Первая дисциплина

Первая дисциплина

Через несколько минут киль шлюпки с мягким шипением вылез на песок, и ребята радостно повыскакивали на пляж. Вскоре подошла и вторая шлюпка, высадившая и свою порцию пассажиров.

— Ну, Каракуль, — сказала Тамара, — мы на тебя, как на каменную гору, надеемся. Помоги, брат, нам порядок поддержать.

«Генерал» гордо выпрямился.

— Уж раз выбрали, сучьи дети, я им головы попроламываю, а порядок будет. Уж будьте покойнички, я их пообломаю.

— Ну, ну. Ты уж лучше головы им оставь целыми, а пока устрой вот что: выстрой нам их в одну шеренгу.

— В шеренгу? — переспросил Каракуль. — Плевое дело. Это в один секунд.

Он подскочил к самому высокому мальчику, поставил его спиной к остальным и заорал:

— Эй, вы, калеки подзаборные! Становись в очередь папиросы получать. Высший сорт: третий Б, экстра, 20 штук 3 копейки.

Ребятишки зашевелились и к нашему удивлению без всяких объяснений стали строиться в затылок один другому.

— Ну, ну, смирно, — сердито закричал «генерал». — Кто тут драться будет — изуродую, как Бог черепаху!

Ребята притихли. Мы почувствовали себя смущенными.

— Что-ж ты, Каракуль, обманывать стал? — упрекнул Боб. — У нас папирос вовсе и нет. Скауты не курят.

— Экая беда. Зато, вишь, как быстро построились. Не обманешь — не продашь. И сицилизм без обману не строится.

— Ишь, ты, какой политик нашелся! Ну, ладно, что-ж с тобой сделаешь, — махнул рукой боцман. И, повернувшись к «очереди», он скомандовал:

— Направо!

Ребята кое-как повернулись лицом к нам и замерли…

Прошло немало лет с тех пор… И каких лет! Много ярких картин промелькнуло перед моими глазами, но этот момент почему-то врезался в память с четкостью фотографической пластинки.

Слева ровной тяжелой массой шумит темное море, медленно и лениво катя белые гребни своих валов на желтый песок. Справа невысоко поднялась стена коричневых морщинистых скал, а перед нами неровной пестрой шеренгой вытянулись два десятка жалких оборванных голодных ребятишек, с напряжением глядящих нам в лица. И вся эта картина пронизана сияющим солнечным светом и овеяна соленым ветром моря…

Многое, многое стерлось в памяти. Но почему-то эти секунды стоят, как живые!

— Вот что, братишечки, — бодро начал боцман. — Ваш «генерал» вам малость наврал, но не так уж и сильно. Курева у нас нет, но зато дельфин ждет, а он жирный, как свинья. Сделаем, значит, так: сперва купанье и стирка платья. На это уйдет час. За это время наши ребята сварят пол-дельфина и мы его слопаем. Потом полежим на солнышке, поиграем, докончим нашего дельфина и айда домой. Кто хочет — в свои трубы, а кто хочет в настоящий дом. Ну, как идет?

— Э, э, э… — разочарованно пронеслось по рядам.

— И тут обман! Папирос нет. Чего там мыться? И так сойдет!

Боб не обратил внимание на воркотню «пролетариата».

— Ну, ты, «генерал», принимай команду над мальчиками, а ты, Тамара, возьми девочек в оборот. Ну-с! Мужчины туда, а девочки туда, за тот вот утес. Ну, шагом марш!

Ребята кучкой двинулись за «генералом», но из этой кучки сразу же стали отрываться отдельные единицы с явным намерением «смыться» и избегнуть бани.

— Стой, стой! — закричал, догоняя их, боцман. — Я вам самого главного еще не сказал: если кто не вымоется, да не постирает платья, ни кусочка дельфина так и не увидит. Так и знай. Тут вам морские порядки!

На отставших посыпались насмешки, и дисциплина в «полку» сразу окрепла.

— Ну, вот, — довольно заметил Боб, оборачиваясь к нам. — Я уж знаю, за какую вожжу подергать. Теперь, брат, наша власть. Теперь они у нас шелковыми будут. Голод не тетка… Ты, Ленич, со своим патрулем, займись-ка брат, дельфином, а мы потопаем к ребятам — одному «генералу» не управиться с такой оравой. Ромка, не забудь аптечки, походную амбулаторию откроем, как всегда!

На песчаном берегу под горячим солнышком уже копошилась детвора. «Генерал» «методами социалистического воздействия» уже сумел уговорить их снять платье, и вид обнаженных детских тел ударил, как хлыстом, по нашим нервам. Худенькие руки и ноги, торчащие ребра, сутулые спины. Живые маленькие скелеты. Подрезанные ростки жизни…

Не без труда заставили мы беспризорников вымыть свое платье и развесить его сушиться на горячие, накалившаяся на солнце скалы. Затем скауты тоже разделись.

— Ну, а теперь, ребята, купаться, — скомандовал Боб. — Ты, Ромка, и ты, Григ, будьте дежурными, сверху смотрите за утопленниками, а то в волнах ни черта не увидать. А вы, ребята, так и знайте, кто утонет, тому ни кусочка дельфина. Ну, айда! Голодранци усих краин, геть у море!

И куча веселых голых тел с хохотом бросилась навстречу набегавшему седому валу…

Через полчаса голодная ватага наших питомцев с горящими от нетерпение глазами кружком расположилась у костра. Их вымытые мородочки производили самое отталкивающее впечатление. Под коркой грязи и копоти раньше не было видно так ясно, как сейчас, бледной землистой кожи, синих губ, ввалившихся глаз. И на эти бледные лица уличная грязь уже наложила свои болезненные отпечатки. Это были не дети с ясными глазками и веселой улыбкой, это были преждевременно состарившиеся подростки со следами голода, лишений и порока на истощенных лицах.

Порции дельфина с картошкой, нанизанные на палочки, уже чинно выстроились на разостланном парусе.

— Ну, чтоб никому не обидно было, мы нечто вроде жеребьевки устроим, — сказал Боб. — Ты, «генерал», всех своих знаешь?

— Ну, что за еврейский вопрос? В одном доме, почитай, живем, одним делом занимаемся, карманы чистим.

— Ну, вот, и ладно. Поворачивайся спиной.

— Это кому?

— Кому? Да хоча бы Петьке.

Жадная рука быстро протягивается из кучи и цепко захватывает порцию.

— А это?

— Кузьке. А это — Хрену…

— Ну, вот, и ладно, — говорит Тамара, когда раздача окончена. — Никому и не обидно. Только вы не спешите ребята, никто не отберет. А есть нужно медленно, не спеша. Потом ведь еще раз кушать будем.