НАРАСТАНИЕ ОБЩЕСТВЕННОГО НЕДОВОЛЬСТВА И ПОЛИТИЧЕСКИЙ КРИЗИС ОРБА

Признаки разочарования и неудовлетворенности большинства социальных сил новым режимом проявились вскоре после выборов 1971 г. Реализация первого пятилетнего плана не принесла облегчения трудящимся. Росли цены, усиливалось обнищание низов, обострилась дифференциация и поляризация общества. Темпы движения страны по капиталистическому пути ускорились. Курс орба на широкое привлечение иностранного капитала[95] приводил к банкротству национальных предприятий, Неспособных соперничать с монополиями Запада. Курс на приватизацию госпредприятий открывал широкие возможности перед кабирами–нуворишами[96] и буржуазией хуацяо, все чаще выступающими в тесной связи и сотрудничестве друг с другом и с Западом. Они легко получали доступ к государственным кредитам и широко пользовались льготами. Это ставило в неравноправное положение «старую городскую буржуазию», менее состоятельную и не имеющую связей в верхушке орба, и ограничивало ее возможности. Развивалось проникновение кабиров в деревню вследствие как скупки ими земель и превращения в новых помещиков, так и внедрения правящим режимом отставных военных на должности сельских старост с присвоением ими всех прерогатив последних. Это, естественно, вызывало недовольство теснимой деревенской верхушки старой формации.

Зачастую это недовольство находило выход в форме обвинения мусульман–сантри в адрес правящей элиты из числа абанган в потакании Западу и иноверцам–христианам, среди которых быстро росла доля хуацяо. Националистические круги негодовали в связи с проявившимся засильем в экономике страны японских дзайбацу, сумевших к 1975 г. оттеснить американских инвесторов на второе место по объему вложений. Обманутые надежды на установление буржуазно–конституционного правопорядка вызывали сильное раздражение партий. Бурлило студенчество, встревоженное признаками растущей зависимости экономики страны от японских монополий, усиливающейся автократичностью и элитарностью режима. Социальная атмосфера накалялась. При этом равнодействующая оппозиционных настроений приобретала националистический, антиимпериалистический характер и канализировалась помимо существующих партий, поглощенных внутренней грызней.

Ситуация усугублялась нарастанием японо–американского экономического соперничества в Индонезии, стремлением США нейтрализовать агрессивность прояпонского лобби в высших сферах РИ, включая окружение президента.

В индонезийской правящей элите не было единства. Назревший к 1974 г. конфликт был арьергардным боем в противоборстве двух лагерей орба. В начале 70?х гг. влиятельная группа генералов — личных помощников президента (аспри) — А. Муртопо, С. Хумардани, И. Сутово и др. — предложила концепцию «Азиатско–Тихоокеанского треугольника», тесного политического и экономического альянса трех стран: Индонезии, Японии и Австралии. Эти представители второго лагеря орба указывали на взаимодополняемость экономик трех этих стран, ссылались на перспективу сбалансировать влияние крупных капиталистических держав в АТР, ЮВА и РИ[97]. Не на последнем месте были и соображения безопасности. Наметившееся поражение США в Индокитае, провозглашенный Англией лозунг отвода войск «восточнее Суэца» создавали, по их мнению, опасный вакуум сил в субрегионе в ситуации, когда Джакарта еще не была готова взять на себя роль гаранта безопасности этой группировки. Стимулирование сотрудничества с Японией и Австралией, не являвшимися мощными военными державами, но тесно связанными с США и Великобританией договорами безопасности, по их замыслу, могло в приемлемой для национального престижа форме временно компенсировать «уход Запада», не исключая вместе с тем потенциальной роли Индонезии как доминирующей военной силы в ЮВА.

