«НОВЫЙ ПОРЯДОК» в СЕРЕДИНЕ 80-Х ГГ. ЗАВЕРШЕНИЕ ПОЛИТИКО-ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ РЕФОРМЫ И СОПРОТИВЛЕНИЕ САНТРИ

В конце марта 1983 г. Сухарто сформировал новое правительство?IV кабинет развития. Его трехступенчатая структура напоминала кабинеты последних лет правления Сукарно.

Второй раз подряд в правительство совершенно не были включены представители партий. Из 37 членов кабинета 12 министров — генералы, 5 — технократы американской и 2 — западноевропейской выучки; несколько человек — активисты Голкара.

По оценкам западных аналитиков, перестановки в правительстве позволили Сухарто вывести из него ряд пользующихся значительным личным влиянием деятелей (В. Нитисастро, генерал А. Муртопо) или переставить таковых на более почетные, но лишенные реальной власти посты (генерал Аламшах и Амир Махмуд, ставший после Адама Малика председателем парламента и НКК). Упрочив свое положение, президент и его окружение обратились к мерам по завершению политико- идеологической реформы. Она приобретала особую важность вследствие того, что ислам находился в Индонезии на подъеме и первой половине 80?х гг., чему способствовала в первую очередь иранская революция и резко возросшая роль «нефтяных» стран Ближнего и Среднего Востока в мировых делах. Некоторые оппозиционно настроенные социальные группы (в частности, молодежь, студенчество) были вынуждены обращаться к исламу ввиду отсутствия альтернативных идеологий, способных выразить их протест (марксизм и мархаэнизм были в стране запрещены, панчасила же изначально являлась «примиренческой» концепцией).

В сущности переход всех политических и общественных организаций к единой политической концепции, панчасиле, был предрешен уже принятым на сессии НКК 1983 г. постановлением. Оставалось облечь его в форму утвержденного парламентом закона. Но сначала соответствующие решения должны были быть приняты съездами партий и Голкара. Чтобы обеспечить принятие этих решений, Сухарто предпринял серию публичных выступлений. Он доказывал, что панчасила и религия лежат в разных, не пересекающихся плоскостях, что первая — славное и неотъемлемое наследие индонезийской культуры прошлого, что эта концепция не только не сузит сферу действия религий и не вступит с ними в противоречие, но, напротив, явится плодотворной почвой для религиозной жизни. Переход к единой и единственной идеологической системе, панчасиле, провозгласил он, навсегда избавит грядущее поколение от идеологических распрей. Весь огромный идеологический аппарат Индонезии напряженно работал, добиваясь популяризации этих положений.

Еще в январе 1981 г. состоялся II конгресс Демократической партии, где шеф КОПКАМТИБа адмирал Судомо, действуя за сценой, без особого труда добился окончательного отказа делегатов от мархаэнистского наследия Сукарно и ограничения идеологии ДПИ конституцией 1945 г. и концепцией панчасилы в ее официально–консервативной трактовке. В сущности левые сукарновские национал–популистские идеи были отброшены партийными лидерами еще значительно раньше как «не отвечающие развитию политической ситуации» и попросту опасные. Конформистское руководство ДПИ не отважилось даже возразить адмиралу, когда он потребовал, чтобы партия всемерно развивала связи с его неконституционным репрессивным ведомством. Генеральным председателем партии был избран проф. Сунавар Сукавати. Зависимость ДПИ от правящих кругов была настолько велика, что в апреле 1986 г. на следующем, III конгрессе партии новое ее руководство было сформировано четырьмя министрами кабинета ввиду фракционной грызни и неспособности самого конгресса добиться согласия. Очередным председателем ДПИ стал молодой деятель Сурьяди.

