3. Приезд в Рим Карла Великого. — Собрание в базилике Св. Петра. — Суд Карла над римлянами и папой. — Очистительная клятва Льва. — Римляне провозглашают Карла императором. — Восстановление Западной империи. — Папа коронует Карла Великого императором в 800 г. — Юридические основы и значение новой имп

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3. Приезд в Рим Карла Великого. — Собрание в базилике Св. Петра. — Суд Карла над римлянами и папой. — Очистительная клятва Льва. — Римляне провозглашают Карла императором. — Восстановление Западной империи. — Папа коронует Карла Великого императором в 800 г. — Юридические основы и значение новой имперской власти

Король дал папе обещание приехать в Рим и отпраздновать там Рождество 800 г. Прибыв в августе в Майнц, король объяснил франкским вельможам, какие обязанности призывают его в Италию и в Рим, и затем двинулся в путь. Еще будучи во Франции, Карл звал с собой Алкуина; достойного мужа удерживали на месте отчасти болезненное состояние, отчасти привязанность к монастырю Св. Мартина в Туре, и Карл, шутя, упрекал Алкуина за то, что он предпочитает закоптевшие от дыма хижины этого города сверкающим золотом дворцам Рима. Аббат монастыря Св. Мартина дал королю в спутницы музу, которая в пророческом предвидении возвестила королю следующее: Рим, глава мира, вершина всех почестей, сокровищница святых, ждет прибытия короля как верховного правителя государства и своего заступника; король призывается учредить свой трибунал в Риме, водворить там мир, восстановить своим приговором папу в его правах и, наконец, по воле Бога вступить в обладание всей землей.

Карл направился с своим войском в Равенну, провел здесь семь дней, затем передвинулся в Анкону и, отправив отсюда короля Пипина с отрядом войска против герцога беневентского Гримоальда, не желавшего покориться, продолжал свой путь дальше. Приближение самого могущественного человека того времени, охранявшего своим щитом и Рим, и церковь, вызвало в городе большое волнение; одни видели в нем сурового судью-карателя, другие надеялись найти в нем избавителя, но все одинаково были в ожидании необычайных событий.

У четырнадцатого верстового камня по Номентанской дороге в то время еще существовал древний город Номент; уже с IV века здесь жил епископ. Для торжественной встречи короля Лев с духовенством, милицией и народом прибыл в этот город. Встреча происходила 23 ноября. В Номенте Карл остановился отдохнуть и разделил с папой трапезу; затем Лев, выяснив предварительными переговорами все то, что должно было затем произойти в Риме, вернулся назад в город, чтобы на следующий день встретить своего судью. Король провел ночь в Номенте и вступил в Рим 24 ноября. Въезд в город состоялся не через Номентанские ворота: король проследовал вдоль стен, перешел через Мильвийский мост и таким образом добрался до базилики Св. Петра, где папа, стоя на ступенях лестницы, встретил его и ввел в церковь.

Затем Карлом были созваны духовенство, знать и горожане — как римляне, так и франки. Это судебное собрание происходило 1 декабря в базилике Св. Петра. Король, одетый в тогу и плащ патриция, сидел рядом с папой; по обе их стороны заняли места архиепископы, епископы и аббаты; низшее духовенство и вся знать, как римская, так и франкская, присутствовали стоя. Карл объявил собранию, что он прибыл затем, чтоб восстановить попранный порядок Церкви, покарать тех, кто совершил насилие над главой Церкви, и произвести суд между римлянами как обвинителями, с одной стороны, и папой как обвиняемым — с другой. Жалобы на папу возмутившихся римлян должны быть снова выслушаны перед трибуналом патриция, и этот суд должен постановить приговор, виновен папа или нет. Судебные полномочия Карла не оспаривались; все франкские епископы видели в нем вообще главу Церкви; папа, уже признавший за уполномоченными короля право расследования дела, был, как и всякий другой римлянин, подданным Карла и как таковой явился на его суд. Не подлежит сомнению, что Лев III подчинился этому трибуналу. Франкские летописцы утверждают это совершенно определенно, и только книга пап старается придать иное значение процессу. В ней говорится, будто все епископы поднялись и заявили следующее: мы никогда не дерзнем судить апостольский престол, главу всех церквей Господних. Мы сами подлежим суду этого престола и его заместителя, над которым нет судьи, и таков обычай, установленный издревле Согласно каноническим установлениям, мы следуем тому, что признает за благо верховный пастырь. Вслед за тем папа будто бы объявил: «По примеру моих предшественников, я готов очистить себя от ложных обвинений, взведенных на меня нечестивыми людьми».

