ЧИКАГО, шт. ИЛЛИНОЙС, США 30 декабря 1903 года

«Предусматривает ли свобода слова возможность завопить «Пожар!» в переполненном театре?» — спросил как-то Оливер Уэнделл Холмс, страстный поборник гражданских прав и свобод. Вызванная таким криком паника повторяется снова и снова во время ужасных по последствиям театральных пожаров. Так произошло и в чикагском театре «Ирокез» через 24 года после Великого пожара в Чикаго.

Этот, самый страшный в истории США пожар в театре, случился в чикагском театре «Ирокез» накануне Нового Года — 30 декабря 1903 года. Беда произошла по многим причинам: из-за халатности проектировщиков здания, заблокированных пожарных выходов, зацепившегося пожарного занавеса, не оказавшегося на месте администратора сцены и легковоспламеняющихся декораций. Погиб 591 человек (по некоторым данным — 602), десятки были ранены.

Театр «Ирокез» был просто сказочно красив. Спроектированный 29-летним архитектором Бенджамином Маршаллом в стиле французского ренессанса, он поражал великолепием и роскошью и считался абсолютно безопасным в пожарном отношении. По крайней мере, так утверждали и сам Маршалл, и совладельцы — они же театральные антрепренеры — Уилл Дэвис и Гарри Рауэе. Джордж Уильямс, строительный подрядчик, выполнявший заказы городских властей Чикаго, высказал такое же мнение, проверив театр за 39 дней до последнего спектакля, превратившегося в жуткую, отнюдь не театральную трагедию.

Никто не оспаривает того факта, что «Ирокез» был истинным шедевром архитектуры и дизайна. Он состоял из фойе, украшенного деревянной резьбой, откуда вверх вели две великолепные лестницы» роскошно задрапированного зрительного зала, авансцены в виде изящной дуги, главной сцены гигантских размеров, множества артистических гримерных и был оснащен новейшим электрооборудованием. Театр располагал 1724 зрительскими креслами, и еще 300 зрителей могли разместиться на галерке стоя. Он имел 30 выходов — больше любого другого театра в стране, 27 из них были специальными пожарными выходами с двойными дверями; кроме того, партер, каждый ярус, ложи и галерка на случай пожара были оборудованы специальными выходами в фойе.

Но был ли театр действительно так безопасен в пожарном отношении? Уильям Кленденик, редактор специализированного журнала, занимавшегося вопросами пожарной безопасности, прошел по зданию театра, когда оно было еще в стадии строительства, и его оценка была гораздо более сдержанной, чем у создателей и владельцев. Он, в частности, указывал, что над сценой отсутствовала система пожаротушения через разбрызгиватели. Не было над сценой и вытяжной трубы, чтобы в случае возгорания отвести пламя из зала. Световой люк над сценой был накрепко забит гвоздями. В интерьере театра имелось слишком много деревянных украшений и деталей, которые могли легко воспламениться. Не была установлена и система экстренного оповещения, напрямую связывающая театр с пультом пожарной охраны. А непосредственно вечером 30 декабря 27 (!) запасных выходов из 30 оказались прочно запертыми, а на некоторых даже были установлены дополнительные металлические решетки.

От Кленденика, словно от назойливой мухи, просто отмахнулись как владельцы театра, так и инспекция по строительному надзору. Тогда он опубликовал в своем журнале крайне критичную статью о положении дел в театре, но это было как об стену горох — едва ли кто-либо, кроме специалистов, читал его журнал.

22 ноября Эд Лафлин, инспектор строительного отдела, проверил здание полностью, от артистических уборных до облицовочного камня, и объявил его «несгораемым вне всяких сомнений».

Две недели спустя Джозеф Догерти, рабочий сцены, сообщил о происшествии, последствия которого совершенно не были приняты во внимание. Он доложил владельцу Уиллу Дэвису, что за сценой загорелся мусор. Это возгорание Догерти потушил своими силами. Однако когда он попытался в качестве предохранительной меры опустить противопожарный асбестовый занавес, тот застрял, зацепившись за осветительный прожектор, в шести метрах над подмостками. Несмотря на возражения актеров, Догерти предложил установить прожектор в другом месте. Дэвис пообещал обдумать предложение, но потом совершенно забыл об этом.

30 декабря билеты на утреннее представление буффонады Кло и Эрлангера под названием «Мистер Блюберд» с актером-комиком Эдди Фоем в главной роли шли нарасхват и были быстро распроданы. В тот день в зрительном зале было 2 тыс. человек, 1724 сидели, а остальные стояли на галерке. Первый акт прошел безупречно. Все шло так гладко, что администратор сцены покинул свой пост за сценой и пошел в фойе, чтобы потом посмотреть второй акт из зала. Несколько рабочих сцены тоже тайком отправились пропустить по рюмочке в ближайший салун.

Но гораздо важнее было то, что плотник, одновременно ответственный за электрический механизм, приводивший в движение асбестовый противопожарный занавес, тоже вышел без разрешения и отправился в скобяную лавку.

В начале второго акта двойной октет из восьми мужчин и восьми женщин начал исполнять песню «При слабом лунном свете». За кулисами оператор прожектора для подсветки заметил, что его прожектор находится в опасной близости от первой кулисы, сделанной из бумаги. Не успел он подумать об этом, как на его глазах кулиса воспламенилась. Он попытался сбить крошечный огонек рукой, но не смог дотянуться до него.

