Законодательство Сётоку Тайси

Имя Сётоку Тайси — это посмертный титул регента Умаядо, означающий «принц святых добродетелей». Заметим, даже на это имя повлиял распространяющийся буддизм. К тому же, и распространение буддизма в стране связано именно с его деятельностью.

Принц с самого раннего возраста посвятил себя наукам — конечно, если быть точным, тому, что в его время считалось науками. А это, прежде всего, владение письмом и чтением (не забудем, насколько сложны иероглифы), знание китайской классики и буддийской теологии.

Иными словами, он получил прекрасное гуманитарное образование.

И это — огромное достижение. Какая, собственно, разница, что именно изучать ради овладения большими объемами информации и умением работать с ней. Главное здесь — результат. Человек, обладающий такими навыками, будь то средневековый европейский монах, буддист, посвятивший себя изучению сутр, еврей, знающий бесчисленные толкования и комментарии к Торе, в любом случае будет открыт для восприятия новых сведений.

Заботой регента стало распространение религии. Прежде всего, он обращал внимание на моральные ценности учения Будды. Но для японцев того времени были гораздо важнее внешние проявления веры. И ими в царствование императрицы Суйко не пренебрегали: возводились храмы и пагоды, монахи с материка (а затем — и свои) проводили богослужения, вовлекая в них и пока еще непосвященных.

Главам знатных родов ничего более не оставалось, как начать возведение буддийских святилищ, стараясь догнать и перегнать друг друга. Отстроенный новый монастырь наверняка предвещал будущую благосклонность государыни и, что куда важнее, регента и всего клана Сога. Но монастырь — это еще и очередной очаг книжной премудрости на земле Японии.

Иногда и от стремления выделиться при дворе бывает ощутимая польза…

Особую значимость приобрел храм Хокодзи (Асукадэра). Он отстроен в первый год правления Суйко и в честь него даже неофициально именовали эру царствования («годы Хоко»).

К концу эпохи государыни Суйко в Японии было 46 храмов, 816 монахов и 569 монахинь. Конечно, все это появилось не без помощи из Кореи. Корейцами оказались и настоятели храма Хокодзи, и духовные наставники регента. А вместе с монахами из Когурё и Пэкче (с этими княжествами в тот период поддерживались хорошие отношения) прибывали живописцы, скульпторы, архитекторы.

А вот с Китаем в те годы отношения были, мягко говоря, своеобразными. Ведь вполне понятно, что Китай при любой династии — это целый мир. А то, что находится за границами этого мира, выглядит всегда несколько «варварски».

Но японцы учились в те годы и в Китае, и это еще более ускоряло прыжок к созданию нового и вполне современного по тогдашним меркам государства. И влияние китайских эмигрантов нельзя сбрасывать со счетов.

Пока что Китай относился к островному соседу достаточно равнодушно. Иногда приходилось бороться с японским пиратством (все же «норманнская альтернатива», высказанная в предыдущей части книги, не лишена оснований). В этом случае высшие власти Китая выражений не выбирали. Можно процитировать Чжу Юаньчжана: «Вы, тупые восточные варвары. Живя далеко за морем, вы надменны и вероломны…» Да и желание японцев усвоить китайскую культуру, но на свой лад, в Поднебесной истолковывали как очередное доказательство отсталости, а японцев называли «карликовыми чертями из-за Восточного моря».

Но японцы упорно стремились к равноправным отношениям с Китаем. Недаром японские императоры писали теперь в посланиях: «Сын Неба Страны Восходящего Солнца — Сыну Неба Страны Заходящего Солнца», «Небесный Государь Востока — Небесному Государю Запада».

Пока что к таким заявлениям относились, как к едва ли простительной (и то — лишь из-за «варварства») наглости. Пройдет какое-то время — и ситуация очень сильно изменится…

Впрочем, обмен посольствами с Китаем, объединенным династией Тан, проходил в духе тогдашней дипломатической любезности. «Мое сердце, взращивающее любовь, не делает разницы между далеким и близким. Я узнал, что государыня [Ямато], пребывающая за морем, заботится о том, чтобы ее народ пребывал в мире, что границы ее страны замирены, что обычаи в ее стране — мягки, что она с глубокими и истинными чувствами прислала нам дань издалека. Я восхищен этим прекрасным проявлением искренности», — сообщал в 608 г. император Китая.

