Глава 19 Проливы по-прежнему нам недоступны?

Несбывшееся бывает куда важнее случившегося. Так утверждал Ф. Ницше. А то, что произошло, точнее не произошло под Константинополем в начале 1878 г., полностью подтверждает слова великого философа.

В конце января — начале февраля 1878 г. русская армия имела реальные возможности и формальные основания для занятия как турецкой столицы, так и проливов. Однако нерешительность императора, а затем и главнокомандующего не позволила реализовать этот сценарий.

Но с какой целью занимать Константинополь и проливы? Когда из Зимнего дворца в адрес главнокомандующего Дунайской армией стали раздаваться упреки в бездействии, то они касались, главным образом, оккупации Босфора и рассматривались исключительно в контексте возможной войны с Англией и пресечения попыток ее броненосцев прорваться в Черное море.

Задача военного утверждения России в зоне черноморских проливов и решения таким путем проблемы безопасности южных рубежей страны по-прежнему не ставилась Александром II перед правительством и армией. Что же касалось нереализованного стремления осуществить захват Константинополя и Босфора в качестве лишь временной оборонительной меры, то эта цель была во многом ложной.

В расчеты английского правительства война с Россией не входила. Введя броненосцы в Мраморное море, оно добивалось сохранения существующего режима проливов и не желало упускать своего в том случае, если под нажимом русских Оттоманская империя начала бы все-таки разваливаться. Более того, конкретный план приобретений за турецкий счет был уже запущен.

Оснований опасаться австро-венгерского удара в спину было еще меньше. Вена собирала силы для оккупации Боснии и Герцеговины. И они ей очень скоро понадобились. 19 (31) августа 1878 г. столица Боснии Сараево была буквально отбита австрийскими войсками у местного населения, не желавшего подчиняться новым хозяевам из Вены. Спустя четыре года волнения в Боснии и Ново-Базарском санджаке повторились, и подавить их удалось только при помощи значительной военной силы. Какая тут война с Россией?..

Складывалась любопытная ситуация. Ни в Лондоне, ни тем более в Вене сражаться с Россией не собирались, но своей военной активностью преследовали вполне прагматичные цели — обеспечить собственные интересы за счет поверженной Турции. В Петербурге же, напротив, продолжали подозревать лондонский и венский кабинеты в подготовке военных операций против России и решительно открещивались от английских обвинений в коварных планах прибрать к рукам Константинополь и проливы.

Таким образом, в понимании мотивов поведения друг друга конфликтующие стороны демонстрировали явно различные уровни. Исключением являлся, пожалуй, лишь Б. Дизраэли, считавший, что военным блефом можно заставить Россию уступить требованиям Англии. Что, собственно, ему и удалось с блеском осуществить.

Более того, российские политики упорно не воспринимали зондаж Вены и Лондона о возможности окончательного дележа Оттоманской империи. В Вене даже упрекали Петербург в том, что он не оправдал возлагавшихся на него надежд — не прогнал турок в Малую Азию и не избавил Австро-Венгрию от неудобств по беспрепятственному занятию Боснии и Герцеговины. Недовольство Андраши итогами русско-турецкой войны в немалой степени коренилось именно в этом. Зачем русские оставили турок в Европе, что за махровая глупость? — недоумевал Андраши. Но раз в связи с этим у нас сохранились проблемы, то пусть теперь они появятся и у русских, их желания тоже надо укоротить.

В Лондоне же все обстояло сложнее. Там колебались. Или продолжить политику сохранения империи Османов в качестве фактора сдерживания российской экспансии на Востоке, или все же начать торговаться с русскими о дележе османского наследия, «сливая» турок при достижении приемлемых результатов. Разумеется, это были лишь крайние точки выбора. Подтверждений попыток нащупать основу для крупного торга с русскими — сущие крохи, что, впрочем, понятно — слишком деликатным был вопрос. Но все же они есть. Это и предвоенные высказывания Биконсфилда в беседах с Игнатьевым, и послевоенные советы Дерби Шувалову[1456].

