Мистификации Пелишата и взятие Ловчи

Что касается Османа-паши, то он, без сомнений, прекрасно понимал бесперспективность в создавшихся условиях каких-либо серьезных наступательных действий со своей стороны. Для этого, как он считал, у него было слишком мало сил, отсутствовал обоз, а количество русских войск вокруг Плевны представлялось весьма угрожающим. Поэтому он отклонил просьбу Сулеймана-паши поддержать его атакой от Ловчи на Сельви и Габрово. При таком развитии событий Осман-паша значительно отрывался бы от столь удачного для него плевненского лагеря. Его войска оказывались бы перед перспективой изнуряющих переходов под палящим августовским солнцем и открытых полевых столкновений с русскими, в которых последние имели бы явные преимущества в маневренности и огневой мощи за счет превосходства в кавалерии и артиллерии. Не стоит недооценивать и глубоко неприязненные отношения между этими двумя турецкими генералами. В результате руководитель плевненской обороны поступил иначе. Он организовал именно «небольшое наступление» и тоже приурочил его…

19 (31) августа, в годовщину восшествия на престол султана Абдул-Гамида, с 19 батальонами, 3 батареями и почти всей кавалерией Осман-паша предпринял атаку против частей IV корпуса, располагавшихся на левом фланге Западного отряда. Турки были отбиты на линии деревень Пелишат — Сгаловец (Сгалевиц) и отступили обратно в Плевну. Несмотря на то что большинство турецких офицеров сочли вылазку неудачной, сам Осман остался доволен итогами своей, как впоследствии написал Херберт, «…не более чем рекогносцировки»[265]. В начале декабря 1877 г. уже плененный Осман-паши признавался Николаю Николаевичу в том, что он «желал произвести простую рекогносцировку», однако она «обратилась в серьезную атаку, для продолжения которой у меня не было достаточно сил…»[266].

Впрочем, возможно, что Осман предпочел бы вовсе не выходить из Плевны. Однако он вынужден был подчиниться и продемонстрировать верноподданническое рвение, названное впоследствии удачной рекогносцировкой. Потеряв 300 человек убитыми и 1000 ранеными, турецкий отряд не был разгромлен и, никем не преследуемый, в полном порядке вернулся в Плевну.

Хотел того Осман или нет, но своим скоротечным выходом из Плевны он, по сути, достигал того же, к чему стремился в июле Гурко, постоянно маневрировавший за Балканами. Отступая в бою, Осман наступал психологически. Как и Гурко, он добивался главного — не терял инициативы и поддерживал иллюзию противника о значительности своих сил и об их опасном наступательном потенциале. Именно к такому пониманию склонялся в своих воспоминаниях Херберт, когда писал, что «сила колонны», атаковавшая русских, «говорила против того, за что она себя выдавала»[267]. Вспомним — 60, 80 тысяч!.. Именно так к концу августа оценивал силы противника в Плевне Зотов, доведя численность турецкой артиллерии аж до 120–150 орудий. Вылазка же Османа, по Зотову, как раз и «представила неоспоримые доказательства присутствия в Плевне больших неприятельских сил…».

Надо было заманивать турок, отсекать от Плевны или на их плечах ворваться в город, сокрушался Игнатьев, узнав о турецкой вылазке[268]. Но Осман-паша был слишком умен, чтобы дать себя завлечь. Турецкие атаки начались около 8 утра, а в 14 часов Осман уже решил прекратить бой. Н. В. Скрицкий верно отмечает, что русское командование преувеличило возможности турецкого наступления. Однако он опять идет на поводу у Игнатьева, утверждая, что Зотов «не решился использовать в наступлении части 9-го корпуса», движение которых во фланг «наступающим туркам могло привести к гибели части гарнизона Плевны и пленению наиболее энергичного и способного турецкого генерала»[269]. Насколько справедливы подобные упреки?

Передовая позиция у Пелишата (люнет) была занята всего двумя ротами 62-го Суздальского полка. Она не была достаточно укреплена, так как ее не предполагалось упорно оборонять. Сильная укрепленная позиция для всего IV корпуса была оборудована за деревней Парадим. Именно сюда генерал Зотов предполагал стянуть силы корпуса, если бы он подвергся атаке превосходящих сил противника из Плевны.

Узнав о начале атак на передовую позицию у Пелишата, Зотов рассуждал примерно так: это могло быть как началом наступления крупных турецких сил, так всего лишь демонстрацией с целью отвлечь внимание от главного удара — на позиции IX корпуса или по частям румынской армии, переправлявшимся в то время у Карабии. И как писал Куропаткин, «полученные незадолго до того генералом Зотовым сведения подтверждали подобное предположение»[270]. Поэтому до окончательного прояснения обстановки Зотов решил не менять расположение как IX корпуса, прикрывавшего путь на Булгарени, так и одной румынской дивизии, охранявшей никопольское направление.