Съезду Голкара предшествовала оживленная дискуссия его полномочиях и функциях. Ряд крупных деятелей прошло (А. X. Насутион, А. Малик, А. Садикин и др.) требовали прекращения Голкара в подобие гражданской политической партии, которая постепенно приняла бы из рук генералов бразды правления страной. По их расчетам, самоустранение армии от исполнительной власти могло бы поднять престиж Индонезии глазах внешнего мира, позволило бы укрепить монолитность дисциплину рядов ТНИ, наконец, сняло бы с военных, по крайней мере внешне, ответственность за бесчисленные издержки кабирства, возложив ее на правящую партию, каковой должен был стать Голкар. Большинство оппонентов не возражало при этом против сохранения «двойной функции армии», закрепленной законом о национальной обороне 1982 г.. По их замыслу, отставные военные, которые руководили Голкаром, обеспечили бы «гражданскую функцию» ТНИ — управление страной.

Конгресс Голкара (октябрь 1983 г.), однако, разочаровав сторонников реформ. Правда, панчасила была закреплена к единственная идеология Голкара; впервые было введено индивидуальное членство (к началу 1986 г. было выдано 8 м членских билетов Голкара), а ее генеральным секретарем впервые стал гражданский деятель, молодой парламентарий Сарвоно Кусумаатмаджа, брат министра иностранных дел. Но на этом параллели с «гражданской партией» и кончались. Вместо генерала Амира Муртоно новым генеральным председателем Национального совета Голкара стал министр — государственный секретарь генерал Судармоно, известный как автор законодательного оформления государственных институтов орба, а главное, многократно доказавший свою преданность президенту. Вдобавок над Национальным советом Голкара по–прежнему стоял еще более могущественный орган — Совет попечителей. Верховным попечителем был избран сам президент, сохранивший право в любой момент прервать на неопределенный срок деятельность руководящих органов организации или вовсе распустить их. Все это в совокупности замышлялось как средство закрепления единства армии и Голкара, решительного пресечения противоборства соперничающих группировок внутри последнего, принятия ими «единого принципа и усиления власти президента над этой организацией.

Наконец, в августе 1984 г. состоялся съезд мусульманской Партии единства и развития (ПЕР), первый за всю историю ее существования. Генеральный председатель Дж. Наро после ожесточенной борьбы сумел настоять на переходе партии от исламской идеологии к концепции панчасилы. К ноябрю было достигнуто и решение о замене изображения Каабы в качестве символа партии золотистой пятиконечной звездой, символизирующей панчасилу. Все это открывало доступ в партию a6aнган и вообще немусульманам и потому было воспринято многими сантри как предательство.

Успех оппортунистов во главе с Наро оказался пирровой победой: в декабре 1984 г. ее наиболее массовая организация Надхатул Улама, насчитывающая 12 млн членов, возвестила на съезде в Ситубондо о своем выходе из ПЕР и избрала нового лидера Абдуррахмана Вахида вместо тесно связанного с властями Идхама Халида, 30 лет возглавлявшего НУ. В 1985 г. из ПЕР вышли также Сарекат Ислам и Перти. Все они объявили, что прекращают политическую деятельность, возвращаясь к статусу общественных организаций, и впредь будут действовать лишь в социальной области (мусульманское образование, миссионерство и т, п.). Это фактически означало распад ПЕР как партии–конгломерата: в ее составе осталась лишь одна Пармуси, руководимая Дж. Наро. В то же время часть недовольных Наро руководителей ПЕР во главе с лидером ее парламентской фракции Сударджи объявила о создании параллельного руководства партии.

Власти поначалу восприняли выход НУ, СИ и Перти из ПЕР положительно, рассчитывая, что их члены отдадут на выборах свои голоса Голкару. Известные основания для подобного заключения были. Новый председатель НУ А. Вахид, например, в 1987 г. не только вступил в Голкар, но даже был избран по его спискам в НКК[123]. Казалось, что правительство одержало окончательную победу, что сантри, лишенные собственной идеологической базы и раздробленные, действительно перестали представлять угрозу режиму, что внутриполитическая стабильность накануне выборов 1987 г. закреплена. Но последующие события показали иллюзорность такого заключения. Было отмечено появление воинствующих исламских группировок среди студенчества, распространявших антиправительственные листовки, нелегальные издания. Новые лидеры НУ выступили с предупреждениями о том, что дальнейшая изоляция мусульманских союзов чревата политическим катаклизмом. Напротив, их привлечение властями на свою сторону способно примирить исламские убеждения с экономической и политической модернизацией РИ.

