ЛИНКОР «НОВОРОССИЙСК», ВНУТРЕННИЙ РЕЙД СЕВАСТОПОЛЯ, СССР 29 октября 1955 года

29 октября-1955 года линкор «Новороссийск» взорвался и затонул на внутреннем рейде Севастополя, унеся с собой сотни человеческих жизней. Это одна из величайших трагедий на военно-морском флоте СССР. До сих пор точно не известны ни причина гибели линкора, ни количество погибших. Служба линкора «Новороссийск» (бывшего итальянского «Джулио Чезаре», доставшегося СССР после раздела флота побежденной во Второй мировой войне Италии) продолжалась недолго — менее семи лет. Вот как это произошло.

28 октября 1955 года, пятница. В этот день линкор совершил свой последний выход в море. Утром он снялся со швартовых бочек, вечером возвратился на базу. Перед входом от оперативного дежурного было получено приказание встать на швартовой бочке № 3, принадлежавшей линкору «Севастополь». В 18 часов корабль направился к указанному месту стоянки. Но при подходе к носовой бочке линкор, управляемый не очень опытным в швартовке капитаном второго ранга, проскочил ее, хотя, чтобы сдержать инерцию движения, кавторанг Хоршудов бросил перед этим якорь, но несколько в стороне от обычного места. Потом положение корабля было выправлено, и он встал на левый якорь. Мы приводим все эти подробности, так как они имеют значение при выяснении причин подрыва линкора.

После швартовки на корабле были ужин, увольнение части экипажа на берег, развод наряда, баня и стирка. Сошел на берег и временно исполнявший обязанности командира корабля Г. Хоршудов. Старшим на борту остался помощник командира корабля капитан второго ранга 3. Серполов.

Перед ужином на корабль прибыло пополнение — бывшие солдаты пехоты, переведенные во флот. Их переодели в матросскую рабочую форму, но оставили сапоги, так как обувь подобрать не успели. На ночь новоприбывших разместили в одном из носовых помещений линкора. Для большинства из них это был первый и последний день военно-морской службы. В 1:30 29 октября в носовой части линкора глухо прогремел взрыв. Корпус «Новороссийска» содрогнулся от мощного удара. На всех палубах сразу же пропало освещение. Корабль погрузился в темноту, отключились сигнализация и радиотрансляция.

После короткого замешательства на линкоре была объявлена аварийная боевая тревога, экипаж занял места согласно боевому расписанию, корабельные аварийные отряды приступили к работе по локализации последствий взрыва. На стоявших рядом крейсерах также была объявлена тревога. Их медицинские группы стали прибывать к борту «Новороссийска». Однако спасательных средств было крайне мало, да и возможности у них были скромные.

Носовая часть корабля погрузилась в воду, а отданный якорь и швартов носовой бочки крепко держали линкор, не позволяя сдвинуть его с места и отбуксировать на отмель. Вода довольно быстро продолжала поступать в корпус.

Шел третий час после взрыва. Видя, что поступление воды остановить не удается, Хоршудов, который, получив известие об аварии, немедленно вернулся на корабль, обратился к командующему флотом вице-адмиралу Пархоменко с предложением эвакуировать часть команды, которая из-за затопления носовой части корабля стала собираться на корме и насчитывала несколько сотен человек. Командующий, вполне в духе того времени, отрезал: «Не будем разводить панику!» В частности из-за этого распоряжения погибли многие матросы.

Однако вскоре по линкору была отдана команда: «Не занятым борьбой за жизнь судна построиться на юте». Матросы, старшины, офицеры стали выходить из задраенных по-боевому внутренних помещений, палубных надстроек, башен и строиться на верхней палубе на корме. В строю собралось до тысячи моряков. К трапу стали подгонять плавсредства, но на них успела сойти лишь небольшая часть экипажа, когда корпус корабля вдруг дернулся и начал крениться на левый борт. Шеренги моряков покатились с уходящей из-под ног палубы в воду.

