1. ВВЕДЕНИЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

То, что по праву называют «Новым Миром Голландской Республики»{1}, производило глубокое впечатление и на европейцев, и на другие неевропейские народы на протяжении семнадцатого и восемнадцатого веков, независимо от того, вступали ли они в контакт с этим другим «Новым Миром» непосредственно или косвенно посредством его судоходства и торговли, либо посредством обмена печатными изданиями и книгами. Это были общество и культура, которые постоянно вызывали восхищение у современных дипломатов, ученых, купцов, священнослужителей, солдат, путешественников, моряков и ценителей искусства из разных стран, и до сих пор сохраняют особую значимость в истории современной западной цивилизации. Наблюдателей раннего Нового времени особенно впечатляло бесчисленное количество «нововведений» и новшеств, с которыми сталкивался там каждый человек практически во всех сферах деятельности. Гостей постоянно поражали объем голландского судоходства и торговли, техническая изощренность производства и размер доходов, красота и порядок, а также чистота городов, высокая степень религиозной и интеллектуальной терпимости, которую можно было заметить там, превосходное качество условий в приютах и больницах, ограниченный характер духовной власти, подчинение вооруженных сил гражданской власти, а также выдающиеся достижения голландского искусства, философии и науки.

Само собой разумеется, что к удивлению, которое выражали чужеземцы, нередко примешивалась критика, возмущение, презрение и открытая враждебность. Многочисленные особенности голландского общества в эпоху Республики казались отклонением от норм или вызывали отвращение у посторонних. До конца семнадцатого века многие были потрясены большим разнообразием церквей, которые разрешали посещать власти, а также относительной свободой, с которой обсуждались религиозные и интеллектуальные проблемы. Другие не одобряли излишнюю свободу, которой, как им представлялось, пользовались определенные группы населения, в частности женщины, слуги и евреи, которые в других европейских странах были вынуждены вести более скудный и ограниченный образ жизни. Иностранные аристократы были склонны высмеивать буржуазный оттенок голландской жизни и политики, а также отсутствие должной социальной иерархии. Многие знатные иностранцы, путешествующие на голландских пассажирских баржах — обычное транспортное средство, которое больше нигде нельзя было найти в Европе в семнадцатом веке, — испытывали недовольство, когда самые обычные люди случайно вступали с ними в беседу, словно с равными себе, не проявляя ни малейшего уважения к их социальному положению{2}. Немецкий наблюдатель в 1694 г. отмечал, что служанки в Голландии вели себя и одевались так же, как и их хозяйки, поэтому было тяжело сказать, кто был кем{3}. Соединенные Провинции, — пользуясь официальным названием Республики, — воспринимались по всей Европе в качестве рассадника теологической, интеллектуальной и социальной разнородности, которая разрушала общепринятые и соответствующие моральным нормам отношения между мужчинами и женщинами, христианами и нехристианами, хозяевами и слугами, дворянами и людьми недворянского происхождения, солдатами и гражданским населением, упрямо отказывая дворянину, солдату и даже главе семейства в подобающем уважении и статусе. Тем временем, политические учреждения республики, по словам большинства иностранных исследователей, скорее заслуживали презрения, чем восхищения.

