Император не бездействует

Что же император, о существовании которого европейцы если и знали, то не считали главой государства? А он начал свою работу но исправлению ситуации со смены девиза правления. Напомним: эти девизы могли меняться, и лишь с правлением Мэйдзи с ними наступила некоторая ясность. Девиз — это не просто несколько иероглифов, в нем заключена некая магия, под защитой которой жил и сам монарх, и страна. По ним же отсчитывалось время. Если государство терпело бедствия, девиз меняли.

Насей раз был избран девиз «Ансэй» — «Спокойное правление». Его утвердил сёгунат, без разрешения которого император не только не мог ступить и шагу, но даже не смел умереть. Так, поскольку было принято, что монарх должен оставить престол и уйти в монахи, а государь Нинко позволил себе такую вольность, как кончину без отречения, пришлось все сделать посмертно. В сёгунскую столицу направили просьбу о дозволении покойному отречься от престола. И сёгун милостиво согласился…

Смена девиза не помогла, в 1855 г. страну потрясло крупное землетрясение, удар пришелся на район Эдо. К тому же, и чужеземцы не собирались исчезать. И многие истолковали происходящее так, что сёгунат утратил божественный мандат на правление (мы сказали бы — «кредит доверия Небес»).

Сёгунат пытался усилить береговую оборону, но было ясно, что нет ни достаточных средств, ни нужных технологий.

В 1856 г. в Японию прибыл американский консул Т. Гаррис. Лишь на следующий год сёгун дал аудиенцию Гаррису в Эдо. Консул передал новому сёгуну Иэсаде послание президента США. А главе администрации бакуфу Масаёси Хотта он намекнул: если в страну вторгнется Англия, то последствия будут куда хуже. Американцы могут запретить ввоз опия в Японию, и она не превратится в новый Китай…

Даймё, тем временем, высказывали недовольство сёгунатом, который не в состоянии изгнать чужеземцев и плохо управляет державой. Требовалось реформа, которая, хотя бы, могла затронуть всех князей. Но эти рассуждения не получили поддержки. Высшие феодалы возражали против торгового договора с Америкой, и Масаеси решил сделать немыслимое в прежние времена: он отправился в Киото, дабы император (как казалось, это просто очень важная формальность) одобрил заключение трактата.

Но Комэй трактат не одобрил, и это тоже произошло впервые. Решения принимались сёгунатом, но император исходил из иных логических построений, хотя и очень мало связанных с реальностью. «Жители страны облагодетельствованы уже одним тем, что находятся в сфере действия сакрального и всеблагого энергетического поля императора, поля, которое из дикарей превращает их в «настоящих» и полноценных людей. Варварами же являются существа, находящиеся за пределами этого поля», говорится в книге А.Н. Мещерякова «Император Мэйдзи и его Япония». Если логика такова, то ксенофобия оправдана, хотя и не связана с обычным для нас понятием национализма.

Безусловно, подобные построения кажутся нам безумием. Но мы живем в совершенно ином обществе, и уж, конечно, показались бы и Комэю, и японцам того времени закоснелыми варварами.

Посему император поставил перед собой задачу изгнать чужаков. И воспользовался своим главным правом — возможностью прямого обращения к богам. Среди прочих вспомнили и о боге войны Хатимане — том самом, чья «словоохотливость» в древности едва не довела династию до беды. Комэй звал на помощь «божественный ветер»… но договор с США все же заключили. Он предусматривал открытие портов Иокогама, Нагасаки, Ниигаты, Кобе. Американским торговцам разрешалась даже деятельность в Эдо.

Договор все же был неравноправным: его заключала одна сторона, выкрутив руки другой, он не имел определенного срока действия, а Япония не могла пересмотреть его условия. Кроме того, территории портов становились «государством вне государства».

Новым переговорщиком стал Наосукэ Ии. Он-то и сконцентрировал на себе недовольство. Конечно, неприятности от договора для нас почти не видны, зато мы способны понять несомненную пользу. Но японцы эпохи Токугава воспринимали его очень болезненно. «Варвары» навязывают условия самой окультуренной стране!

Император хотел отречься немедленно, но его все же убедили не делать этого. Да и основной наследник пока был слишком мал.

А договоры с упоминанием статуса наибольшего благоприятствования продолжали заключаться — теперь уже с Британией, Голландией, Россией, Францией… Все получали льготы. Мало того, впервые информация свободно циркулировала в обществе.

Тем временем скончался сёгун Иэсада Токугава, и встал вопрос об избрании нового. Даже смерть диктатора старались держать в секрете от императора. Как только Комэй узнал о том, он сместил канцлера — сторонника контактов с «варварами» — и заменил его новым, не посоветовавшись с бакуфу. Тут же последовали меры: в Киото полномочный представитель сёгуната начал репрессии против самураев и придворных, слишком горячо желавших прогнать иноземцев. Комэю очень четко намекали, где его место.

Новым сёгуном сделали Иэмоти Токугаву — двенадцатилетнего подростка, который нисколько не походил на грозного основателя сёгунской династии, и которым можно было легко управлять. Вопрос был решен отнюдь не добрым согласием: имелась и кандидатура вполне взрослого сторонника закрытия портов — Ёсинобу из княжества Мито. Его поражение стало роковым для ситуации.

В 1860 г. появилась надежда примирить двор и сёгунат при помощи «политического бракосочетания». За сёгуна Иэмоти было решено выдать принцессу Кадзуномия, младшую сестру Комэя. Брак был выгоден, но ни сама принцесса, ни император этого не хотели. Государя убеждали, что брак позволит влиять на бакуфу, — и убедили. Но было заявлено: Кадзуномия выйдет замуж лишь в семнадцать лет (пока что ей было пятнадцать), она будет жить в Эдо в той же обстановке, что и в Киото, но главное — соблюсти интересы всей страны, а не только клана Токугава. А это означает закрытие страны.

А страна как раз только-только открывалась. Для России открытым портом был Хакодатэ, и вскоре там появилось и консульство, и православная миссия, которую возглавлял отец Николай (Касаткин). В тот момент, вероятно, никто еще не предполагал, что в центре бывшей сёгунской столицы появится православный храм.

Открылась и Иокогама. Бывшая деревня очень быстро превратилась в город — притом, не лучший. «Государство вне государства» оказалось сродни публичным домам, а впоследствии и притонам для не самых лучших представителей японцев и европейцев.