Пламя метнулось вверх, и пожарный театра схватил огнетушитель и направил его на все еще небольшой огонь. Однако струя не достала до места возгорания. Пламя тем временем охватывало все новые и новые части декораций. На сцене находилось 10 тыс. м³ обычных декораций, деревянных конструкций, рам, краски и полотна и 180 подъемных декораций. Все это приводилось в действие при помощи новенькой, промасленной, легковоспламеняющейся веревки из манильской пеньки общей длиной 75 тыс. м. Колосники над сценой уже были в огне, и искры дождем посыпались на двойной октет исполнителей. Они вздрогнули и перестали петь. Одна женщина упала в обморок, остальные в испуге бросились за кулисы. Зрители, не вполне осознавшие опасность, слегка заволновались.

Эдди Фой, почувствовавший в своей гримерной сильный запах дыма, быстро вышел на сцену и встал у рампы.

«Оставайтесь на своих местах, — сказал он зрителям. — Это пустяки. Огонь быстро потушат». А затем, повернувшись к дерижеру в оркестровой яме, прошипел: «Ради Бога, играйте же, играйте, продолжайте играть!»

Подобно оркестру на «Титанике», музыканты начали было играть, но тут несколько зрителей почти одновременно выкрикнули «Пожар!», и весь зрительный зал пришел в движение. Фой попытался успокоить людей, убеждая их спокойно следовать к выходам. Затем, поняв бесполезность уговоров, он закричал рабочим, чтобы те немедленно опустили асбестовый занавес.

Однако человек, отвечавший за это, отсутствовал; пожарный Сэллерс стал разбираться с механизмом, которого не знал, и наконец включил его. Но, как и две недели назад, правый край занавеса зацепился за прожектор в шести метрах над подмостками. Левый край опустился двумя метрами ниже правого и тоже повис в воздухе. А языки пламени из-под занавеса уже простирались в зрительный зал.

Фой покинул сцену как раз перед тем, как подвесные леса и устройства рухнули на нее, с треском разбрасывая вокруг искры, словно фейерверк. Некоторые части упали на главный электрощит, и все освещение погасло, добавив паники в зале.

Но даже и в этот момент пожар был относительно небольшим, и ужасного бедствия, которое вскоре последовало, не произошло бы, если бы девушки из октета не бросились убегать через двери, ведшие со сцены. Двое рабочих открыли для них дверь, и мощный сквозняк, ворвавшийся в нее, превратил пламя на сцене в огромный огненный шар, который с ревом прокатился по залу, покрыв расстояние в 22 м от сцены до ложи в один миг, а затем раскололся надвое. Нижняя его часть пронеслась под балконом и влетела в фойе, а верхняя, взметнувшись вверх, накрыла зрителей в ложах и на галерке.

Паника достигла неописуемых размеров. Вспыхнули яростные схватки. Люди дрались, кусались и царапались. С некоторых полностью сорвали одежду. Несколько человек упали или их столкнули через край балкона, и они, рухнув вниз, поджигали других своими горящими телами или наносили смертельные ушибы. Мужчины, женщины, дети гибли в дикой давке, растоптанные буквально в лепешку.

Молодые билетеры второго яруса, обезумев от ужаса, никак не хотели открывать двери ломящейся толпе. Затем, бросив все, удрали, спасая свои жизни, так и не открыв запасные выходы. Некоторые зрители, сохранившие остатки хладнокровия, сумели найти двери и открыли их, но обнаружили, что от земли их отделяет расстояние более метра, потому что ни один выход не был оборудован лестницей. Под напором толпы люди срывались с дверного порога и падали, ломая ноги и руки, предохраняя своими телами от травм тех, кто валился сверху.

Спаслись почти все из 800 зрителей, занимавших места в партере. Но более половины из 1100 зрителей первого яруса погибло. Запасные выходы не были обозначены, растерянные люди в панике метались вдоль стен, безуспешно пытаясь найти дверь.

Обезумевшая от страха толпа хлынула, как морской прибой, к выходам в мраморное раззолоченное фойе, достигавшее в высоту 20 м. Но сюда вели все выходы из партера, из лож, с галерки, и людские потоки буквально врезались друг в друга. Люди лезли по головам, падали через балюстрады вниз, на копошащуюся массу тел. Вскоре пламя добралось до этого столпотворения и превратило его в гору горящих трупов.

Позже на балконах первого яруса пожарные обнаружат в проходах трупы, лежащие слоем в шесть человек. На многих не было одежды — она сгорела, другие были сильно покалечены и изуродованы. Некоторым, но таких было совсем немного, удалось выжить под защитой прикрывших их обгоревших трупов.

На всю эту жуткую расправу огню потребовалось не более 15 минут. 15 минут — и почти 600 человек погибло. Сцена, ложи, зрительный зал, балкон, галерка — все, что было так дорого и со вкусом отделано, сгорело дотла. Сгорел даже асбестовый несгораемый занавес. Правда, как выяснилось позже, асбестом там и не пахло — он был целиком изготовлен из бумаги, хотя заплатили за него как за асбестовый.

Суду было предано двенадцать лиц, включая владельцев театра Дэвиса и Рауэса, строительного подрядчика Уильямса и мэра города Гаррисона. На целых три недели расследование стало национальной сенсацией.

Дело рассматривалось большим жюри, которое оправдало мэра Гаррисона и нескольких других обвиняемых. Однако владельцев театра и двух сотрудников администрации, занимавших второстепенные посты, обвинили в непредумышленном убийстве. Уильямсу был предъявлен гражданский иск в том, что он осуществлял свои права незаконным путем.

Но никто из них в тюрьму не попал. Использовав всевозможные юридические проволочки и зацепки, им удалось добиться закрытия дела.

Были поданы сотни исков о возмещении ущерба в связи с потерей близких, но ни один из них не был удовлетворен. Единственным, кто отсидел срок, стал владелец близлежащего салуна: его заведение использовалось в качестве временного морга, и он был уличен в том, что грабил мертвых.