Между прочим, уже существовал пример Пелагия, на которого мог сослаться Лев III. Обвиненный некоторыми римлянами в том, что был соучастником в смерти своего предшественника Вигилия, Пелагий очистил себя клятвой, торжественно принесенной в базилике Св. Петра в присутствии Нарзеса, заступавшего тогда в качестве патриция место императора. Точно так же поступил и Лев, но уже после того, как формальная сторона суда была соблюдена, т. е. когда показания обвинителей папы были выслушаны Карлом. Таким образом, обвинения были предъявлены, хотя, может быть, и не были доказаны, и только тогда Карл согласился с мнением епископов, которые, отвергая возможность судебного приговора, признали за папой право принести очистительную клятву. Это принесение присяги состоялось вскоре после первого собрания и также в базилике Св. Петра в присутствии всех епископов и оптиматов, городских и франкских; римский народ плотной толпой наполнял корабли церкви. Папа взошел на ту же кафедру, на которой некогда стоял Пелагий, давая свою клятву, и, взяв в руки Евангелие, произнес следующую формулу очистительной клятвы:

«Возлюбленные братья, вам известно, что против меня восстали злодеи; они взвели на меня тяжкие обвинения и тем оскорбили меня. Чтобы произнести по этому делу решение, всемилостивейший и пресветлейший король прибыл сюда с пастырями и своими вельможами. Ввиду этого я, Лев, первосвященник святой римской церкви, никем не осужденный, никем не принуждаемый, а по своей воле, в вашем присутствии и перед Богом, которому раскрыта совесть, перед Его ангелами и перед святым апостолом Петром, перед лицом которого мы стоим, утверждаю, что я не совершал преступлений, которые мне ставят в вину, и никому не приказывал совершать их; я призываю в свидетели тому Бога, пред судом которого мы должны предстать и перед лицом которого мы стоим здесь. Все это я делаю не понуждаемый к тому каким-либо законом и не ради того, чтоб вменить это, как обычай или обязанность, установленные святой церковью, моим преемникам и собратьям-епископам, а только для того, чтобы вернее изгнать из вас несправедливые подозрения».

Когда затем Лев подтвердил свои слова клятвой, духовенство пропело Те Deum; очистившийся от обвинений папа снова занял престол св. Петра, а обвинители, т. е. оптиматы Пасхалий, Камиул и их сообщники, осужденные заранее на смерть, были переданы в руки палача. Однако папа предпочел простить своих противников, вполне основательно опасаясь, что казнь родственников Адриана, людей знатных, только еще больше усилит недовольство римлян. По ходатайству Льва

Карл осудил виновных на изгнание во Францию; этим изгнанием было заменено применявшееся прежде изгнание в Византию.