Ввиду очевидной неспособности политических партий выразить истинные чаяния граждан эту функцию в стране все чаще принимают на себя непартийные общественные организации. Власти проявляли к ним дифференцированный подход. Так, если в отношении верхушечно просукарновских союзов («Общество Бунга Карно», «Общество 17 августа 1945 г.», «Общество мархаэнистов») проявлялась терпимость, то деятельность жестко оппозиционных мусульманских организаций («Исламский союз студентов», «Даруль хадист», «Ислам джамаах»), находящая широкий отклик в массах верующих, строго ограничивалась, уже не говоря об организации исламских боевиков «Командо джихад», которая решительно преследовалась властями.

Главные причины того, что задачу деполитизации ислама вершителям «нового порядка» осуществить не удается, коренятся прежде всего в установках самого мусульманского вероучения на его само собой разумеющееся и непременное участие в политическом процессе, в широком влиянии ислама на массы в Индонезии и его опоре на десятки тысяч мечетей и религиозных школ, которые легко и естественно могут быть превращены в каналы политической деятельности, зачастую — антиправительственной. Потребность масс в политическом самовыражении зачастую находила свой выход через эти каналы. Кроме того, и большинство лидеров сантри далеки от намерения ограничивать свою деятельность лишь функциями религиозного утешения социальных низов в целях смягчения общественных противоречий, к чему их подталкивают власти.

Выйдя из ПЕР, Нахдатул Улама, Сарекат Ислам и Перти пополнили перечень общественных исламских организаций непартийного типа, что развязывает им руки и позволяет исподволь проводить и политическую работу через мусульманские институции. Восстановление среди верующих авторитета НУ, в значительной степени утраченного прежним соглашательским руководством, по мнению наблюдателей, позволит ей в любую минуту вновь появиться на политической арене в качестве самостоятельной организации сантри, неполитической только по названию, но не по существу.

Весьма показательным является тот факт, что выдвинутая идея возвращения к однопартийной системе (явно стимулированная отсутствием партий в органах исполнительной власти, бессилием и внутренними раздорами как в ДПИ, так и в ПЕР, а также закреплением единой и обязательной для всех идеологии) была категорически отвергнута правящими кругами. Проводя на деле огосударствление политических и общественных организаций, представители правящих кругов избегают афишировать эти меры. Даже начинания, способные проводить подобные ассоциации, например предложение ДПИ об избрании Сухарто своим «верховным покровителем», подобно тому, как это сделал Голкар, были с негодованием отведены окружением президента. Трехчленное выборное представительство в парламенте и НКК (2 партии и Голкар) продолжает рассматриваться вершителями «нового порядка» как оптимальное, так как служит демократическим облачением всевластного военно–бюрократического режима. ДПИ и ПЕР нужны, чтобы удерживать за собой места, предназначенные оппозиции в рамках формально многопартийной системы. Президент поэтому вновь счел нужным напомнить, что «орба не является военным режимом или правительством». Между тем свыше 40 тыс. должностных мест в стране (преимущественно высших и средних) занимают ныне военнослужащие.