В итоге, иностранцы практически никогда не хотели принимать за образец подражания «Новый Мир» Голландской Республики во всей его полноте. Как правило, самый большой интерес проявлялся к принятию тех или иных новшеств из обильного числа нововведений, внесенных в каждую сферу жизни. Те, кто стремился к экономическому успеху, изучал голландские методы ведения торговли и финансов и заимствовали много из того, что находили. С 1590-х по 1740-й год, на протяжении приблизительно полутора веков, Республика сохраняла гегемонию по части мирового судоходства и торговли, а также являлась главным местом для хранения товаров любого типа. Она являлась главным хранилищем не только для товаров из всех уголков земного шара, но также и центром информации о них, технологиях хранения и обработки, методах сортировки и проверки качества, а также способах создания рекламы для товаров и ведения торговли. На протяжении семнадцатого века, даже самые великие противники голландского успеха в торговле, такие как министр Людовика XIV Кольбер, или английский посол, сэр Джордж Даунинг — в честь которого названа улица Даунинг-стрит — старательно применяли голландские методы и пытались привлечь к себе голландских специалистов. С голландским превосходством в мировой торговле был неразрывно связан тот факт, что Республика, с конца шестнадцатого века до начала восемнадцатого века, являлась также лидером в технологическом развитии Европы и многие приезжие гости — среди них российский царь Петр Великий, который посещал Голландию в 1697–1698 годы и вновь в 1716–1717 годы — в первую очередь обращали свое внимание на технические изобретения, от новых методов судостроения до усовершенствованных шлюзов, портовых кранов, лесопилок, ткацких станков, ветряных мельниц, часов и уличного освещения{4}. Сравнительно немного иностранцев проявляли интерес к сельскохозяйственным новшествам. Но те, кто интересовался этими вопросами, обнаружили очень много нового в голландской дренажной системе, садоводстве, выращивании зерновых культур и методах восстановления плодородия почвы, что можно было бы не без пользы применять где угодно. Сельскохозяйственная революция в Англии в восемнадцатом веке была, в значительной части, основана на методах и новых идеях, позаимствованных у Соединенных Провинций. Другие наблюдатели были поражены порядком в городской жизни Голландии, эффективностью системы благотворительности, тюрем и уголовных наказаний, и удивительно низким уровнем преступности, которые характеризовали голландское общество. Военные проявляли большой интерес, в частности, в период до начала 1648 года, к военной революции, которая была проведена в Соединенных Провинциях с 1590-х годов Морицем и Фредериком-Хендриком, революции, характеризовавшейся не только новшествами в артиллерии, тактике, искусстве фортификации, методах ведения осад и транспортировке военного снаряжения, но и значительным улучшением дисциплины и порядка в армии. Северные и южные Нидерланды, вместе взятые, являлись главной школой военного искусства как в протестантской, так и в католической Европе с 1580-х до середины семнадцатого века и стали вновь одной из основных школ военного дела для Европы с 1672 до 1713 года, тот период, в который Нидерланды являлись стратегическим центром великого противостояния между Людовиком XIV и европейской коалицией, выступавшей против него. Наконец, в Республику постоянно приезжало много посетителей из других стран, больше преследовавших научные и художественные цели — среди них несколько величайших философов раннего Нового времени, таких как Декарт, Локк, и Бейль — которых привлекло изобилие библиотек, научные коллекции и издатели в Соединенных Провинциях и, в первую очередь, интеллектуальная и религиозная свобода, которую можно было там увидеть. Не существовало никакой другой страны, утверждал Декарт, «где можно наслаждаться такой неограниченной свободой» (фр. ou l’ion puisse jouir d'une libert? si enti?re){5}.

На протяжении семнадцатого и восемнадцатого веков люди, которые не проживали в Республике, считали, что она дает своим гражданам, а также живущим там иностранцам, больше «свободы», чем другое европейское общество того времени, и верно то, что политика и культура Золотого Века придавала особое значение понятию «свободы». Так, в единственной из многих пьес Вондела, величайшего автора Золотого Века Голландии, посвященной конкретно голландской тематике — «Batavische Gebroeders» («Батавские Братья») (1663 г.), — драматизируется борьба древних племен батавов (которых голландцы семнадцатого века считали своими предками) за то, чтобы отвоевать «свободу» у римлян{6}. «Жители (Голландии), — утверждал тот самый немецкий писатель, который оставил комментарий о служанках, — ничто не любят так сильно, как свою свободу»{7}. Эта прославленная «свобода» в Голландской Республике была основана на свободе совести. Но, как писал английский посол сэр Уильям Темпл приблизительно в 1672 году, она простиралась намного дальше, создавая «общую свободу и непринужденность, не только в отношении совести, но и в отношении всех остальных качеств, которые служат на благо удобства и спокойствия жизни, и каждый человек следует своим путем, занимаясь своими делами, и мало интересуясь делами других людей»{8}. Итальянский протестантский писатель Грегорио Лети, который поселился в Амстердаме в 1683 году, проживая ранее в Италии, в Женеве и в Англии, восхищался окружающей его атмосферой, сравнивая истинную «свободу», царившую в Голландии, с коррупцией, узаконенным деспотизмом и отсутствием уважения к личности человека, которые, по его мнению, были присущи пришедшим в упадок итальянским республикам Венеции и Генуи{9}.

