Поражение в шаге от победы

Послушаем непосредственных свидетелей событий «Третьей Плевны». Вот как отвечал на поставленный вопрос известный художник В. В. Верещагин, находившийся 30 августа (11 сентября) среди обитателей «царского кургана»:

«Во-первых, — говорю это сознательно, — потому что он (Скобелев. — И.К.) был слишком молод и своим талантом, своею безоглядною храбростью многим намозолил глаза… Во-вторых, потому что в Главной квартире понятия не имели об успехах штурма 30 августа».

Последнее положение заострил Н. В. Максимов — талантливый журналист, впервые в русской журналистике названный «специальным военным корреспондентом» и писавший в те дни для «Биржевых новостей»:

«Будучи очевидцем положения дел на левом фланге, я уверен в том и утверждаю, что Скобелеву не отказали бы в просимой помощи, если бы лица, от которых зависело это распоряжение, воочию убедились в положении дел левого фланга в четвертом часу пополудни (имеется в виду 31 августа (12 сентября). — И.К.)»[332].

То, что Скобелев явно выделялся своим талантом и храбростью на сером генеральском фоне русской Дунайской армии, — это было достаточно очевидным. Отсюда вполне естественно у многих начальников по отношению к Скобелеву могли рождаться чувства отторжения и зависти. Об этом, кстати, в те дни много говорили в армии. Однако все же не это определило роковое бездействие Зотова и главнокомандующего в отношении скобелевского отряда 31 августа (12 сентября).

В своих воспоминаниях И. В. Гурко заметил, что в конце августа 1877 г. на штурм плевненских укреплений командование армии «подбил Скобелев»[333]. Да, горячий и вспыльчиво-самолюбивый Михаил Дмитриевич чувствовал себя ущемленным и недооцененным. Он горел желанием отличиться и, в том числе поэтому, предлагал Радецкому ударить во фланг наседавшим на Шипку туркам, а затем отстаивал необходимость захвата Ловчи. Приводя высказывание Гурко, я не стану касаться достаточно непростых отношений этих двух талантливейших генералов. Гурко явно имел в виду ту активность, которую развил Скобелев, отстаивая свой план нанесения главного удара по Плевне на левом фланге через Зеленые горы.

Очень многие отмечали у Скобелева поразительное «умение пользоваться людьми» — убеждать их, склонять на свою сторону, подчинять своей кипучей энергии и т. п.[334]. Скобелев увлек своим планом Крылова. Но интереснее то, что Скобелев увлек им и… Зотова. Как это ни парадоксально прозвучит, но это так.

28 августа (9 сентября) после совещания у главнокомандующего, на котором было принято решение о штурме 30 августа (11 сентября), Зотов пишет записку Скобелеву о том, что он «очень желал» бы видеть его «завтра», т. е. 29 августа (10 сентября), «часов в 7 утра»[335].

На следующий день в 16.30 Зотов вновь пишет записку Скобелеву: «Пожалуйста, не слушайте никаких посторонних комбинаций и действуйте как пожелаете и как мы условились (курсив мой. — И.К.)»[336].

Итак, очевидно, что утром 29 августа (10 сентября) Скобелев и Зотов встретились и «условились»… О чем? Ответ содержится в записке Зотова князю Имеретинскому, посланной 30 августа (11 сентября) в 11.30:

«…предписываю действия ген. Скобелева поддерживать самым энергичным и решительным образом, охраняя при этом его левый фланг; ежели бы даже ген. Скобелев зарвался и после взятия высоты бросился на неприятельский укрепленный лагерь, то и в таком случае его поддержать, ибо таковая атака будет поддержана войсками IV корпуса против укреплений, лежащих к востоку от Плевны»[337].

Атака Скобелева на редуты, подкрепленная с тыла Имеретинским, оберегаемая слева конницей Леонтьева и поддержанная справа IV корпусом, — это же атака двух отрядов по сходящимся направлениям. Вот то главное, о чем договорились Скобелев с Зотовым. Но дьявол, как известно, не в «главном», а в полутонах, в случайностях, которые, однако, могут считаться и невыявленными закономерностями.

Именно в 11.30, когда Зотов отсылал Имеретинскому процитированную выше записку, начинает развиваться та самая нелепейшая атака в центре, которая явится одной из главных причин общей неэффективности действий IV корпуса.

Договоренности Скобелева с Зотовым носили общий характер. Но 29 августа (10 сентября) Скобелев встречался и с Крыловым, и произошло это после свидания с Зотовым. Договоренности с Крыловым носили уже более детальный характер и касались конкретного распределения сил IV корпуса, направлений их движения, поддержки атаки отряда Скобелева. Можно даже предположить, что здесь имела место своеобразная скобелевская интрига. С Зотовым, как с начальником штаба плевненского отряда, он договаривался принципиально и не нарушал тем самым субординации. Но конкретное видение роли IV корпуса он проводил в договоренностях с Крыловым, полностью увлекая последнего своим планом. В таком контексте проясняются и некоторые «непонятки» 30 августа (11 сентября). Достаточно вспомнить заявление Тихменева, утверждавшего, что время атаки IV корпуса будет в первую очередь зависеть от действий отряда Скобелева, а не достижения 15 часов, как на то указывала диспозиция. Просто увлеченный скобелевским планом генерал Крылов увлек им и некоторых офицеров вверенного ему корпуса.