Изложенные события завершились актом, имевшим весьма важные последствия: корона римских императоров была возложена на короля франков. Триста двадцать четыре года протекло с того времени, когда послы римского сената явились к императору Зенону, вручили ему регалии и объявили, что Риму и Западу более не нужен отдельный император. Затем наступил долго длившийся и полный превратностей период упадка, когда византийские императоры правили Италией как провинцией Благоговейное отношение к идее Римской империи сохранялось в людях упорно; освобожденная Италия и Запад даже в конце VIII века все еще преклонялись перед саном византийских императоров, этим слабым отражением Римской империи. Древних установлений, составлявших основу трона цезарей, уже не существовало; тем не менее идея империи не переставала жить. Это была священная форма, которая в течение столетий выражала собой единство человеческой республики и вместе с тем видимой Церкви. Германцы разрушили Западную империю, но они же и восстановили ее, когда римская цивилизация была ими усвоена и сами они были приняты в лоно Церкви. Эта Церковь, законам которой Запад уже был подчинен, возродила Римскую империю из себя самой как политическую форму заложенного в ней мирового гражданского начала и того духовного единства, в котором папа соединял такое множество народов. Помимо этого, верховная власть папы над всеми церквями Запада могла быть окончательно признана только императором и империей. Затем, восстановление империи оказывалось необходимым также ввиду страшного могущества ислама, который угрожал не только Византии, но и самому Риму из Сицилии и Испании. Греческие императоры, будучи правителями Востока, могли держать Запад под своей властью лишь до тех пор, пока римская церковь была еще беспомощна, Италия была истощена, а германский Запад был во власти варваров, еще не знавших закона. Но эта власть уже не могла быть удержана, когда церковь приобрела самостоятельность, в Италии возродилось национальное самосознание и Европа объединилась в могущественное франкское государство, во главе которого стоял великий монарх. Таким образом возникла идея о провозглашении Карла императором и был осуществлен тот замысел, которым некогда с началом иконоборства возмутившиеся итальянцы грозили Льву Исаврянину. Теперь Запад уже предъявлял свои притязания на права империи. Право Византии на положение империи стало законным с давних времен; но Византия была только детищем Рима, и императорская власть получила свое начало в Риме: трон цезарей был в этом городе. Рим, следовательно, только возвратил себе свои права, когда, как некогда в древности, он предоставил императорскую корону могущественному повелителю Запада. Летописцы того времени, обсуждая положение дел, находили, что императорская власть тогда никому не принадлежала, — власть, которая у греков со времени Константина сначала была разделена между двумя городами, а затем сосредоточена в одном. За два года до того, как Лев подвергся поруганию, сану императора в лице Константина VI было также нанесено оскорбление. Римская Республика была терроризирована Ириной, бесстыдной женщиной, которая приказала ослепить своего собственного сына; ввиду этого трон империи оказывался вообще не занятым. Таким образом франкскому монарху, уже обладавшему Римом, столицей империи, и многими другими резиденциями древней императорской власти, была передана корона Константина, никому, собственно, не принадлежавшая.

Это важное событие, ставшее необходимым в силу направления мысли того времени и потребностей Запада, но бывшее революционным по отношению к правам Византии, едва ли могло быть делом случая, а скорее явилось результатом исторически сложившихся обстоятельств и созданных ими решений. Можно ли сомневаться в том, что императорская корона была той целью, к которой уже давно стремился Карл Великий, и что таков же был идеал его друзей, живших римским мировоззрением? Сам Карл прибыл в Рим, очевидно, для того, чтобы осуществить свою цель или, по крайней мере, прийти к какому-нибудь окончательному решению, и папа во время своего пребывания во Франции уже заявил о своей готовности содействовать этому великому перевороту. Сам процесс освобождения пап из-под власти Византии — законной имперской власти — совершался нерешительно, и папы признавали ее еще и тогда, когда франкские государи уже приобрели власть над Италией Обстоятельства вынудили, однако, пап отдаться под покровительство франкских королей и предоставить им сан патриция в Риме; сами они взамен получили церковное государство, обладание которым могло быть обеспечено за ними только постоянной готовностью франков поддерживать их. Изгнание папы из Рима, где Карл уже был государем, послужило началом решительных действий. При таких условиях Лев III неизбежно должен был содействовать переходу власти к западной династии, к строго католическому королевскому дому Пипина, помазанному на царство предшественником Льва, Стефаном. Защитой для церкви являлось ревностное благочестие этого дома, а его могущество должно было спасти христианство от варваров и язычников. Что касается Византии, то от нее уже нельзя было ждать ничего другого, кроме повторения юстиниановского деспотизма и догматических ересей. Все это было уже давно и зрело обдуманно и взвешенно.