В обстановке духовного подъема и «прыжка в будущее» появились в 604 г. законы Сётоку Тайси, которые иные исследователи слишком громко (и неверно) называют «конституцией». Увы, до первых конституций было еще очень далеко.

Пересказ содержания законодательства 17-ти статей приводит в своем исследовании «Япония: краткая история культуры» Дж.Б. Сэнсом. В этом издании комментарий дополнен переводом наиболее важных пунктов документа.

Статья I утверждает ценность гармонии в обществе и предостерегает против чрезмерной приверженности сословным интересам. «[При] согласии в верхах и дружелюбии в низах, [при] согласованности в обсуждениях дела пойдут естественным порядком, и какие [тогда] дела не осуществятся?» Все это предписывает конфуцианская доктрина.

Статья II предписывает почитание Трех Сокровищ (но не языческих символов императорского дома, как можно было предположить; это чисто буддийские ценности: Будда, священный закон дхармы и сангха — монашеская община). Но регент ни единым словом не возражает против существующего почитания богов синто, не требует ликвидации прежней религии. В ином случае этого просто не поняли бы.

Статья III дает очерк китайской теории верховной власти с иерархией, основанной на повиновении: («Государь — [это] небо; вассалы — земля… Поэтому, если государь изрекает, то вассалы должны внимать»).

Статья IV поясняет, согласно вес той же китайской концепции правления, что если долг нижестоящих — повиновение, то долг вышестоящих — соблюдение этикета. («Если высшие не соблюдают ритуала, то среди низших нет порядка. Если низшие не соблюдают ритуала, то непременно возникают преступления»). Здесь под этикетом подразумевается «церемониал», кодекс поведения, изложенный в «Книге ритуалов».

Статья V предостерегает против чревоугодия и жадности и адресована в первую очередь тем, кто должен разбирать тяжбы. Она требует правосудия для нижестоящих. «Ведь жалоб простого народа за один день [накапливается] до тысячи. В последнее время лица, разбирающие жалобы, сделали обычаем извлекать из этого [личную] выгоду и выслушивать заявления после получения взятки. Поэтому-то жалоба имущего человека подобна камню, брошенному в воду, а жалоба бедняка подобна воде, политой на камень. Из-за этого бедный народ не знает пристанища». (И вот в этом отношении документ Сётоку Тайси выглядит современным и сейчас, в XXI веке, притом далеко не только для Японии).

Статья VI направлена против льстецов и низкопоклонников. «Наказание зла и поощрение добра — хорошее древнее правило. Льстецы и обманщики — острое орудие для подрыва государства; [они] — остроконечный меч, разящий народ….Подобные люди всегда неверны государю и немилосердны к народу». (Еще одна мысль регента, никоим образом не устаревшая и в нынешние времена).

Статья VII обращена против протекционизма на государственной службе и предписывает назначать на должности по заслугам. («Когда умного человека назначают на должность, тотчас же слышатся похвалы. Когда же беспринципный человек занимает должность, то многочисленны беспорядки»).

Статья VIII требует усердной работы от чиновников. («Сановники и чиновники! Приходите раньше на службу и позднее уходите. Государственные дела не допускают нерадивости. Даже за весь день трудно [их] завершить»). Возможно, сам регент подавал в этом пример.

Статья IX говорит о необходимости доверия между нижестоящими и высокопоставленными лицами. («Доверие есть основа справедливости….Добро и зло, успех и неуспех, безусловно, зиждутся на доверии»).

Статья X осуждает гнев. («Не сердитесь на других за то, что они не такие, [как вы], каждого [человека] есть сердце, а у каждого сердца есть [свои] наклонности. Если он нрав, то я неправ. Если я прав, то он неправ. Я не обязательно мудрец, а он не обязательно глупец. Оба [мы] только обыкновенные люди. Кто может точно определить меру правильного и неправильного?»)

Статья XI учит высших чиновников важности вознаграждения за заслуги и наказания ошибок. («Временами награды [дают] не по заслугам, а наказания — не по вине. Сановники, ведающие государственными делами! Выявляйте заслуживающих как награды, так и наказания»).

