1

Зима. Февральская стужа не ослабевает, но солнце уже полезло вверх по отлогому склону неба, и с каждым днём его блестящий зрак всё прилежней и метче нацеливается на землю, и всё чаще и чаще прорывается сквозь густое месиво облаков неудержимая лавина света. В погожий полдень на солнце — хоть шубу снимай, а по утрам выдубленная, заскорузлая стынь так сжимает воздух, что он становится густым, как взбитое молоко. Белые дымы над избами пробуравливают его насквозь и застывают в нём громадными остроконечными сосулями.

Привратная стража проездных башен детинца жжёт по утрам в затинах костры, греясь поочерёдно у их спасительного огня и обадривая себя разговорами о скором приходе весны:

— Трещи не трещи, а уж минули водокрещи. В Сретенье зима с летом встретилась!

— Истинно! Не к Рождеству пошло — к великодню!

В полоцком детинце жизнь не замирает даже ночью. Отгремела победная пальба, отзвонили на Софии торжественные колокола, отславословили попы на литургиях, освятив великую государеву победу, отшумели заздравные пиры, но жизнь в городе не стала спокойней. Присутствие царя по-прежнему держит её в напряжении.

Две недели живёт царь в детинце победителем, две недели рассылает из полоцкой твердыни похвальбные грамоты порубежным государям о своей победе… Даже в Киевскую православную митрополию, подданную польского короля, послана грамота, уведомляющая киевский клир о том, что «исполнилось пророчество русского угодника, чудотворца Петра-митрополита, о граде Москве, что взыдут руки его на плещи врагов его…».

Две недели вьётся над полоцким детинцем победное русское знамя, провожая и встречая скачущих из Полоцка и в Полоцк гонцов, взывают сурны и трубы на подворье перед градницей, где большие воеводы встречают на Красном крыльце особо почётных посланцев. Стелют перед такими красные килимы, и царь милостиво допускает их к руке, обласкивает и одаривает подарками.

Едут не только иноземные посланники, едут послы и от русских земель — от новгородских, псковских, тверских, владимирских, суздальских, ярославских, едут от Смоленска, от Коломны, от Рязани, от Венёва и Каширы, от Тулы и Волоколамска, от Ростова и Мурома, Вологды и Устюга, едут бояре и дети боярские, дьяки и головы волостные, едут губные старосты и монахи, иереи и просто излюбленные люди, выбранные городским сходом, чтобы приветствовать и поздравлять царя с великой победой. Но таких послов не ждёт царское радушие, и мягких килимов не стелют перед ними, и трубы не возвещают об их въезде в главные ворота детинца… Встречают их разрядные дьяки да подьячие, а то и вовсе сотские или десятские государева охоронного полка, и тотчас развозят по гостиным и постоялым дворам, чтобы не толклись на подворье перед градницей и, не дай Бог, не устыдили бы царя перед иноземными посланниками. К царю их поведут, но не поодиночке, как иноземцев, а разом всех, сколько их наберётся за день, и после утренней молитвы царь выйдет к ним, поклонится низко-низко, прикасаясь рукой к полу, и скажет что-нибудь приветливое или привлечёт к себе кого-нибудь из стоящих поблизости и благодарственно поцелует в лоб, отчего у остальных благоговейно подкашиваются ноги и глаза наполняются умильно-восторженными слезами. После их отведут на Сытный двор, накормят, напоят, переоденут в казённые дорогие одежды и, как станет нужда, выведут на подворье к граднице и поставят перед Красным крыльцом двумя рядами, вдоль килимов, по которым окольничие поведут к царю иноземных посланников. Но и такой чести не всем случается удостоиться, потому что на всех не хватает собольих шуб, бобровых шапок и червлёных сапог с парчовой мережкой, да и не перед каждым иноземным посланником выстраивают почётные ряды, и не каждому с благоволением подставляет царь руку для поцелуя.

Посланец от польского короля и от литовской пановой рады, прискакавший в Полоцк самым первым, три дня просидел под запором, на скудной пище, без свечей, без слуг, покуда приставы не отвели его к большим воеводам, а те, узнав, что он привёз королевскую грамоту к царю с просьбой о замирье до присылки больших послов, отослали его с приставами назад и ещё два дня держали под запором, улучшив корм, но по-прежнему не давая свечей и слуг в услужение. Только спустя пять дней был он позван к царю. Царь принял от него грамоту и, услышав, что больших послов снарядят только к Успенью, рассердился и велел выдворить посланника ни с чем, но потом передумал, вернул его и сказал, что для королевского челобитья разлитие крови христианской велит унять и от Полоцка в дальние места поход отложить.

Посланник запросил у царя грамоту к его слову, но царь не стал даже слушать его, а большие воеводы ответили ему, что дело делается королём не чиновно[119], и потому царю, победителю Полоцка, зазорно слать королю таковую грамоту.

— Пусть король полагается на царское слово, — сказали большие воеводы. — Оно так же твёрдо, как и записи через крестное целование. До Успенья войне не быть! А станется большим Королёвым послам наехать раньше Успенья, государь расслушает их и пожалует, понеже государь всегда на мире стоит и чужих вотчин не ищет, а свои прибирает.