Можно предположить, что принадлежавшие к духовенству друзья Карла более всего содействовали осуществлению изложенного плана, к которому папа, может быть, не относился с большим увлечением. Алкуин был заранее посвящен в этот план; это доказывают его письма; но франкские послы провели в Риме целый год, и нет сомнения, что они вступили в соглашение с римлянами, так как в данном случае их избирательный голос имел главное значение. Исходя из избирательного права, принадлежавшего в древности сенату и народу, римляне провозгласили Карла патрицием, и теперь по тому же праву им предстояло объявить Карла императором. Карл становился императором государства вообще только потому, что он делался императором римлян и Рима. Решение римской знати и народа, без сомнения, предшествовало коронованию, и Карл был возведен в сан римского императора теми же тремя избирательными корпорациями, которые принимали участие в избрании пап.

Великий переворот, уничтожавший вековые права Византии, не должен был совершиться по личному усмотрению короля или папы; это юг перевороту надлежал0 явиться актом самого божественного промысла и затем законным действием христианского мира, представителями которого были римский народ и все собравшиеся в Риме духовные лица, оптиматы и граждане, как германские, так и латинские. Сами франкские летописцы говорят, что Карл стал императором по избранию римского народа, или ссылаются на общее собрание обеих соединенных наций, причем перечисляют участников собрания в таком порядке: папа, все собрание духовны» лиц, епископов и аббатов, сенат франков, все знатные римские люди и прочий христианский народ.

Решение римлян и франков было возвещено Карлу в виде прошения. Не следует ли предположить, что он, как некогда Август, притворился, что не примет высокого сана, пока не будет вынужден к тому самим совершившимся фактом? Карл объявил, что предложение императорской короны для него совершенно неожиданно и что он никогда бы не переступил порога церкви Св. Петра, если бы знал, что таковы намерения Льва. Этот ответ человека, в котором было столько благочестия и геройства, не должен ли быть отнесен к лицемерию? Разве сын Карла, Пипин, не был призван в Рим с войны против Беневента именно для того, чтоб присутствовать при короновании? Все эти противоречия пытались устранить, утверждая вместе с Эгингардом, что Карла смущала мысль о Византии, что он еще не объявил своего решения и что он пытался переговорами с греками сначала добиться от них признания за ним сана императора; поэтому для Карла будто бы и явилось такой неожиданностью коронование, которое было предложено ему так несвоевременно. Само по себе это объяснение до некоторой степени правдоподобно; но оно имеет в иду исключительно время коронования. Между тем на принятие сана императора Карл давно выразил свое согласие, и оно было окончательно утверждено во время пребывания Карла в Риме. Друзья Карла были вполне уверены, что он будет провозглашен императором.

Само коронование было совершено без особых приготовлений и не сопровождалось торжественными церемониями; это было сделано с той целью, чтоб положить конец всяким дальнейшим колебаниям. Действовать так решительно входило в расчеты папы уже потому, что на его долю в этом случае выпадала главная действующая роль, коронованием же и миропомазанием за церковью устанавливалось высшее право. В этот момент папа, глава церкви, действительно возводил в сан императора лицо, избранное римлянами и франками. Ничего не могло быть проще и скромнее этого акта, имевшего значение всемирно-исторического события. В день Рождества Карл лежал распростертым и молился перед исповедальней Св. Петра; когда затем Карл поднялся, Лев, как бы движимый самим Богом, возложил на голову короля золотую корону, и народ, уже подготовленный и понимавший то, что происходит перед ним, приветствовал Карла кликами, которыми приветствовали римляне цезарей: «Карлу, благочестивейшему Августу, венчанному Богом, великому, миролюбивому императору римлян, жизнь и победа!» Это приветствие было повторено дважды. Высоко знаменательный момент, который когда-либо переживали римляне, вызвал в народе целую бурю воодушевления, когда папа, как второй Самуил, помазал на царство нового западного цезаря и его сына Пипина. После того Лев одел Карла в императорскую мантию и, опустившись на колена, преклонился перед главой Римской империи, которого Бог его рукой венчал на царство. За торжеством коронования следовала обедня, и по окончании ее Карл и Пипин сделали церквям приготовленные раньше приношения: базилике Св. Петра серебряный стол с драгоценной золотой утварью, базилике Св. Павла — подобное же приношение, Латеранской базилике — золотой крест, украшенный драгоценными камнями, и церкви S.-Maria Maggiore — не менее дорогие приношения.