«Свобода» была поднята на щит Вильгельмом Молчаливым и его пропагандистами в качестве основного принципа оправдания Восстания против Испании. В своих манифестах 1568 года, объясняя, почему он восстал с оружием в руках против законного правителя Нидерландов, Вильгельм, с одной стороны, ссылается на нарушение испанским королем «свобод и привилегий» провинций, используя понятие «свобода» в ограниченном смысле; но также он провозглашал себя защитником «свободы» в переносном, ранее не существовавшем смысле. Он утверждал, что народ «в прежние времена пользовался свободой», однако теперь был низведен королем Испании к «невыносимому рабству»{10}. После Революции, «свобода» осталась ключевым элементом в определении соответствующих точек зрения противоборствующих идеологических группировок. Характерно то, что одним из самых известных указов, изданных Штатами Голландии в эпоху Республики, является так называемый «Вечный эдикт» 1667 года, отменявший штатгальтерство в Голландии и оправдывавший эту меру как необходимость для гарантии защиты и развития Свободы (Vryheid){11}. В 1706 году Ромейн де Хоге, один из величайших художников конца семнадцатого века, а также активный пропагандист Вильгельма III Оранского, опубликовал двухтомное описание Соединенных Провинций, называя Республику «самым свободным и самым безопасным государством» для жизни, «из всех, какие только известны в мире»{12}.

Однако, большинство самых творческих и новаторских гениев, которые принимали активное участие в жизни Республики на протяжении Золотого Века, оказывались разочарованы, узнав о том, что эта прославленная свобода на самом деле была ограничена. Декарт, поначалу полный энтузиазма, к 1640 году был обеспокоен ограничениями этой свободы. Спиноза был постоянно встревожен. Эрик Вальтен, один из ведущих республиканских писателей Голландии семнадцатого века, почитавший «свободу» и презиравший «деспотизм», умер в тюрьме Гааги, находясь под следствием за богохульство. Де Хоге был вынужден покинуть Амстердам и уехать в Харлем, чтобы избежать суда за распространение картин эротического содержания. И, кроме этого, Гроций, Епископий и многие другие известные люди имели причины для жалоб. Однако, с точки зрения многих людей, относительная свобода была одним из самых ценных из всех тех благ и преимуществ, которые предлагала Республика.

Республика, в контексте своей эпохи, несомненно, служила необычайно удобным местом для того, чтобы способствовать развитию интеллекта, воображения и талантов, в которой предлагались научные книги, коллекции научно-исследовательских работ, художественные материалы и большое количество разных теологических точек зрения, которые больше невозможно было найти нигде. В Северных Нидерландах родилось или нашло свою вторую родину достаточно большое число великих умов и деятелей культуры ранней современной Европы, среди них Эразм, Липсий, Скалигер, Гроций, Рембрандт, Вондел, Декарт, Гюйгенс, Вермеер, Спиноза и Бейль. Такое удивительно большое скопление талантливых людей в одном небольшом месте не только совпало с первенством Голландии в торговле, судоходстве и финансах, а также в сельском хозяйстве и технологическом прогрессе, но и было связано с ним. К тому же, ничего из этого не смогло бы появиться на свет или сохраниться, если бы Соединенные Провинции не стали одной из военных великих держав Европы на протяжении более века, а также одной из главных военно-морских держав на протяжении более долгого времени. Все это было достигнуто обществом, в котором проживало намного меньше населения, чем у его главных конкурентов. В Голландии население по численности не доходило до двух миллионов человек даже в эпоху величайшего апогея Республики.

Периоды яркого творчества и достижений в многочисленных областях на одной территории, без сомнения, в истории встречаются редко. Когда они действительно наблюдаются, как в случае с античными Афинами или Ренессансом (Возрождением) Флоренции, часто удивляет то, что непрерывная творческая деятельность ограничена достаточно узким географическим пространством. Также, именно из-за того, что эти периоды редко встречаются, а также из-за их творческой силы, таким золотым векам не так просто дать оценку с точки зрения стандартных исторических критериев. Представить полную картину Золотого Века в Голландии — сложно и, неизбежно, многое остается трудно постижимым. Таким образом, у историков возникает невольное, хотя и вполне обычное искушение сосредоточить свое внимание всего лишь на одном или другом аспекте голландских достижений — в искусстве, сельском хозяйстве или судоходстве — и затем сравнить уровень развития в этой сфере с аналогичным явлением в другой части Европы и в мире в целом. Рассматривать в совокупности такую весьма богатую живописную картину — не столь обычно и более сложно. Тем не менее, как же стоит иногда приложить усилия! Для всех, кто уже успел по достоинству оценить любой частный аспект Голландской Республики, стремление понять общую картину неизбежно поможет составить более глубокое и полное представление как о каждой отдельной ее стороне, так и о предмете в целом.