Статья XII гласит: «Государевы контролеры провинций и наместники провинций! Не облагайте простой народ излишними налогами. В стране нет двух государей; у народа нет двух господ. Государь есть господин народа всей страны. Назначенные [им] чиновники все суть вассалы государя; почему же [они], наряду с казной, осмеливаются незаконно облагать [своими] налогами простой народ…»

Статья XIII направлена против пренебрежения официальной службой. «Все назначенные [государем] чиновники должны одинаково хорошо исполнять [свои] служебные обязанности». (Более чем просто разумная идея! Остается только пожалеть, что со времен регента Умаядо ни в одной стране она полностью так и не воплотилась…)

Статья XIV осуждает зависть.

Статья XV подтверждает статью I: «Отвернуться от личного и повернуться к государственному есть [истинный] путь вассалов….Взаимное согласие высших и низших есть дух и данной статьи».

Статья XVI — инструкция о сезонах общественных работ. («Привлекать народ [к выполнению трудовой повинности] в соответствующее время года есть древнее хорошее правило; поэтому народ должно использовать в зимние месяцы, когда [у него] свободное время. С весны до осени, в сезон обработки полей и шелковицы, народ трогать нельзя. Если не обрабатывать полей, то чем же питаться? Если не обрабатывать шелковицу, то во что же одеваться?»)

Статья XVII предписывает чиновникам советоваться между собой по важным вопросам. («Если же рассматривать важные дела единолично, то допустимы сомнения в наличии ошибки; а при согласовании со всеми [ваши] суждения могут получить надежное обоснование»).

Как видим, и в те времена в Японии было принято коллегиально решать наиболее серьезные проблемы. Но это ни в коем случае не парламентская демократия.

Иными словами, закон Сётоку Тайси закрепляет централизацию власти в стране, за что уже более полувека боролся клан Сога.

Конечно, это не конституция, даже не те дворянские «кондиции», за которые шла столь кровавая борьба в России в эпоху Анны Иоанновны. Но по сравнению с тем, что оставили предыдущие правления (хотя бы тот же Бурэцу), семнадцать коротких статей выглядят просто революционно. Закон Умаядо (Сётоку Тайси) — моральные предписания для высшего класса общества. Первое, на что он делает акцент — это нормы этики, причем вполне понятные в любом обществе. Стиль законодательства регента Умаядо порой очень близок к Книге Притчей царя Соломона. Это, конечно, не означает какого-то влияния, но подчеркивает: мысль человеческая развивается, в основном, одинаково.

Новые идеалы, как ни странно, помогли не погибнуть и японскому язычеству — синтоизму. К тому времени он уже находился на пути, на который неизбежно скатываются языческие религиозные системы, даже столь развитые, как в Римской Империи. Это путь упадка.

Развитой этики в тогдашнем синтоизме не было, зато суеверий оказалось более чем достаточно. Жертвы богам становились понемногу платой жрецам и чиновникам. Очищение подменялось наказанием.

Примерно со столь же потребительским интересом отнеслись поначалу и к буддизму. К примеру, император Ёмэй решил стать буддистом, лишь когда тяжело заболел. Да и знаменитый Сога Умако обратился к Будде, рассчитывая на излечение.

Но буддийская этика постепенно нашла себе дорогу к сердцам японцев. Со временем механическое чтение сутр сменилось пониманием их основы.

И синтоизму, чтобы выжить, пришлось «догонять» конкурента. Мало того, со временем обе религии стали опорами друг для друга.

Конечно, можно посчитать семнадцать статей регента Умаядо всего лишь благочестивыми рассуждениями. Но до той поры, вероятно, не было практически ничего: ни продуманной системы правления, ни инструкций для государственных чиновников.

Регент не ограничился лишь этим законодательным уложением. Его стараниями был введен и табель о рангах, сменивший наследственную систему назначений.

Так что это буддийско-конфуцианское законодательство можно считать огромным прогрессом для Японии. Впервые прописаны права и обязанности вышестоящих и нижестоящих и по отношению друг к другу, и по отношению к государству (императору).

Главной для Сётоку Тайси стала не обрядовая, а морально-философская сторона буддизма. В этом он тоже был практически первым в стране. Но и национальная религия (сам термин «синто» появился незадолго до этого, при императоре Ёмэе) не отбрасывалась. Регенту приписывается известный афоризм: «Буддизм — ветви на дереве синто, а конфуцианство — листва на этих ветвях».