В 4:15 утра линкор лег на левый борт, а через мгновение перевернулся вверх килем. Начался второй акт трагедии, жертвами которой стали теперь уже сотни моряков, оказавшиеся в воде. Одетые в бушлаты, они образовали возле бортов линкора живое поле. Многие, особенно вчерашние пехотинцы, под тяжестью промокшей одежды и сапог быстро ушли под воду. Правда, часть команды сумела взобраться на днище корабля, другие отплыли в сторону, и их подобрали спасательные плавсредства. Кое-кто сумел доплыть до берега самостоятельно.

Стресс от пережитого был такой, что у некоторых моряков, доплывших до берега, не выдерживало сердце, и они тут же падали замертво. Моряки, взобравшиеся на днище и снятые потом оттуда спасателями, а также те, кто находился рядом на спасательных судах, слышали внутри корпуса частый беспорядочный стук. Это подавали о себе весть моряки, не успевшие выбраться из отсеков. Отчаянный стук заживо замурованных все усиливался, сливаясь в сплошную дробь.

Спасатели судна «Карабах», не дожидаясь указаний сверху, вскрыли обшивку корпуса в корме линкора. Через разрез успели спастись семь моряков. А потом из отверстия с нарастающей силой стал вырываться сжатый воздух…

Вскоре корабль из-за выхода воздуха из воздушных мешков стал медленно погружаться. Запоздалые попытки заварить прорезанное отверстие ничего не дали. К утру 30 октября «Новороссийск» затонул.

В последние минуты перед гибелью линкора по звукоподводной связи, доставленной к месту аварии, было слышно, как моряки, находившиеся внутри корабля, пели «Варяг». А уже 1 ноября водолазы, спускавшиеся к затонувшему линкору, не слышали никаких звуков…

Вот как описал эту катастрофу Виталий Говоров, наблюдавший ее от начала и до конца:

«На шесть часов 29 октября был назначен выход в море крейсера «Молотов», где я служил в должности командира дивизиона. Крейсер стоял метрах в двухстах пятидесяти от линкора. Я отдыхал в каюте, ждал сигнала готовности корабля к выходу в море. Вдруг что-то толкнуло меня и подбросило на койке. Я услышал глухой звук взрыва. Через три-четыре минуты прозвучала команда: «Баркас к правому трапу. Кормовой аварийной партии построиться на юте». Все команды были выполнены необычайно быстро, в этом уже чувствовалось внутреннее напряжение моряков. Прибыв на ют, я получил боевую задачу от командира крейсера капитана первого ранга Каденко: «Отправиться на линкор «Новороссийск» и оказать помощь».

Через десять минут после взрыва мы были на борту «Новороссийска». Линкор стоял с малым дифферентом на нос, с небольшим креном на правый борт. Освещения в носовой части корабля не было. Доложив вахтенному офицеру о прибытии, я направился в район взрыва.

Увиденное просто потрясло меня: развороченные палубные листы горой поднимались над палубой, на них лежали изувеченные человеческие тела. А под ногами был слой ила, перемешанного с кровью.

В одном из помещений линкора я столкнулся с матросами аварийных постов. Их было человек 12–15, они ожидали каких-либо команд. Поскольку я оказался единственным в этой части корабля офицером, я принял командование на себя. Телефонная связь не работала, в помещении темно… Первой моей командой было: «Крепить носовую переборку, палубные люки». Через них уже пробивалась вода. Часть матросов я отправил задраивать иллюминаторы. Я никого из них не знал, также как не знал и устройства этого корабля, но отлично понимал, что если внутрь корабля поступает вода, выдавливает переборки, если расходятся швы, то с этим надо бороться. Я рассчитывал на выучку матросов и не ошибся.