Превосходящие силы турок стремительной атакой выбили из люнета две роты суздальцев, но с помощью других подоспевших рот полка турки были отброшены. За люнет разгорелся ожесточенный бой, в котором с русской стороны участвовал пока только один Суздальский полк. Несколько раз люнет переходил из рук в руки. Наконец суздальцы, поддержанные тремя батареями, овладели им окончательно, заставили турок отступать и преследовали их около километра, пока не наткнулись на превосходящие силы противника.

Вот именно в это время руководивший боем начальник 16-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Померанцев получил приказание Зотова отступать и завлекать турок на позиции у Сгаловца. Смысл был очевиден: сгаловецкая позиция была ближе расположена к Парадиму, у которого прочно обосновались основные силы IV корпуса, и к плевно-булгаренскому участку софийского шоссе, по которому могли подойти свежие силы IX корпуса. Суздальцы начали отступление, турки снова заняли люнет и дошли до Пелишата. Но здесь Померанцев, усмотрев нерешительность в турецком наступлении, решил «отступить от данного ему приказания». Он направил кавалерию с конной артиллерией против правого фланга турок и тем самым, вместо заманивания, стал отсекать их от Сгаловца. Тем временем два пехотных полка (62-й Суздальский и 63-й Угличский) при поддержке 16-й артиллерийской бригады он бросил в атаку у Пелишата. Атака удалась, и турки вновь были выбиты из люнета.

«В десятом часу, — как писал А. Н. Куропаткин, — генералу Зотову сделалось ясным, что неприятель ведет серьезную атаку на левый фланг общего расположения западного отряда армии, на позиции, занимаемые 4-м корпусом»[271]. И в 11 часов в штаб IX корпуса был доставлен приказ Зотова: «Бригаду пехоты с тремя батареями двинуть по шоссе к Гривице для действия во фланг туркам»[272]. А около 13 часов турки начали новое наступление против люнета перед Пелишатом и сгаловецкой позиции. Они стремились проникнуть в пространство между Пелишатом и Сгаловцом и охватить левый фланг русских. Атака турок была отбита. Около 15 часов противник предпринял последнюю, менее энергичную атаку, снова был отбит и затем начал окончательный отход.

Тем временем бригада (два полка) IX корпуса под командованием Шильдер-Шульднера выступила в полдень по сильной жаре и почему-то с ранцами, отчего передвигалась крайне медленно. А до выхода на левый фланг наступавших турецких батальонов бригаде предстояло пройти около 12 км. К тому же движение такой большой колонны наверняка было замечено турками и вполне могло ускорить принятие решения о прекращении их атак и отходе к Плевне. Об итогах флангового марша бригады в журнале IX корпуса читаем:

«К 3,5 часам турки успели отступить по Пелишато-Плевненской дороге и на Радишево, так как колонна ген. Шильдера, дойдя в это время до Гривицких высот, ни в каком случае не могла нагнать неприятеля и застала его уже укрывшимся за своей укрепленной позицией»[273].

Но даже если бы погода располагала к маршу, а ранцы предусмотрительно были оставлены в расположении, бригада все равно не успевала бы ударить по левому флангу турок прежде всего потому, что Осман-паша не намерен был втягиваться в затяжной бой и тем предоставлять русскому командованию время для концентрации в районе боя значительных сил.

Так что попытки и «заманить» турок, и одновременно «отсечь» их от Плевны предпринимались. Но они не удались, в том числе и по причине неуместной ретивости генерала Померанцева. Вместо того чтобы выполнять приказ Зотова и, заманивая турок, отступать, он обрек Суздальский и Угличский полки на бессмысленную оборону слабого люнета.

Но и сам П. Д. Зотов мог бы быстрее оценить обстановку и отправить приказ об ударе во фланг туркам значительно раньше 10 часов. В этом случае бригада Шильдер-Шульднера имела бы хорошие шансы атаковать противника ранее 14 часов. Но даже без учета сил этой бригады к концу боя в общем резерве у Зотова оставались семь свежих батальонов 117-го Ярославского, 119-го Коломенского и 120-го Серпуховского полков. Если бы Зотов решился ударить этими батальонами по левому флангу турок после того, как они были отбиты у Сгаловца, то результаты были бы примерно те же, на которые он надеялся в случае своевременной фланговой атаки бригады IX корпуса. Но Зотов не рискнул, ибо оценивал силы атакующего противника в 40 таборов (до 30 000 человек) при 40–50 орудиях[274]. Запомним этот эпизод, ибо он, по сути, повторится спустя всего лишь одиннадцать дней, когда во время третьего штурма Плевны генерал Зотов также не рискнет совершить маневр силами и станет одним из творцов кровавого поражения русской армии.

Если Осман-паша был слишком умен, чтобы дать себя завлечь, то командование Западного русского отряда было слишком осторожно и нерешительно, чтобы действовать более искусно.