Скобелевско-зотовские договоренности стали рассыпаться со стороны генерала Зотова. И первый удар им нанесла диспозиция, разосланная по частям в ночь с 29 на 30 августа (10–11 сентября). Затем последовала преждевременная атака частей IV корпуса, обескровившая как минимум два полка. Вечером 30 августа (11 сентября) стали поступать данные о больших потерях русских частей. И это в условиях, когда командование на «царском кургане» вплоть до исхода этого дня не имело четкого представления о результатах действий частей, штурмовавших турецкие укрепления.

Так была налажена связь, что важнейшая информация поступала обрывочно, порой случайно и с большим запозданием. О какой оперативности решений и маневренности действий можно говорить, если 30 августа (11 сентября) Гривицкий редут был взят к семи вечера, а командование на «царском кургане» более-менее толково узнало об этом только к одиннадцати? Берем карту и смотрим: расстояние от Гривицкого редута до «царского кургана» не превышало 5 км…

И вот все это накладывалось в сознании П. Д. Зотова на его преувеличенные представления о силах Османа-паши и опасения массированной контратаки плевненской группировки. Отсюда и рождались мотивы его действий, как, впрочем, и бездействия. Однако при этом Зотову никто не мешал, подобно Крылову, взять ответственность на себя, отстоять собственные смелые порывы и договоренности со Скобелевым, рискнуть и пропустить не только Шуйский, но и Ярославский полк на помощь скобелевскому отряду.

Появление второго, пусть и ослабленного потерями полка у редутов Кованлык и Исса-ага вполне могло сыграть роль той самой «соломинки», которая бы надломила хребет турецкому верблюду. С этими силами воспрял бы Скобелев, майор Горталов вполне мог бы отбиться у Кованлыка, а не оказаться там на турецких штыках. Отразил же первый натиск последней атаки на редут Исса-ага подполковник Мосцевой.

Еще раз отбить турецкую атаку — значило выиграть время, выиграть схватку нервов командующих, а это — прямой шаг к общей победе. По словам Крестовского, в армии говорили, будто бы у Скобелева с горечью вырвались слова: «Наполеон Великий был признателен своим маршалам, если они в бою выигрывали ему полчаса времени для одержания победы: я выиграл целые сутки, и меня не поддержали».

Зотов испугался и не рискнул. Испугался и не рискнул главнокомандующий великий князь Николай Николаевич. А не рискнули они, потому что не поверили в возможность вырвать победу, поддержав Скобелева оставшимися резервами и маневром сил.

Кстати, для очень многих в штабе русской армии был характерен тот ответ, который дал Крестовский на вопрос: почему не поддержали Скобелева? Вот как он звучал:

«Конечно, это жаль и досадно, но… если бы возможно было знать заранее (курсив мой. — И.К.), что Осман делает действительно последнюю попытку, что его обозы уже у Вида! Тогда, без сомнения, не поддержать Скобелева было бы не только оплошно, но и преступно»[338].

«Знать заранее» — это, простите, как? Турки, что ли, должны были уведомить… Или вдруг появились бы точные разведданные, которым бы еще и поверили?.. А что Осман-паша, оголяя свой центр и левый фланг, стягивая все возможное против Скобелева, «знал заранее», что русское командование пригвоздит свои полки к их позициям и только Шуйский полк буквально проскользнет на помощь Скобелеву? Турецкий генерал преподал великому князю и генералу Зотову элементарный урок основ оперативного искусства. Он лишний раз напомнил, что в сражении грамотный полководец не уповает на знание обстановки «заранее», а в динамике боя сам формирует нужную ему реальность расчетливой, а порой даже безрассудной дерзостью и решительностью своих действий. Достаточно лишь вспомнить Прейсиш-Эйлау у Наполеона и итальянскую кампанию Суворова.

Но надо отдать должное Николаю Николаевичу — не обладая военными дарованиями, скудостью великодушия он все же не страдал. И похоже, в глубине души урок, преподанный «львом плевненских позиций», он усвоил. Когда после капитуляции турецкого гарнизона 28 ноября (10 декабря) 1877 г. великий князь встретил раненого Османа-пашу, он протянул ему руку со словами: «Браво, Осман-паша! Мы все удивляемся вашей геройской обороне и стойкости и гордимся иметь такого противника, как вы и ваша армия»[339].

Но вернемся в 31 августа (12 сентября). Была еще одна причина боязливой осторожности русского командования — в отряде находился император. По сути, не сговариваясь, Зотов с великим князем решили очень просто: уж пусть лучше очередной неудавшийся штурм, нежели возможное турецкое контрнаступление и перспектива полного поражения. Кто же хотел рисковать своей карьерой и судьбой императора? Вот они и не рискнули.