Реализуя свою заранее продуманную стратегию, правительство в 1984 г. сделало новый шаг по идеологическому разоружению оппозиции. Оно предложило парламенту «пакет» из пяти законопроектов, касающихся насущных политических проблем страны. Два из них — о выборах 1987 г. и о политических партиях и Голкаре — включали, по существу, лишь малозначительные коррективы в соответствующие законодательные акты прошлого. Но третий, закон о референдуме, хотя и предрешенный постановлениями НКК от 1983 г., был принципиально новым. Проведение референдума предусматривалось в случае намерения какой–либо фракции НКК внести поправку или изменение в текст конституции 1945 г.[124] — право, предусмотренное ее 37?й статьей. Лишь в случае если 90% зарегистрированных властями потенциальных участников реально проголосуют, причем не менее 90% из них — в пользу изменений, исход референдума считается положительным. Он затем утверждается специальной сессией НКК {двумя третями голосов), а после этого передается в СНП на предмет утверждения в качестве закона. В референдуме принимает участие и личный состав вооруженных сил РИ. Напротив, «лица, вовлеченные в прошлом в «Движение 30 сентября», отстраняются от участия в нем. Ответственность за проведение референдума возлагается лично на президента Индонезии. Совершенно очевидно, что множество ограничений и препон, установленных законом, чрезвычайно высокая норма квалифицированного большинства (90%), жесткие условия проведения референдума делали нежелательное для вершителей орба решение о пересмотре конституции крайне маловероятным.

В тесной связи с названным законом находился и законопроект о составе и прерогативах НКК, СНП и других органов власти. Среди целей его выдвижения было стремление военной верхушки продемонстрировать «демократизацию» политической системы. Численность депутатов парламента (СНП) была доведена до 500 человек (ранее — 460) в связи с возросшим населением страны. 1 депутат представлял около 400 тыс. жителей. Общая численность Народного Консультативного Конгресса складывалась из полного состава парламента и равного числа представителей провинций и функциональных групп, то есть 1000 членов всего.

Если прежде президент назначал в СНП 75 военных (16% состава) и 25 гражданских лиц, то есть суммарно 100 человек, по новому закону начиная с выборов 1987 г. все 100 человек, назначаемые главой государства, должны были быть военными. Таким образом, доля всех назначенных в парламенте снижается с 22 до 20%, тогда как назначаемых военных, напротив, возрастает с 16 до 20%. В итоге «демократизация» государственного строя РИ приобретала весьма своеобразный характер.

Принципиально новым был пятый законопроект, котор обязывал теперь уже все общественные организации (вслед за партиями) исключить из своих программ все и всякие концепции, кроме единственной — панчасилы. Предусматривалось также, что правительство получает право «замораживать» на неопределенный срок деятельность массовых организаций, «если они представляют угрозу государству или общественной безопасности». Оба этих положения не были неожиданными, но тем не менее вызвали ропот разномастных неполитических организаций. Военная официозная пресса не без озабоченности отмечала, что «не вся общественность тождественно воспринимает необходимость унификации идеологических концепций».

Тем не менее все законопроекты, включая три последних, были приняты СНП годом позже, осенью 1985 г. В течение двухлетнего переходного периода все (включая религиозные) общественные организации обязывались соответствующим образом изменить свои статуты. Две исламские традиционалистические организации, НУ и Перти, включили панчасилу как единственный идеологический принцип в свои уставы еще в мае 1985 г., не дожидаясь принятия соответствующего закона: это открывало им возможность внесения в статуты некоторых оговорок и выгодной интерпретации ряда положений законопроекта, пока он не стал законом. Модернистско–исламская организация Мухаммадья (считавшаяся прежде массовой базой Машуми) после долгих препирательств также поневоле признала панчасилу «единственным руководящим принципом» в декабре 1985 г.

Так борьба за реализацию «единого и единственного принципа» завершилась победой правительства. Система партий и общественных организаций была выхолощена окончательно. Государственная власть обрела исключительное право толкования государственной идеологии и ее реализации в жизни общества. Уже складывалось мнение, что потенциальные болевые точки режима с введением «единого принципа» навсегда «переместились из идеолого–политической сферы в социально- экономическую», считавшуюся менее опасной в условиях начавшегося экономического подъема. Ободренное успехом, правительство приступило к разработке двух новых законопроектов, затрагивающих конфессии: о структуре религиозного судопроизводства и религиозно–процессуальном кодексе[125].