Начавшиеся 9 (21) августа атаки восточной группировки Мехмеда-Али-паши против войск цесаревича были более успешны. 10 (22) и 11 (23) августа турки атаковали и оттеснили русских при Аясларе. Затем командование восточной группировки отметилось по случаю знаменательных дат султана: 15 (27) августа турки произвели новую вылазку из Рущука, отбитую при Кадыкиое, а 18 (30) — атаковали русских при Карахасанкиое. 24 августа (5 сентября) турки числом в 40 таборов заставили отступить 5 русских батальонов у Кацелева, но затем не смогли этого повторить у Аблавы. В итоге цесаревич приказал вверенным ему войскам отойти на позиции за реку Баницкий-Лом. Впрочем, это даже усилило их положение за счет большей сосредоточенности на новых укрепленных позициях в районе города Бела.

Конечно, основным успехом русской армии было отражение натиска Сулеймана-паши. Но теперь оперативные позиции противников отчасти уравнялись: как Плевна связывала части Западного русского отряда, так и Шипка приковала к себе изрядно потрепанные остатки армии Сулеймана-паши.

Что же касается взятия Ловчи, то, например, Херберт иронизировал по этому поводу в своих воспоминаниях:

«Сражение за Ловчу стоило туркам 2500 убитыми, ранеными и пропавшими; русские заявили о своих потерях в 1600 человек. 22 000 русских с девяносто двумя орудиями разгромили 5000 турок с шестью орудиями — и это Куропаткин называет “славной” победой!»[275].

Конечно же всего этого могло и не быть, если бы сразу после неудачи первого штурма Плевны, вместо того чтобы бездумно готовиться ко второму, в Ловчу был послан хотя бы один батальон с батареей при двух казачьих сотнях. Кстати, аналогичную просьбу Паренсов высказал в записке Левицкому еще 13 (25) июля, однако просьба была проигнорирована[276]. Речь в записке шла, правда, о двух ротах 35-го Брянского полка, которые, как, впрочем, и весь полк, гораздо уместнее было бы в то время употребить на перевалах и за Балканами у Гурко. Но все же если бы русские пехотные роты заняли Ловчу до 15 (27) июля, то отряду Рифата-паши в тот день наверняка пришлось бы не укрепляться в этом городе, а возвращаться обратно в Плевну. Но всего этого в середине июля не произошло. И поэтому захват Ловчи в конце августа — это еще и кровавая плата командования русской армии за собственные ошибки и нераспорядительность.

Н. В. Скрицкий, описывая взятие Ловчи, весьма уместно привел мнение генерала Н. И. Беляева, который «считал, что Осман-паша сделал ошибку, поставив часть своих сил в Ловче и оторвав их от гарнизона Плевны, так же как и Николай Николаевич переоценил опасность со стороны Ловчи»[277]. Но если первое утверждение Беляева все же спорно, ибо захват Ловчи и контроль над ней принесли туркам очевидные выгоды — достаточно вспомнить июльское ослабление Габровского отряда и эффект большого наступления в августе, созданный четырьмя сотнями черкесов, то второе — слишком очевидно, чтобы вызывать сомнения. После захвата Ловчи, кажется, даже самые осторожные в среде русского командования убедились в тщетности своих недавних опасений: с теми силами, которые там располагались, турецкие командиры никак не могли планировать удар на Сельви и Габрово.

И все же взятие Ловчи явилось славной победой. Прежде всего в психологическом смысле. После двух провальных штурмов Плевны была продемонстрирована реальная возможность выбивать упорно обороняющиеся турецкие части из хорошо укрепленных позиций. А сделать это быстро можно было только при условии тщательной разведки и концентрации значительно превосходящих сил. Взятие Ловчи позволяло русским спокойно подойти к Плевне с юга, не опасаясь удара в тыл шести турецких батальонов. Одновременно контроль за Ловчей, расположенной на шоссе в 30 км от Троянова перевала, прикрывал армию от неожиданных прорывов турецких войск в Северную Болгарию через этот перевал.

Что же касается плевненского гарнизона, то после падения Ловчи дальнейшие пути на юг и восток для освобождения балканских проходов и соединения с группировкой Мехмеда-Али-паши оказались для него полностью отрезанными. Для Османа-паши альтернатива ужесточилась: или продолжать оборону, или отступать на запад, на Орхание.

Итак, баланс августовских боев на южном, западном и восточном фронтах сложился в пользу русской армии. Но это положительное сальдо ее командование использовало не для переосмысления собственного опыта и выработки более эффективных наступательных планов, а для нового захода в старую ловушку.

Успехи в августе, конечно же, подняли боевой дух русской армии, но стараниями командования он вновь был устремлен к Плевне. Но Плевна — не Ловча. В ней было значительно больше турецких сил, ими руководил блистательный генерал, и она была несравненно лучше укреплена. В последнем еще раз убедился М. Д. Скобелев, когда 24 августа (5 сентября) произвел разведку южных подступов к Плевне. Там, где во время штурма 18 (30) июля были лишь естественные препятствия, теперь появились траншеи и редуты. Турки учли слабость южных подступов к городу. Но, даже несмотря на это, южное направление оставалось менее укрепленным в сравнении с другими участками обороны. Оно являлось весьма перспективным для наступления еще и потому, что здесь турецкие укрепления наиболее близко подходили к городу.