4

В царской молельне застывший полумрак, тяжёлые тени — будто вмурованные в стены, зелёные отсветы лампад, пляшущие по алтарю, и пронзительный лик Христа, распластанный по иконам, — недремлющий и суровый страж этой затаённой угрюмости.

Федька Басманов отупленно смотрит в спину царя, застывшего на коленях перед образами.

— Басман?..

— Я здесь, цесарь!

— Пошто затаился?

Иван поднялся с колен — заслонил Христа; на лампадках дрогнули язычки пламени…

— Примысливаешь, как бы искусней натравить меня на бояр?!

Федька перевёл дух. Царь и Христос пронзительно смотрели на него.

— Кто наущает тебя? Отец твой?

Федька встретился с глазами Христа — они были выпуклы и походили на крашеные пасхальные яйца.

— Пошто ему наущать? Он сам — боярин…

Иван вышел из молельни. Федька настороженно последовал за ним. В спальне Иван устало опустился на лавку, вытянул ноги… На полу валялись две старые мухояровые шубы, подбитые нелинялой белкой, — Федька кинул их нынче утром под ноги, чтоб не разбудить Ивана своими шагами. Возле окошка, на сундуке, стоял кувшин с вчерашним вином — Федька забыл его вынести.

— Коли боярин, так зачем ему супротив остальных бояр идти?

Зловещей тревогой прошибли Федьку царские слова. «Уж не навет ли какой?» — подумал он и мысленно перебрал всех, кто приближался к царю и вчера, и позавчера, и третьего дня…

Иван теребил свою всклоченную бородёнку, ждал от Федьки ответа, а может, и не ждал… Может, он у себя спросил? И уже ответил.

— Аль вельми о трудном я тебя вопросил, Басман?

— Его самого вопроси, цесарь… Отца моего…

— Ну а ты?.. Ты, Басман, — сын боярский!

— Я тебе свою верность во всём доказал.

— А коли прикажу… отца родного пытать и казнить?..

— Ежели он тебе изменил — допытаю и казню.

— Верю тебе…

Иван потянулся к кувшину, отпил из узкого горлышка. Его отёкшее, усталое лицо брезгливо дёрнулось.

— Эвон каким вином царя поят… В малолетство моё також — и поили и кормили, как пса, отбросами. Шуйский с прихвостнями в трапезной, бывало, все пережрут — обо мне и забудут. — Он снова хлебнул из кувшина, словно хотел сильней раздражить себя, и вдруг тихо, почти шёпотом, проговорил: — Хан не придёт нынче под нас… Не придёт!

Федька нисколько не подивился такой быстрой и неожиданной перемене Ивановых мыслей: знал он эту его коварную странность — держать в голове наготове, как стрелы в натянутых луках, сразу по нескольку мыслей… Какую из них он выпустит — поди угадай!