Однако многие сантри — в партиях и вне их — были настроены отнюдь не примиренчески. Мусульманские проповедники, уламы и кьяи, а также служители мечетей восстали против попыток деполитизировать ислам. Они повели широкую антиправительственную пропаганду, распространяли брошюры, листовки и магнитофонные кассеты с проповедями, в которых государственное руководство обвинялось в безбожии, приверженности доисламскому мистицизму, секуляристских настроениях и преследовании «истинных мусульман». Попытки поставить под государственный контроль такие выступления воинствующих сантри не прекращались, но оказывались малоэффективными. К новым ухищрениям прибегали и партии: так, НУ объявила ислам своей «основной верой», а панчасилу — «идеологической основой», сознательно игнорируя переплетение двух этих понятий.

Пропаганда неконформистов легко находила отклик среди народных масс, испытывающих ухудшение своего материального положения, страдавших от деклассирования и безработицы, терпящих произвол властей, остро ощущающих усугубление социального неравенства и засилья иностранной и кабирской буржуазии. Неудовлетворенность мусульманских масс, лишенная легальных возможностей выражения, в конце концов нашла для него иные каналы. 12 сентября 1984 г. в районе трущоб близ джакартского порта (Танджунг Приок) произошла вспышка насилия. Нападение мусульман–сантри на солдата, вошедшего в мечеть с инспекционными целями, положило начало массовому антиправительственному выступлению. Рабочие, люмпен–пролетариат, мелкобуржуазные элементы, преимущественно мусульмане, громили в порту государственные учреждения, полицейские и военные посты, китайские магазины и лавки и оказали сопротивление вызванным войскам. Поднявшаяся стрельба унесла, по официальным данным, 30 жизней восставших[126]. 56 человек было ранено. 38 участников событий были преданы суду. Официальная версия происшедшего, сглаживающая острые углы, нашла разоблачение в «Белой грамоте» — листовке, подписанной 22 оппозиционными деятелями, среди которых были бывший министр, лидер Мухаммадьи М. Сануси, генералы X. Р. Дарсоно и А. Садикин, ставшие символами инакомыслия, бывший личный секретарь последнего, видный мусульманский проповедник А. М. Фатва. Трое из них (кроме Дарсоно) были и в числе подписавших «Петицию пятидесяти».

Далее последовала длившаяся почти год серия поджогов и взрывов, организованная мусульманскими боевиками. Нападениям и поджогам подвергались в первую очередь находившиеся в собственности хуацяо банки, магазины, торговые центры, но также государственные учреждения: универмаги, центральная радиостудия и даже военный арсенал неподалеку от столицы, «забросавший» ее ближайшие пригороды дождем снарядов и ракет. Варварскому разрушению подверглись культи вые сооружения христианских религий и даже гордость Индонезии — средневековый буддийский храмовый комплекс Боробудур. Становилось очевидным, что взрывы и пожары — звенья единой террористической камлании. Аресты и допросы части виновников обнаружили при всей разнородности интересов групп, перешедших к мерам террора, три побудительных мотива: привлечение внимания мировой общественности к допускаемым властями орба отклонениям от конституционных норм и изъявление протеста против этих отклонений; разоблачение «ущемления интересов, прав и идеологии верующих мусульман»; наконец, давление на правительство с целью пресечения засилья этнических китайцев в экономической жизни Индонезии.

Развернулась новая серия судебных процессов. По обвинению в подрывных действиях перед судом предстали М. Сануен и X. Дарсоно (которые в 1985 г. были осуждены соответствен но на 20 и 7 лет тюрьмы[127]), А. М. Фатва. Ряду фанатиков–мусульман, исполнителей террористических актов, был вынесен смертный приговор, а идейные вдохновители террора, мусульманские проповедники, были приговорены к длительным срокам тюремного заключения.

Очевидно, желая парировать обвинения в травле мусульман[128] и создавать видимость сбалансированного жесткого подхода «как к правому, так и к левому экстремизму», вершители «нового порядка» объявили летом 1985 г. о предстоящей казни четырех (а затем еще трех) видных лидеров распущенном КПИ, смертный приговор которым был вынесен еще 13—18 лет тому назад. Невзирая на обращение к президенту Индонезии правительств ряда стран с просьбой проявить милосердие, Сухарто санкционировал казнь, что встретило резкое осуждение прогрессивных сил всего мира, либеральных буржуазных организаций Европы.