Оппозиционный блок возглавлялся рядом генералов, отвечавших за внутреннюю безопасность (начальник КОПКАМТИБа Сумитро, шеф спецслужб Сутопо Ювоно и др.) и тяготевших к левому лагерю орба. Их поддерживали многие отставные генералы, офицеры вестернизированной западнояванской дивизии Силиванги». Они требовали пресечения разлагающих армию торговых контактов офицеров действительной службы с предпринимателями–хуацяо и монополиями Запада. Их тревожили признаки надвигавшегося социального взрыва; возможность его предотвращения они усматривали в некоторой демократизации военно–бюрократического режима, большей гласности, в пресечении демонстрации роскоши кабирской верхушкой. Все это могло спровоцировать вспышку протеста. Другой мишенью для такой вспышки они считали тесный альянс с японским бизнесом ряда аспри, в первую очередь Суджоно Хумардани. Не будучи проамериканцами, в качестве гаранта безопасности эти военные диссиденты все же предпочитали США. Их гражданскими советниками были министры–технократы[98], недовольные ролью «внутреннего кабинета», которую присвоили себе аспри, и передачей президентом в его бесконтрольное ведение ряда самых доходных предприятий страны, прежде всего объединенной нефтяной компании «Пертамина».

Нарастание социальной напряженности проявилось в ряде спонтанных выступлений. В неурожайном 1972 г. джакартское студенчество горячо воспротивилось плану супруги президента создать близ столицы национальный парк «Прекрасная Индонезия в миниатюре», так как высвобождение ареала под этот объект было чревато выселением крестьян нескольких деревень, Мирные демонстрации и митинги по указанию президента были рассеяны силами безопасности. 5 августа 1973 г. разразилось массовое выступление городских низов в Бандунге, столице провинции Западная Ява. Оно было направлено против союзников «нового порядка», буржуазии хуацяо и сопровождалось китайскими погромами (в которых наши историки справедливо усматривают деформированное проявление социального протеста низов). На улицы вошли 300 тыс. человек, оказавших сопротивление силам подавления, несколько десятков было ранено. Хотя инициаторы были поспешно объявлены «уголовными элементами и остатками ДТС», замешанными оказались националистически настроенные офицеры дивизии «Силиванги» (западнояванский круг). Около двадцати из них было арестовано без лишней огласки.

В сентябре 1973 г. бурную реакцию сантри вызвал обсуждавшийся законопроект о браке. Он был истолкован как посягательство на устои шариата: устанавливалась моногамия для граждан всех вероисповеданий; бракосочетание и разводы подлежали также и гражданской регистрации. Сантри увидели в нем происки абанган, так как под религиозными нормами оформления брака в законопроекте подразумевались обряды не только религий, но и «верований» мистических сект. Разъяренные толпы молодых мусульман ворвались в парламент и подвергли разгрому внутренние помещения. Однако под непрекращавшимся нажимом военных 1 декабря закон был принят, октября 1975 г. введен в действие.

Выступления городских низов, мусульманства, оппозиционного студенчества, недовольство в офицерском корпусе, особенно очевидное в западнояванской дивизии «Силиванги», — все это укрепляло уверенность блока Сумитро — технократы в необходимости корректировки политического курса орба. Но президент и его окружение не реагировали на предостережения. Тогда Сумитро, не заручившись согласием президента, выступил перед развернувшимися студенческими демонстрациями с обещаниями, что с 1974 г. (начало II пятилетнего плана) будут введены «новые принципы государственного руководства», формы «двусторонних социальных коммуникаций», что откроет властям возможности ознакомиться с чаяниями социальных низов. Однако выступления столичного студенчества приняли еще больший размах после известия о предстоящем визите в Индонезию японского премьер–министра Танаки, враждебно встреченного до этого молодежью Таиланда. Студенты выступали под лозунгами: «Японцы, наша страна не продается!», «Мы поколение плательщиков долгов!», «Суджоно Хумардани — японский маклер!», «Долой неконституционный институт аспри!», «Перт амина — собственность народа!», «Под суд коррупторов!», «Прекратить кредитование хуацяо!» и т. п. Бросалось в глаза отсутствие антиамериканских лозунгов.

11 января 1974 г. Сухарто в обстановке еще более усилившихся выступлений принял от 35 студенческих советов их декларации, содержавшие требования реализовать социальную справедливость, сдерживать рост цен, ликвидировать коррупцию и неконституционные институты. Но обещание «изучить» их не умиротворило студентов, поддерживавших связи с технократами и посольством США. Движение достигло кульминации 15 января 1974 г., в день прибытия Танаки. Улицы были запружены толпами учащейся молодежи, и японского премера пришлось доставить в президентский дворец на вертолете. Между тем бушующие уличные толпы принялись топить в каналах автомобили и мотоциклы японского производства, громить военные и китайские фирмы, занимавшиеся их сбытом.

