Инженеры душ Первые столкновения

Инженеры душ

Первые столкновения

— Прямо обидно думать, что нас оттуда выгонят, как какой-то вредный элемент, — с сердитым выражением лица говорил Владимир Иванович, начальник отряда в железнодорожном поселке… — Ведь, вы подумайте, Борис Лукьяныч, приют этот почти совсем разваливался. Персонал поуходил, имущество было разворовано, почти все ребята разбежались кто куда… Это было год тому назад, когда мы приняли, так сказать, «шефство» над этим приютом…

— А работы-то приюту, вероятно, было по горло?

— Ну еще бы. Голод, да «высокополезная деятельность» ВЧК так и подсыпали сирот. А тут еще с севера, где еще голоднее, да с Волги, где говорят уже людоедство пошло, масса беспризорников нахлынуло… Ну, мы и взялись помогать приюту. Распределили шефство патрулей, скаутмасторов, и работа, знаете, как-то наладилась.

— А чем вы с ними занимались?

— Да выдумывали, что могли — и походы, и экскурсии, и игры, и занятия. Читки постоянные устраивали, неграмотность ликвидировали, вечера, пьески ставили, праздники, состязания… Мало ли что?

— А знаете что? — оживленно добавил Владимир Иванович, довольным жестом оглаживая свою бороду. — Ей Богу, там много хороших ребят оказалось. А некоторые — так прямо молодцы. Один, вы помните, черный такой, на цыганенка похож, так он прямо героем себя показал: на пожаре ребенка из огня вытащил.

— Помню. Этот, со скаутской медалью? Лет 14?

— Да, да. Как раз пожар был, два дома горело. Мы успели собрать почти весь отряд, хоть и ночь была — система экстренных сборов у нас образцовая. И помогали там, чем можем. Ну, там, знаете, цепью публику сдерживали, вещи охраняли, воду качали — в общем, работа известная: везде, где нужно, помочь. Так этот чертенок, — с радостной и гордой улыбкой продолжал учитель, — в самый горящий дом пролез, и ребенка оттуда вытащил. Обгорел, бедняга, здорово, но зато какое торжество было, когда Митьке медаль за спасение погибающих давали!..

— Ну, хорошо, Владимир Иваныч. А почему теперь-то ваше положение ухудшилось?

— Да, вот, Райком Комсомола хочет нас выставить из приюта.

— Чего это он?

— Да, вот, видите, «вредное влияние» выискал. Как-то на днях он своего политрука туда послал. Ну, видно, тот паренек оказался неопытный и давай говорить о том, что де, советская власть, мол, своя, родная, заботится и болеет, де, нуждами детей, ну и так далее, как на митинге, где никто, конечно, пикнуть не смеет. Ну, тут скандал и вышел. Ребята в приюте, знаете сами народ отчаянный: прошли, как говорят, огонь и воду и медные трубы и чертовы зубы. Они-то уж видали больше, чем кто-либо, что в стране наделала «родная власть». Они-то больше всех и пострадали… Им, беспризорникам-то что стесняться! С них взятки — гладки… Они и давай крыть политрука: а почему хлеба нет, а почему голод, а почему одеваться не во что, а почему отцы порасстреляны… Не обошлось дело, конечно, и без крепких слов. А уж будьте покойны, эти ребята ругаться умеют — прямо артисты. Ну, тут с комсомольцем этим такое поднялось, что небу жарко стало. Парнишка едва ноги унес. Хотя из нас, к счастью, никто на докладе не был, но ведь нужно же во всех коммунистических неудачах находить «классового врага». А уж чего проще — свалить весь скандал на скаутов. Как же «контрреволюционное влияние»… И вот теперь Комсомол требует, чтобы никто из скаутов больше в приюте не работал. Обидно — прямо сказать нельзя. Ребята уже сроднились с этой работой. Все налажено, и результаты были хорошие. А тут вот тебе и на!..

Нескрываемое огорчение было написано на добром лице старого учителя.

Песчинка под колесами революции

Большой старый дом, полуразрушенный и ободранный. Выбитые стекла заменены фанерой или просто заткнуты тряпками. За высоким забором шум, крики и смех. Владимир Иванович насторажавается.

— Что это там у них?

Но в этот момент до нашего слуха доносится свисток, и лицо его проясняется.

— А… а. Верно, в баскетбол играют.

Мы проходим под воротами, над которыми висит покосившаяся вывеска: «Детский дом имени товарища Н. К. Крупской», и входим во двор.

На широкой площадке, действительно, идет горячая игра. Несмотря на холодную погоду, ребята с азартом гоняются за прихотливо прыгающим на неровной почве мячом.

Русский мальчик, выброшенный на улицу вихрем революции.

Около нас собирается кучка ребят с худенькими лицами, одетых в самые разноцветные лохмотья.

— Как, Владимир Ваныч — в поход скоро пойдем?

— А к лету лодка будет?

— А у нас двое новеньких — сегодня как раз с осей сняли, да к нам…

— Ладно, ладно, молодцы, — добродушно говорит учитель. — Устроим, все устроим. А где Екатерина Петровна?

— Заведующая? А она в складе. Сегодня платье пришло, так они там разбирают…

— Старое солдатское обмундирование, — важно объясняет один из мальчиков.

— Почем ты знаешь? — обрывает его другой. — А может, с расстрелянных — прямо с Чеки…

— Борис Лукьянович, я пойду пока потолкую с заведующей, хотя по моему это и безнадежно. А вы пока здесь на игру посмотрите. Вот, кстати, и Митя идет. Митя, вали сюда!

Митя обернулся на зов и, узнав нас, весело подбежал. Это был высокий крепкий мальчик с некрасивым, но смелым и открытым лицом. Густая шапка растрепанных черных волос покрывала его голову. На нем была одета старая военная гимнастерка с разноцветными заплатками, полуистлевшая от времени, и серые штаны с бахромой внизу.

— Здорово, Митя, — ласково сказал учитель. — Ну, как живешь? А где-ж твоя медаль?

— Как же! Буду я ее все время носить! — серьезно ответил он. — Еще потеряешь…

— Ну, а где-ж она?

Мальчик замялся.

— Да я ее спрятал.

— Буде врать-то, Митька, — с дружеской насмешкой ввернул один из его товарищей. — Что это ты, как красная девица, штучки строишь? Знаете, Владимир Ваныч, он свою медаль-то в рубаху зашил.

— Ну, а тебе-то какое дело, баба болтливая? — заворчал на него Митька, чтобы скрыть свое смущение.

Владимир Иванович засмеялся.

— Ничего, Митя! А разве в рубахе сохраннее?

— А как же? Конечно! Медаль-то завсегда при мне.

— А ночью? — спросил я.

— Ночью? — удивился вопросу Митька. — Ну и ночью ясно, тоже. А как же иначе?

— Постой-ка. Рубашку-то ты снимаешь на ночь? — объяснил я свой вопрос.

— Снимать? А спать-то в чем?

— А в белье?

— Эва, белье! — невесело усмехнулся Митька. — Мы забыли, как оно, белье-то, выглядит, да с чем его едят… Мы ведь, как елки: зимой и летом все одним цветом. У меня, кроме как одна эта рубаха — ничего больше и нет…