Император отныне представляет все кланы, это «государь всех японцев». Теперь автономность наиболее знатных родов сильно урезалась. Правитель становился верховным арбитром в межклановых спорах (в том числе — по делам, связанным с наследованием).

Но все это основано и на японских традициях. Императорская династия держалась, скорее всего, не потому, что была наиболее сильной. Просто узурпация власти каким-либо кланом противоречила бы интересам прочих. Поэтому было гораздо удобнее контролировать царствующую семью (и не забывать связывать свой клан узами родства с императорским домом). Так поступали Cora, так продолжалось и после них.

Каким влиянием пользовался принц Умаядо как ревностный буддист и ученый, говорят и упоминания в хрониках: «Государыня попросила престолонаследника прочесть лекцию о сутре “Сёмангё”…» и т.д. К сожалению, ему так и не довелось занять высший пост в стране.

Хроники, говоря об этом периоде, часто перемежаются благочестивыми историями. А то и намекают на слабость прежних богов в сравнении с мощью буддизма.

«В этом году [618 г.] Капапэ-но Оми отправили в провинцию Аги, чтобы он построил там корабль. Добравшись до гор, он стал искать корабельное дерево. Обнаружив хорошее дерево, велел рубить его. В это время появился человек, который сказал так: «Это дерево [бога] Грома. Рубить его нельзя». Капапэ-но Оми сказал: «Хоть он и бог Грома, но как можно ослушаться повеления государя?» Совершив множество приношений-митэгура, послал людей рубить дерево. Тогда разразился ливень, загремел гром, засверкали молнии. Капапэ-но Оми обнажил меч и сказал так: «Бог Грома! Не покушайся на жизнь людей! Меть в меня». И стал ждать, глядя вверх. Больше десяти раз прогремел гром, но ущерба Капапэ-но Оми не причинил. Затем обернулся маленькой рыбкой, зажатой меж ветвей дерева. [Капапэ-но Оми] взял рыбку и сжег ее. После этого корабль был построен».

В правление государя Дзёмэя, внука императора Бидацу, произошло очередное восстание «северных варваров» (айнов). Оно случилось в 637 г. Мятежу предшествовало дурное предзнаменование — солнечное затмение.

Полководец Камитукэ-но-Кими Катана был отряжен, чтобы разбить восставших, но получилось ровно наоборот: восставшие разбили его. Пришлось бежать и укрыться в окруженной противником крепости. Как говорят хроники, воины предпочли разбежаться, а крепость опустела. Сам полководец думал, не совершить ли «быстрый отход на заранее подготовленные позиции». Но его супруга оказалась более мужественной. Она расплакалась и заявила: «Твои предки переправились через синее море, преодолели десять тысяч ри, чтобы усмирить заморские правительства и передать свою отвагу и мужество будущим поколениям. Если сейчас опозоришь имена предков, будущие поколения будут непременно смеяться над тобой». Она заставила мужа выпить сакэ, а потом взяла его меч, а женщинам, что находились в крепости, велела взяться за луки.

Так что пришлось ее мужу сражаться, хотел он того или нет. Мятежники решили, что войско осталось в крепости, и отступили. Тогда собравшиеся вновь солдаты воспрянули духом и разгромили восставших.

Здесь мы видим ту же самую силу духа, что вошла в поговорку о женщинах Спарты («со щитом — или на щите»). И дальше примеров высокой морали и понимания долга будет становиться все больше. Нравственная проповедь буддизма, возможно, уже сыграла здесь определенную роль.

После смерти регента, пользовавшегося некоторой независимостью, клан Сога получил еще большую влиятельность. Но это стало началом заката и последовавшей катастрофы. Теперь можно было действовать в открытую, сажать на престол угодных членов императорского рода. Понятно, что и в расходовании казенных средств на собственные нужды можно было совершенно не стесняться. Их сторонники награждались придворными рангами, неугодные попадали в опалу.

Все это не могло не вызвать протеста остальных кланов. Недовольство высказывалось и самим императорским родом. Оставались и давние недруги из числа недоистребленных Мононобэ и Накатоми.

В воздухе явственно запахло переворотом.