«Оживление» великого Будды

Главным праздником стала церемония освящения (или, если угодно, «оживления») статуи великого Будды Русяны. Это случилось в 752 г., когда император Сёму успел отречься от престола, передав власть своей не менее набожной дочери Кокэн. И вот тут монах Докё наверняка присутствовал, хотя и не на первых ролях.

На обряде присутствовало десять тысяч монахов и практически весь императорский двор. Руководил действом индийский монах Бодхисена (по-японски — Бодай). Ему была предназначена честь довершить образ Будды, нарисовав статуе зрачки, «открыв глаза» Русяне.

Прибывший на паланкине Бодай взял кисть, к которой было привязано двенадцать двухсотметровых шнуров. Шнуры держали все присутствующие, которые тоже соучаствовали в действе. И Русяна «открыл глаза».

После этого было зачтение сутры (естественно, «Кэгон»), потом наступил черед приношений от крупнейших храмов, ритуальной музыки и танцев.

Только теперь можно было обращаться к кумиру за помощью. Но никто не знал, как скоро придется это сделать.

Тем временем, боги продолжали выражать свою волю. Особое место в синтоистском пантеоне занимал Хатиман, который считался богом войны. С началом распространения буддизма этот ками не растерял своей воинственности, но стал богом-охранителем учения. («Если заглянуть в сутры, то там сказано о сонме божеств, защищающих Закон Будды и почитающих его», — говорилось в указе Кокэн, выпущенном в первый год ее правления). Мало того, его культ считался важнейшим (если у жрицы Хатимана был четвертый придворный ранг, то у главного служителя Аматэрасу — только пятый).

В 750 году Хатиман «принял решение» перебраться в столичный город из своего святилища в Уса. Кстати, в связи с этим воинственному божеству присвоили первый придворный ранг и соответствующую чиновничью шапку.

Процессия стала не менее торжественной, чем «оживление» статуи Будды Русяны. Придворные и воины сопровождали бога в его путешествии, а в столице, в храме Тодайдзи, его (точнее, ковчег, в котором, как считалось живет божество) торжественно встречали экс-император и государыня Кокэн. Перед синтоистским богом буддийские монахи читали сутры, затем служительница храма (тоже буддийская монахиня) провела службу в присутствии императрицы и придворных.

И на первых порах шло неплохо: слова оракула Хатимана считались документом государственной важности, а сами жрецы из рода Омнва (они были в союзе с кланом Фудзнвара, который из-за последних событий оказался отодвинутым от власти) заявляли о повелениях божества, сделанного придворным высшего ранга. Между прочим, Хатиман пожелал, чтобы Отомаро Фудзивара был повышен в ранге и получил крупную должность. И требование удовлетворили.

Неизвестно, до какой бы степени возросла роль бога-придворного в государстве — здесь все зависело от личности императрицы и от жадности жрецов. Но в 755 году наступил предел. Оракула Тамаро Омива и ту самую монахиню, которая вела службу, объявили в колдовстве, а новым возглашателем воли стал жрец из рода Уса.

Что именно произошло, не вполне ясно. Возможно, произошел некий раунд подковерной борьбы. Эдикты императрицы от 757 г. упоминают о неких мятежниках, которые намеревались убить министра двора, изгнать наследника престола, завладеть символами власти и посадить па престол одного из четырех принцев. Есть вероятность, что это может быть каким-то образом связано с последовавшим вскоре отречением Кокэн и восхождением на трон Дзюнннна, ставленника клана Фудзивара.

После «переворота» Хатиман изрек нечто противоположное своим прежним пожеланиям. Теперь бог не хотел, чтобы от его имени давались ложные пожелания. Он возвратил пожалованные ему (а в большей степени, вероятно, роду Омнва) 1 400 дворов и пахотные земли.

Тем не менее, культ Хатимана на этом не прекратился. Божество еще скажет свое веское слово в эпоху второго царствования Кокэн.