Можно понять Николая Николаевича, Милютина, когда они всеми силами старались не допустить присутствия Александра II на позициях под Плевной в дни штурма. Они предчувствовали, что такое присутствие будет только сковывать активность командования.

Фактор незнания реальной обстановки у Скобелевских редутов 31 августа (12 сентября), о котором писали и Верещагин, и Максимов, — фактор действительно серьезный. Вот только если бы командование воочию ознакомилось с положением дел у Скобелева в четвертом часу и поддержало его, как считал Максимов, то это все равно было бы уже поздно. Вспомним, сколько времени добирался до Скобелева Шуйский полк, посланный туда около 10 часов утра.

Реальные шансы на массированную поддержку Скобелев мог получить, если бы в полночь к нему из главной квартиры прибыл не полковник Орлов, а сам Зотов. В крайнем случае эти шансы также увеличились бы, если Зотов на рассвете 31 августа (12 сентября) перед докладом великому князю все же добрался бы до Скобелева. Сильнейшие, как правило, и убедительнее. Возможно, увлек бы Скобелев Зотова еще раз.

Семидесятилетний Суворов при Треббии часами не слезал с лошади, метался между русскими полками, стремясь не упустить малейшее изменение обстановки. Он прямо-таки «насиловал» ускользавшую победу, порой валяясь перед строем гренадер и требуя, чтобы ему вырыли могилу, ибо он не стерпит ничего, кроме победы[340]. Генерал Зотов не соизволил даже ознакомиться с обстановкой на том участке, который сам же считал «ключом» плевненской обороны и, как примагниченный, оставался на «царском кургане».

Отряд Скобелева 31 августа (12 сентября) истекал кровью, а в это время батальоны центра и правого фланга оставались не введенными в дело. По данным полковника Паренсова, 30–31 августа (11–12 сентября) бой на левом фланге русской армии продолжался непрерывно 39 часов, на правом — 10, в центре — 7[341]. На сей раз кровавая цена такому командованию была куда выше. Потери русских частей составили около 13 тысяч убитыми и ранеными, румынских — 3 тысячи[342][343]. Осман-паша телеграфировал в столицу о потере русскими 15 тысяч убитыми и ранеными[344].

Если командование не умеет эффективно использовать имеющиеся силы, то постоянные жалобы на их недостаток — стопроцентный по точности прогноз. Весной 1814 г. с крохотной армией измотанных юнцов великий Наполеон, казалось, с безграничной энергией терзал полчища союзников на опустошенных войной французских равнинах. Но когда и где рождаются Бонапарты и Суворовы?

Турецкий военный министр Редиф-паша в конце июня 1877 г. доносил султану из Шумлы, что «куда ни взглянешь, везде кричат о недостатке войск»[345]. После второй неудачи под Плевной уже в русском лагере стали все сильнее раздаваться голоса о недостаточности сил для наступательных действий. Хотя в действительности численное соотношение воюющих сторон с июля по ноябрь 1877 г. выглядело следующим образом.

И это без учета сил союзника — 35-тысячной румынской армии. Но приведенные данные были составлены уже после войны на основании отчета полевого штаба русской армии и сведений полковника Торси[346].

В ходе военных действий, особенно после «Второй Плевны», завышенные представления о численности турецких войск только усиливались в среде командного состава русской армии. И происходило это, даже несмотря на последовательное противоборство таким тенденциям со стороны штаба армии, прежде всего полковника Артамонова. Однако во многом из-за подобных настроений верховное командование русской армии решило временно, до подхода подкреплений, перейти на всех участках к обороне. А после «Третьей Плевны» дело даже дошло до предложений о свертывании кампании и отступлении за Дунай. Но у Александра II хватило все же решимости не пойти на поводу у брата-главнокомандующего и Зотова, а поддержать противников отступления — Милютина и Левицкого. В итоге решили отказаться от возобновления атак Плевны и стремиться к полной блокаде ее гарнизона.

Во время кампании 1805 г. Наполеон заметил о действиях русской армии: «Они обладают искусством казаться более многочисленными, чем они являются в действительности»[347]. Но вот только сказано это было об армии, возглавляемой иными генералами. Ко времени же интересующей нас русско-турецкой войны верховное командование русской армии, похоже, напрочь растеряло это умение. А вот турецкое, в лице Османа-паши, — явно приобрело.

Турецкий гамбит состоялся: захолустная Плевна — второстепенный участок военных действий — превратилась на значительное время в узловой пункт всей войны.

Слишком очевидными становились грубейшие просчеты в планировании, подготовке и ведении этой войны с нашей стороны. Абсурдность ситуации позднее хорошо подметил А. Н. Куропаткин: «Русская армия, пригвожденная шесть месяцев к району, занятому ею чуть не в первые дни кампании, в последующие 1,5 месяца неудержимою волною докатывается до стен Константинополя, забрав в плен две неприятельские армии и разбив наголову третью»[348]. Странная война, не правда ли?..