Полиция, органы безопасности, части гарнизона столицы бездействовали. Шеф КОПКАМТИБа Сумитро и его единомышленники ограничивались миротворческими увещеваниями молодежи. Расчет был явно на то, что массовые волнения «вразумят» вершителей орба и заодно поставят на место зарвавшихся японских бизнесменов и хуацяо. Но уже на следующий день на улицы вышло свыше полмиллиона горожан, среди них массы рабочих, представителей люмпен–пролетариата. Разгрому подверглись фирмы и магазины хуацяо, особенно известных своими тесными связями с деятелями орба, японские представительства. События начали выходить из–под контроля, поставив под вопрос само существование режима. По распоряжению президента к Джакарте подтягивались верные ему войска с Центральной и Восточной Явы. Только тогда встревоженная группировка Сумитро развернула меры подавления демонстрантов. 11 манифестантов было убито, около 140 ранено, свыше 800 арестовано. Массовое демократическое выступление против «нового порядка» не входило в расчеты Сумитро и его союзников. Был запрещен целый ряд органов печати, некоторые из них навсегда. Лидеры студенческого движения были осуждены на разные сроки тюремного заключения; приговоры им были, однако, несопоставимо мягкими по сравнению с теми, которые получили после 1965 г. коммунисты. Сумитро был вынужден подать в отставку. Он отклонил предложенную ему должность посла в США и оставил государственную службу. Его союзник, генерал Сутопо Ювоно, принял назначение послом в Нидерланды. Просьба об отставке ряда министров–технократов, скомпрометированных «событиями 15 января», не была принята Сухарто, однако он начал постепенно готовить им частичную замену — молодых технократов западноевропейской выучки. Наконец, КОПКАМТИБ, возглавленный теперь лично президентом, развернул подготовку спецотрядов полиции по борьбе с уличными беспорядками, а армия начала демонстративно отрабатывать в разных городах методы подавления уличных волнений.

Генеральско–технократическая фронда ставила перед собой лишь корректирующие цели. Не выдвигалась задача не только свержения режима, но даже отстранения его главы. Оппозиция не имела положительной программы, обращенной к массам. Стихийные антиимпериалистические, демократические и патриотические устремления учащейся молодежи были, как и в 1965—1966 гг., своекорыстно использованы как средство демонстрации общенародного недовольства и направлялись взрослыми политиками–технократами, оппозиционными генералами, партийной бюрократией, поспешившими уйти в тень, едва засвистели пули.

Вершители орба все же сделали из происшедшего выводы. Сухарто заявил о ликвидации одиозного института аспри, вместе с тем наделив их наспех введенными «конституционными» высшими должностями. Была развернута программа «экономической индонезиации». С 22 января в ряде отраслей хозяйства разрешалось функционировать только капиталу «коренных индонезийцев», при этом поощрялась политика передачи в eе руки 51% акций иностранных компаний, предприятий хуацяо и т. д. Была облегчена процедура получения государственных кредитов мелкими предпринимателями и т. п.

Высшим чинам ТНИ и госаппарата вменялась в обязанность так называемая «модель скромности в быту»: должностным лицам и их женам запрещалось владеть частными предприятиями, заниматься торговыми операциями, иметь свыше одного служебного автомобиля.

Эффект всех этих косметических мер «социальной коррекции» оказался чрезвычайно низок. Запреты умело обходились и вскоре были преданы забвению.

События 15 января стали наиболее крупным проявлением политического кризиса «нового порядка». Становясь более гомогенным, отсекая от себя временных попутчиков, он опасно сузил свою социальную базу, исчерпал внутренние возможности привлечения широких общественных слоев. Проявилась его неспособность предложить притягательную социальную перспективу. Поступательное развитие индонезийской экономики, обусловленное выгодно сложившейся конъюнктурой, а главное массированной экономической помощью империалистических стран, развернулось только с начала 1974 г.