Аварийщики были хорошо подготовлены и знали, что и как надо делать. А вода все прибывала. Крен стал уже на левый борт, дифферент увеличился. Через палубные люки из каких-то помещений, куда мы проникнуть не могли, сочилась вода. Не имея водолазной техники, матросы ныряли в люк и пытались изнутри заделать щели. Только когда вода доходила мне до подбородка (мой рост 180 см), я давал команду покинуть помещение. Все острее ощущалась нехватка аварийного материала и инструментов. В дело пошли даже столовые ножи и вилки, вместо кудели использовали разорванные на полосы простыни, вместо ручников — собственные кулаки, обмотанные полотенцами.

А потом мы получили команду: «Прибывшим с других кораблей собраться на юте». Я поблагодарил матросов за мужество и поднялся на палубу. Но на ют попасть не успел. Я прошел всего пятнадцать-двадцать метров по левому борту, как корабль начал опрокидываться. Я успел схватиться за поручень трапа и заметил, как стремительно промелькнул корабельный флаг на фоне освещенных окон домов за вольной пристанью.

Я падал спиной вниз и видел, как с накрывавшей меня палубы корабля с грохотом сыпались в воду люди. И до сих пор мне помнится показавшийся тогда коротким, но по-звериному страшный тысячеголосый крик ужаса. И все.

Меня накрыло кораблем. Я в какой-то момент потерял сознание, оно ко мне вернулось под водой. И тогда я почувствовал рядом что-то копошащееся, толкающее ногами и руками. Сам попытался двигаться, но ничего не получилось. Чувствовал, что грудь прижата к чему-то плоскому, и это плоское давило страшной тяжестью. Ощущение этой тяжести не забыть до сих пор. Успел нахлебаться воды и вновь потерял сознание. Последняя мысль перед провалом в темноту: «Как глупо приходится погибать...»

Сознание вернулось вновь, когда я летел вверх в огромном пузыре воздуха. Воздух вырвался из затапливаемого помещения с такой силой, что выбил меня из-под палубы, оборвав все пуговицы на кителе и сорвав брюки. Я очутился на поверхности, где-то в метре от днища линкора. Я не стал на него взбираться, рефлекторно сообразив, что может засосать в воронку.

Потом меня подняли на баркас. Вскоре я оказался в госпитале. Сотрясение головного мозга, ушиб грудной клетки, спина — сплошной синяк без кожи, кровохарканье. Правая рука висела плетью — как потом выяснилось, был отрыв лопатки».

Уже после гибели линкора стало точно известно, что корабль спасти было нельзя. Это определили академические расчеты. Нельзя было спасти корабль, но многих людей — можно было. Вполне реально было задержать момент опрокидывания. Буксировка линкора на мелкое место, начатая где-то около двух ночи, когда уже был выровнен крен, привела к свободному перетеканию тысяч тонн воды с одного борта на другой, что в итоге приблизило момент опрокидывания. Да и бравый, но преступный приказ, задержавший эвакуацию экипажа, внес свой кровавый вклад в общее число жертв.

Причиной трагедии линкора стал, по одному из предположений, взрыв глубинной мины, оставшейся со времен Второй мировой войны. Другая версия — о диверсантах — вызывает сомнение, так как воронка на месте взрыва на дне бухты была эквивалентна взрыву заряда весом 1100–1200 кг взрывчатки. Диверсионные же лодки из-за своей небольшой грузоподъемности не приспособлены к перевозке такой массы груза.

Взрыв был настолько силен, что пробил насквозь — от днища до верхней палубы — весь многопалубный бронированный корпус линкора, образовав в нем огромнейший пролом. Все самые страшные разрушения пришлись как раз на ту часть линкора, где в носовых кубриках, расположенных на нескольких палубах-этажах, спокойно спали сотни матросов и старшин.

По оценке правительственной комиссии, при взрыве сразу же погибло не менее 150–170 человек и было ранено около 130.