Так сложил с себя Карл сан патриция и стал с той поры называться императором и августом. Новый титул не мог увеличить могущества государя, который уже давно был властителем Запада; но этим титулом было формально признано за Карлом его единодержавие и возвещено всему миру, что Карлу присвоен «дарованный ему Богом» сан цезаря; в этот сан Карл был возведен в величайшем из всех церковных святилищ и в Риме, древнем средоточии всемирной монархии. Позднее, когда германская империя вступила в борьбу с папством, канонисты стали утверждать, будто император получил корону только по милости папы, и такое утверждение обосновывали на том, что Карл был коронован Львом III. В свою очередь, короли ссылались на форму приветствия, провозглашенного народом: «Венчанному Богом императору римлян жизнь и победа», и утверждали, что свою корону, неотъемлемое наследие цезарей, они носят только по произволению Бога. Наконец, римляне стали доказывать, что Карл получил эту корону лишь по верховной воле сената и народа. Спор о правовом происхождении имперской власти не прекращался за все время Средних веков. Ни в чем не изменив фактической стороны всемирной истории, этот спор, однако, доказал, что в человечестве живет потребность сводить мир фактов к принципиальному началу, которым узаконивается власть. Папа Лев III так же мало имел права передавать кому-либо корону империи, ему не принадлежавшей, как и Карл присваивать себе эту корону. Но папа считал себя представителем империи и римского начала, и он имел силу совершить этот не осуществимый без содействия церкви переворот не столько как верховный глава христианской республики, сколько как человек, в котором воплотилась латинская национальность Мир видел в лице папы святого посредника между собой и божественным промыслом, и только совершенные этим посредником коронование и миропомазание облекали императорскую власть Карла божественной санкцией. С другой стороны, избирательное право римлян, в какой бы форме оно ни выразилось, было бесспорно и ни при каком позднейшем избрании императора не могло иметь такого решающего юридического значения. Если бы римляне, от которых приобрел свой сан новый август, высказались в 800 г. против провозглашения Карла императором, король франков никогда не был бы императором или его императорская власть как узурпация утратила бы всякую видимость законности. Таким образом, как помимо решения папы, так и помимо желания римлян Карл не мог стать императором. Но наряду с папой и римлянами в избрании принимали участие также франки и другие германцы, представителями которых являлись существовавшие в Риме корпорации (scholae) чужестранцев. Избирательное право, первоначально принадлежавшее исключительно сенату и народу и как таковое никогда, впрочем, не признававшееся Карлом, утратило свое значение, так как основу имперской власти теперь составляла уже германская нация, но ею избирались только франкские и немецкие короли.

