страну, где официальная Церковь отвечает их верованиям{1165}.
Соответственно, даже в самых либеральных городах, таких как Харлем, Лейден и Гауда, взгляды Корнхерта не нашли поддержки. Для эразмиански настроенных регентов и «политиков» терпимость была чем-то практически недостижимым. Конечно, притеснения католического богослужения и образования в одних городах носили более ярко выраженный характер, чем в других. Но даже в самых либеральных городах все католические церкви, монастыри и другие учреждения были закрыты, а католическое образование жестко притеснялось. Небольшая католическая школа и жилье для студентов-католиков, открытые Виллемом ван Ассенделфтом в Лейдене в 1580 г., влачили жалкое существование, пока не были окончательно закрыты одиннадцать лет спустя{1166}. Многие регенты были огорчены тем, что Национальный синод в Мидделбурге осудил Колхаса, но магистральный призыв последнего к терпимости, «Синод свободы совести» (1582 г.), в равной мере не снискал симпатий.
Таким образом, «свободомыслящие» регенты, подобно своим коллегам-кальвинистам и знаменитому кальвинистскому политическому мыслителю из Вестфалии Иоганну Альтузию в его трактате «Политика» (1603 г.){1167}, одобряли «свободу совести», но отвергали свободу богослужения для католиков, диссентеров и евреев. Они также горячо желали урегулировать доктринальные разногласия внутри самой официальной Церкви. После своего первого столкновения с кальвинистской ортодоксией в 1591 г. Якоб Арминий, занимавший тогда кафедру проповедника в Амстердаме, был вызван изложить свои взгляды перед бургомистрами. Среди тех, кого заставил задуматься его диспут с другим проповедником, фламандским иммигрантом Петром Планцием, были несколько из наиболее либерально настроенных регентов в Амстердаме, включая Корнелиса Питерсзона Хофта и Лауренса Реала. Они не одобряли фанатизма Планция, но еще больше опасались тревожных для общества последствий ссоры. Бургомистры выразили пожелание, чтобы такие теологические расхождения были «преданы забвению», и чтобы Арминий и Планций «скрепили братскую гармонию» и помешали распространению своих аргументов среди верующих обеих конгрегаций{1168}.
Даже самые либеральные регенты были обеспокоены успехами лютеранского вероучения. Регенты не хотели препятствовать лютеранам-иммигрантам, будь то из Антверпена или Германии, селиться в своих городах. Но они опасались, что именно острое соперничество, которое разделяло реформатов и лютеран в Антверпене до 1585 г., ослабило сопротивление города католицизму и Испании, и поэтому годами отказывали «мартинистам», как их называли, в разрешении создавать свои конгрегации. В Амстердаме в 1587 г. и Утрехте в 1589 г. лютеране подвали прошения регентам с просьбой «дать им возможность иметь свою церковь» и свободно проповедовать свою доктрину{1169}. В ответ регенты начинали кампанию устрашения и давления, ограничив публичное исповедование лютеранства и позволив только негласные собрания небольших групп в частных домах{1170}.
Антилютеранская кампания в голландских городах в следующие два десятилетия была повсеместным явлением (подобно лишь чуть менее острой вражде к меннонитам), вызванным тем, что большинство населения оставалось еще неконфессионализированным, и опасением, что если официальный контроль ослабеет, то альтернативное вероучение воспользуется этим и увеличит свое влияние. Между тем масштабы распространения лютеранства в конце XVI в. в сознании голландцев были крайне преувеличены по сравнению с действительностью. Беженцы из Антверпена основали свои общины лишь в нескольких городах северных Нидерландов. Многие голландские беженцы-лютеране нашли убежище в Гамбурге{1171}. Как уже отмечалось, лютеранство сыграло значительную роль в протестантской пропаганде в Оверэйсселе и Гелдерланде в 1566 г.{1172} В то же время глубокий антагонизм между лютеранами и кальвинистами все более нарастал в Германии и приближался к голландским границам. Так, Гамбург в 1570-х–1580-х гг. проводил политику резкой нетерпимости по отношению к кальвинистам. В 1591 г. после смерти последнего графа Восточной Фризии, придерживавшегося реформатского вероучения, ему наследовал фанатичный лютеранин, граф Эдцард II. В результате в Восточной Фризии, и особенно в Эмдене, разгорелась ожесточенная реформатско-лютеранская борьба, перебросившаяся затем в Амстердам, Гронинген, Мидделбург и Утрехт{1173}.
Лютеранство считалось и, возможно, действительно было угрозой стабильности нового порядка. В 1590-х гг. амстердамский городской совет продолжал преследования городских лютеран, и в 1595 г. ввел запрет на лютеранское богослужение, пригрозив лютеранам изгнанием, если они не прекратят своих собраний. На короткое время прерванные вмешательством немецких лютеранских князей в 1597 г., репрессивные меры вскоре возобновились как раз в то самое время, когда Гамбург смягчил свое отношение к реформатскому культу, — и достигли апогея во время вспышки чумы 1602 г., которой воспользовался Планций для разжигания вражды к лютеранам. Только после 1602 г. Амстердам изменил свою религиозную политику и, по примеру Гамбурга, позволил сосуществование реформатской и лютеранской Церквей. Начиная с этого времени, лютеранская община в Амстердаме постепенно выросла с 76 человек в 1600 г. до 248 в 1617 г.{1174} Но из-за того, что община подвергалась гонениям и оставалась малочисленной вследствие официального давления до 1600 г., она потеряла свой первоначальный нидерландоязычный характер и постепенно стала «иностранной» конгрегацией немецкоязычных лютеран.