Нельзя оставить без внимания и публикации в самой влиятельной британской газете. После падения Плевны «Таймс» заявила, что «турки должны знать, что мы (англичане — И.К.) драться за них не собираемся», потому что Англия «никогда не пускается в предприятия, которые не обещают успеха»[1457]. «Таймс» даже предположила, что одним из итогов войны станет нейтрализация проливов, что являлось не чем иным, как допущением изгнания Порты из их зоны, а следовательно, и из Европы[1458] [1459]. На пике кризиса, в феврале 1878 г., на страницах газеты появился материал петербургского корреспондента, посвященный ближайшим перспективам англо-русских отношений. Корреспондент писал:

«Я уже говорил, что в настоящий момент нужны чрезвычайные предусмотрительность и осторожность, чтобы предотвратить войну между Россией и Англией, и все истинные патриоты обеих стран должны сделать все, что в их силах, чтобы не допустить эту беду. Россия, конечно, желает мира, но если она будет вынуждена обнажить меч, то не станет колебаться ни минуты — война с Англией чрезвычайно популярна в стране».

Материал был датирован 30 января (11 февраля), когда, как утверждал корреспондент, ссылаясь на «джентльмена» из петербургских правительственных кругов, «русским войскам был отдан приказ войти в Константинополь». Автор попытался найти баланс интересов Петербурга и Лондона в зоне проливов. Опасения русских за безопасность своих южных берегов вполне обоснованны, а посему решением проблемы «было бы обладание Россией фортом на северном выходе из Босфора», при условии ее отказа от аннексии других турецких территорий в Европе[1460]. Обратим внимание: прогноз решительности действий российского правительства явно завышен, что было весьма характерно для публикаций «Таймс», стремившейся предугадать действия России. На этом фоне нельзя еще раз не воздать должное прозорливости и решительности Биконсфилда. Даже Бисмарк был поражен эффективностью действий британского премьера: «Старый еврей — вот это человек». Своей расчетливой и твердой позицией Б. Дизраэли добился желаемой реальности — царское правительство испугалось и отступило.

Представленный на страницах «Таймс» вариант англо-русского компромисса отражал не одно лишь мнение петербургского корреспондента этой газеты, а реальную возможность развития событий и действий лондонского кабинета. Вероятность же осуществления этой возможности во многом зависела от петербургских правителей. Россия могла навязать Англии куда более выгодный для себя торг, взяв в залог Константинополь и проливы (впрочем, было бы достаточно и Верхнего Босфора), при условии полного и недвусмысленного удовлетворения балканских притязаний Австро-Венгрии. Однако российское правительство во главе с Александром II этого не осуществило.

Отгоняя русских от Константинополя воинственностью своих намерений, Биконсфилд был готов и к иным возможностям обеспечения британских интересов. Даже чисто формально это предполагала логика его блефа. Но вот о готовности петербургских политиков к разновариантности действий говорить не приходится. Они провозгласили и постоянно повторяли бескорыстные освободительные цели, заявив лишь требование о возврате Южной Бессарабии. Однако в Петербурге, похоже, не очень задумывались о последствиях подобных заявлений, которые значительно сковывали возможности военного и политического маневра. Более того, развязав войну, российские правители не пожелали признать очевидного ее парадокса: лучшим залогом реализации даже заявленных бескорыстных целей были именно решительные агрессивные средства — захват Константинополя и проливов.

Но время для окончательного решения Восточного вопроса еще не настало, — продолжали упрямо твердить на берегах Невы, так и не отважившись начать договариваться (торговаться) с англичанами с позиции силы. Неизживные страхи перед враждебной европейской коалицией, а фактически одной Англией, по-прежнему сковывали политическую волю российского самодержца.

Ни Александр II, ни тем более его канцлер войны с турками не хотели. Они всячески стремились ее избежать, договорившись с великими державами о мерах по стабилизации балканской ситуации. И если бы не сербско-черногорское выступление против Турции и кровавые последствия болгарского восстания, то русской армии не пришлось бы вторгаться на Балканы. Но, предприняв освободительный поход, правители России грубо просчитались в вопросе собственных стратегических целей. В итоге получилась вынужденная война не за свои интересы. Сражались за балканских славян, интересы которых понимались весьма умозрительно, глядя из далекого Петербурга. А там надеялись, что подобная политика укрепит российские позиции на Балканах и в зоне черноморских проливов.

Ратным трудом десятков тысяч русских воинов была куплена не только свобода балканских славян, им сполна воспользовались Австро-Венгрия и Англия. Первая оккупировала Боснию и Герцеговину, вторая получила остров Кипр, упрочила свое положение в Восточном Средиземноморье и азиатских владениях Османской империи.

«Если бы Александр II решился действовать иначе?» — повременим немного с ответом на этот вопрос и задумаемся над другим. Если Константинополь и проливы не являлись объектами прямых притязаний Петербурга, а на освобожденных славян там смотрели как на опору России на Балканах, то к каким результатам привела такая политика и чего этим добились российские правители?