По данным совета ветеранов линкора, погибло 608 человек. Вторая цифра кажется гораздо более правдоподобной, если сопоставить количество находившихся на корабле во время взрыва и количество спасшихся.

Итак, в ночь на 29 октября 1955 года в севастопольской бухте прозвучал взрыв. В результате затонул линкор «Новороссийск», сотни моряков погибли. Так что же случилось? Истинную причину до сих пор не знает никто.

Выше мы уже говорили о возможности подрыва на мине большой мощности, однако в своих официальных выводах комиссия по расследованию гибели линкора не исключала возможности диверсии.

Чьей диверсии? Ради чего предпринятой? Об этом в итоговом документе не говорилось ни слова. Но моряки — весь флот, от матросов до адмиралов, — разделились в своих мнениях как бы на два лагеря. Одни склонялись к версии о невытраленной немецкой мине и приводили довольно веские аргументы. Другие отстаивали, и не менее убедительно, версию проникновения в севастопольскую бухту итальянских подводных диверсантов. Сторонниками этой второй версии были многие весьма авторитетные в морском деле специалисты.

Как известно, в 1949 году Италия передала Советскому Союзу часть своего военного флота, которая полагалась нашей стране по репарациям. Так в Севастополь пришел модернизированный линкор «Джулио Чезаре», переименованный в «Новороссийск». Передача этого крупнейшего корабля итальянского флота Советскому Союзу была расценена возродившимися к тому времени неофашистскими группировками как национальный позор. Искупить его поклялся на своей золотой шпаге, полученной от короля за ряд успешных диверсий против английского флота в годы войны, князь Юнно Валерио Боргезе, потомок старинного рода, командовавший специальным диверсионным соединением боевых пловцов и взрывающихся катеров. Слово этого человека редко расходилось с делом. К тому же он обладал самыми разветвленными связями в военно-политических сферах как своей страны, так и за рубежом. О больших возможностях Боргезе говорит, в частности, его попытка военного переворота в стране, предпринятая им и его сторонниками в ночь с 7 на 8 декабря 1970 года. Проведение возможной диверсии в севастопольской бухте технически облегчалось тем, что к 1955 году в итальянских ВМС были созданы весьма совершенные сверхмалые подводные лодки, предназначенные для высадки пловцов-диверсантов.

Однако прямых доказательств причастности итальянских подводных диверсантов к взрыву 29 октября нет. Вся «итальянская версия» построена исключительно на цепи косвенных улик и умозрительных предположений. К ним можно отнести и публичные заявления Боргезе о том, что ни один итальянский корабль не прослужит долго в большевистском флоте, и негласное награждение высшими орденами группы итальянских морских офицеров вскоре после гибели «Новороссийска», а также целый ряд других фактов.

Как именно все было, да и было ли вообще — вопросы, которые надолго, а возможно, навсегда останутся без ответов. Вряд ли в итальянских архивах хранятся какие-либо документы, проливающие свет на взрыв под днищем «Новороссийска». Подобная акция, если она имела место, могла быть проведена скорее всего как частное дело «группы патриотов», располагающих достаточными средствами как для покупки «карманной подводной лодки», так и для фрахта торгового судна.

Благоприятствовала проведению диверсионной вылазки и тогдашняя внутриполитическая обстановка в нашей стране — весьма смутная, с острой, хотя и скрытой борьбой группировок в высших сферах власти, закипевшей сразу после смерти Сталина в марте 1953 года, и сказывавшаяся на жизненном тонусе государства.

Однако о том, что «итальянская версия» гибели «Новороссийска» принималась тогдашним главным командованием ВМФ всерьез, свидетельствует, пожалуй, тот факт, что вскоре после взрыва линкора все бывшие итальянские корабли, приписанные к Черноморскому флоту (крейсер «Керчь», четыре эсминца, подводная лодка), были выведены из боевого состава и отправлены на резку. Очевидно, чтобы не провоцировать новых диверсий.