В Утрехте призыв лютеран к терпимости в 1589 г. встретил такую же реакцию, как и в Амстердаме. В Мидделбурге лютеране столкнулись даже с еще более нетерпимым отношением, чем в Амстердаме и Утрехте{1175}. В 1589 г. лютеранское богослужение в Мидделбурге было запрещено; община уцелела, но оставалась очень небольшой. Даже в Харлеме и Лейдене, городах, которые до 1618 г. оставались несколько более либеральными, чем Амстердам, и где лютеране имели более прочные позиции, они подвергались нажиму, сдерживавшему рост их общины. В 1596 г. лютеранский проповедник был изгнан из Лейдена, а новый был допущен в город только в 1606 г. Лютеранские общины, основанные в 1580-х гг. в Роттердаме, Гааге, Дордрехте, Гауде, Зволле и Кампене, переживали застой или росли лишь незначительно. Единственным местом в Соединенных Провинциях, где лютеране пользовались официальной терпимостью, был Вурден. В 1603 г. Штаты Голландии нехотя согласились, что лютеране в Вурдене могут продолжать свои церковные службы, но только до тех пор, пока будут воздерживаться от всяких диспутов с реформатами, проводить богослужение в разное время и не привлекать к себе излишнего внимания, угрожая в противном случае отменить их привилегии.
После 1605 г., когда в Амстердаме состоялся первый лютеранский синод, на котором присутствовали представители из Мидделбурга, Утрехта и нескольких голландских городов, нажим ослабел. В 1613 г. проарминианский городской совет Лейдена даже позволил лютеранам построить «общественную» церковь{1176}. В Харлеме городской совет (в 1596 г. запретивший лютеранское богослужение) позволил лютеранам открыть «общественную» церковь в 1615 г. Но такие уступки имели место лишь в городах, поддержавших ремонстрантов, а также в Амстердаме. На других территориях, даже в нескольких голландских городах, лютеране продолжали подвергаться притеснениям. В Дордрехте к 1613 г. лютеранам не возбранялось регулярно собираться в частных домах, но их петиция об «общественной» церкви, поданная в 1620 г., была отвергнута. Когда лютеране Энкхёйзена в 1623 г. построили церковь без соответствующего разрешения, городской совет приказал ее закрыть. В Утрехте ремонстранты пришли к власти еще до 1618 г., но только в 1620-х гг. тамошние лютеране смогли учредить свою церковь.
Анабаптисты также столкнулись с официальной нетерпимостью, особенно в первые четыре десятилетия существования Республики. Наиболее ожесточенной была антименнонитская кампания, развернувшаяся после публичного диспута между меннонитским проповедником Питером ван Кёленом и кальвинистом Йоханнесом Акронием в 1596 г. В мае 1598 г. Штаты Фрисландии издали декрет, запрещавший публичное отправление анабаптистского богослужения по всей провинции. Город Гронинген последовал этому примеру в 1601 г. Ряд суровых указов, направленных против меннонитов, появился в Леувардене, Снеке, Гронингене и соседних городах в 1599–1601 гг.{1177} В городском совете Амстердама в 1597 г. произошел раскол, вызванный тем, что «отцы города» так и не смогли прийти к единому мнению относительно того, как им реагировать на толпы людей, собиравшиеся на проповеди меннонитского проповедника из общины «молодых фризов» Любберта Герритса. В рамках стратегии на притеснение меннонитского богослужения в городе реформатская консистория вызвала Герритса на публичный диспут, на котором предполагалось заставить его отречься от теологических заблуждений в интересах «истины и спокойствия»{1178}. Эта цель стала причиной беспорядков и заставила городские власти принять решительные меры по их пресечению.
Положение евреев не отличалось от других диссентеров. Небольшая община португальских евреев обосновалась в Амстердаме в конце 1590-х гг., и мелкие группы немецких евреев начали оседать с 1570-х гг. в некоторых частях Оммеландов. Но иудейское богослужение нигде официально не признавалось и не разрешалось. В 1604 г. группа португальских евреев из Амстердама, которые за несколько лет до этого жили в Венеции и Салониках, соблюдая все обрядовые предписания иудаизма, обратилась к городскому совету Харлема, тогда более либеральному, чем амстердамский, за разрешением на открытие «общественной» синагоги. Муниципалитет удовлетворил их ходатайство, но затея потерпела неудачу, отчасти из-за сопротивления реформатов{1179}. В 1610 г. португальские евреи предприняли новую попытку в Роттердаме, снова получили разрешение и сформировали свою конгрегацию. Но несколько лет спустя городской совет пошел на попятную, и жившая здесь группа из семи семей вернулась в Амстердам. В 1612 г. португальские евреи в Амстердаме при поддержке нескольких членов городского совета попытались построить синагогу, но (к немалому облегчению испанских священнослужителей в Брюсселе), реформатская консистория подняла вокруг этого такой шум, что совет был вынужден запретить это начинание.