В начале 1984 г. развернулась очередная серия погром хуацяо, приобретшая настолько широкий размах, что около 12 тыс. китайцев оказались вынужденными бежать за пределы страны.

Затянувшийся экономический кризис капитализма в первой половине 80?х гг. и естественный процесс смены «Поколения 1945 г.» (то есть участников Августовской революции) более молодыми офицерами, в том числе и среди армейского командования, вызвали необходимость реорганизации армии и соблюдении жесткой экономии. Уже в 1983 г. новый главнокомандующий Б. Мурдани высказал соображение, что высокий уровень затрат на вооруженные силы нецелесообразен, так как успешная оборона от внешнего врага все равно неосуществима только силами армии, без развертывания всенародной войны. В мирное же время нужнее, считал он, эффективный аппарат внутреннего подавления численностью в полмиллиона человек, включая полицейские силы.

Реорганизация началась в конце 1984 г. и завершилась в середине 1986 г. Была пересмотрена громоздкая система территориального управления войсками, число военных округов было сведено к 10, причем только для сухопутных войск. Все ВВС и ВМФ должны впредь управляться лишь двумя — Западным и Восточным — оперативными командованиями (эскадрами). Особое внимание было уделено усилению ударных сил, контролируемых центром.

По замыслу военного командования, армейское соединение численностью до бригады при необходимости должно было находиться в постоянной готовности к мгновенной переброске по воздуху в любую точку РИ. При сохранении прежней численности персонала армии, авиации и флота (около 275—285 тыс. человек) численность полиции достигла свыше 120 тыс. При этом в ТНИ продолжает сохраняться абсолютное преобладание сухопутных сил, считавшихся традиционной опорой Сухарто.

Одновременно правительство побуждало к активизации общенациональные организации и союзы, основанные новым порядком после 1973 г. при одновременном ужесточении контроля над ними. В 1985 г. под неусыпным присмотром министра трудовых ресурсов адмирала Судомо был проведен II конгресс Всеиндонезийской федерации рабочих (ФБСИ), Нго лейтмотивом было «крепить отношения семейного типа» и гармонию в трудовых отношениях. Новым председателем был назначен крупный предприниматель (I) Имам Сударво, рекомендованный Голкаром. А название проффедерации было переиначено: слово «труженики» появилось вместо слова «рабочие». Другими словами, рабочая масса разбавлялась служащими. Вместе с тем «деидеологизировалось» и само название. Однако ко времени конгресса федерация основала свои отделения всего лишь на 10—11 тыс. предприятий из общего числа 110 тыс. Поэтому с тревогой и нескрываемым неудовольствием власти встретили создание в 1990 г. нового, независимого профсоюза «Солидарность». Судомо заявил, что правительство будет внимательно наблюдать за его развитием и «не допустит экстремизма». Крестьянский (ХКТИ) и рыбацкий (ХКНИ) союзы Индонезии также жестко контролировались Голкаром. Власти подталкивали их к активизации деятельности в интересах поддержки орба. Центр тяжести при этом переносился на кулацкие элементы деревни. Наконец, Национальную федерацию молодежи (КНПИ) лидеры орба ориентировали на политический конформизм, отказ от поисков идеологической альтернативы панчасиле, деполитизацию и делали ставку на ее карьеристские устремления. Результатом стали апатия, цинизм и безразличие, но целом свойственные в конце 70?х — начале 80?х гг. студенческому движению страны.

Все эти учрежденные орба общественные организации были такими же «местозамещающими» союзами, какими в политической области были политические партии, и главной их за дачей было создавать видимость существования и деятельности союзов общепринятого типа и не допускать создания по инициативе «снизу» подлинных профсоюзов, крестьянских и прочих организаций.