Точно так же с течением времени возник и другой спорный вопрос: не была ли имперская власть, принадлежавшая грекам, передана в 800 г. папой франкам? Так именно ставился и решался в положительном смысле этот вопрос людьми, признававшими за папой право инвеституры. Но если не подлежит сомнению, что Лев III как папа не обладал такой исключительной властью, которая давала бы ему возможность предоставить королю франков корону империи и не имел также на это никакого права, то этим самым решается также отрицательно вопрос и о том, мог ли папа отнять имперскую власть у греков и передать ее франкам. Само выражение «перемещение империи» не вполне верно. Дело в том, что в то время, когда возник великий проект провозглашения Карла императором, представление о единстве империи было все еще настолько могущественной догмой, что даже мысль об отделении Запада от Востока являлась невозможной. Казалось более вероятным, что Карлу предстоит занять трон всемирной империи, так как он считался свободным после того, как Константин VI был свергнут с него; при этом Карл явился бы не антиимператором, а императором единодержавным, преемником Константина и Юстиниана. Карл сам предполагал, как гласила молва, вступить в брак с Ириной. Империи надлежало перейти под власть новой династии, франкской, а не франкского народа, и весьма вероятно, что и Карл, и Лев верили в возможность сохранить единство как империи, так и церкви. Но эти надежды были только несбыточной мечтой. Новая императорская власть осталась в пределах Запада и не распространилась на Восток, на который во времена Гонория и его преемников простиралась древняя императорская власть. Оскорбленные греки отнеслись к этой новой власти как к узурпации и печалились о том, что великий франкский меч разрубил связь, существовавшую между Римом и Византией, что прекрасная дочь отторгнута навсегда от своей убеленной сединами древности матери. Отныне глубокая пропасть легла между Востоком и Западом. Церковь, государственные установления, наука, искусство, нравы, уклад жизни и даже воспоминания — все это оказалось совершенно иным на Востоке и на Западе. Греческая империя превратилась в Восточную и, оставаясь неизменной, просуществовала со славой еще шесть мучительных для нее столетий; Римская империя своим существованием внесла в жизнь западных народов непредвиденно богатое содержание. Таким образом римская имперская власть была фактически восстановлена. В представлении человечества она казалась сохранившей свою древнюю форму; но это было так только по внешности — по своему содержанию эта власть была новой. В возникшем вновь государстве живыми носителями политических начал уже были германцы и, кроме того, само государство смелым решением было выдвинуто за пределы исключительно государственных основоначал: оно было обосновано божественным произволением и вскоре же получило значение ленного владения, дарованного этим произволением. Новая власть имела теократический характер. Церковь, Царство Божие на земле, составляла внутреннее жизненное начало новой империи, которая, с своей стороны, являлась гражданской формой церкви, ее католическим телом. Без Церкви существование государства становилось невозможным. Уже не римские законы, а установления церкви являлись твердой основой и связью, соединившей западные народы и создавшей из них христианскую общину, главами которой были единый император и единый папа. Унаследованная от древности образованность, содержание религии, культ, нравственные законы, священство, римский язык, праздники, календарь — словом, все то, что составляло общее достояние народов, исходило теперь из Церкви. Римская идея всемирной республики, которой могло быть объединено все человечество, только в Церкви получила свое видимое выражение. Император являлся верховным главой Церкви и ее охранителем; ему, светскому наместнику Христа, надлежало приумножать Церковь и блюсти в ней порядок. К народам и государствам, которые были объединены империей и признавали — добровольно или в силу принуждения — гражданскую власть императора, последний стоял отныне в тех же самых отношениях, в каких стоял папа к местным церквям и митрополитам, пока централизация Церкви еще не была окончательно достигнута. В ближайшее время после Карла Великого западный цезарь еще не обладал ни действительно обширными территориями, ни государственной властью; императорская власть была основана скорее на общей всем народам догме и имела значение интернационального авторитета. Он представлял собой идеальную силу, не имевшую реальных оснований.

Возникновение на Западе из древнеримской государственной идеи теократического начала привело к тому, что сама Церковь, руководимая своим папой, духовным наместником Христа, с течением времени развилась в единую господствующую власть. Мистическому пониманию реального мира в Средние века, на которое мы теперь смотрим как на софистическую игру символами, весь мир, так же как и человек, представлялся сочетанием души и тела. Отвоеванный долгой борьбой догмат о двух естествах Христа, земном и божественном, был положен в основу также и политического понимания человечества, и это могло послужить папе только на пользу. Церковь являлась душой, государство — только телом христианства.

Папа оказывался наместником Христа во всех вопросах божественного и вечного значения; император был таким же заместителем только в делах преходящих и земных. Первый являлся солнцем, разливающим повсюду жизнь, второй — луной, освещающий землю, когда она окутана ночью. Этот дуализм, созданный разделением власти между императором и папой, положил начало принципиальной борьбе, Таким образом, с 800 г. в западном мире начали действовать те два противоположных начала, латинское и германское, около которых вращалась и продолжает вращаться доныне вся история Европы. В эпоху Карла Великого эти начала, однако, могли быть подмечены разве только в виде зачатков. Перед императорским величием Карла, так же как перед величием древних императоров, блеск римского епископа, преклонившегося перед Карлом, должен был померкнуть; этот епископ, как всякий другой, был в государстве Карла его подданным. Завершив собой долгую и бурную эпоху переселения народов, коронование Карла императором явилось как бы печатью, скрепившей примирение германцев с Римом, — союз древнего латинского мира с новым, германским. Германия и Италия становились отныне носительницами всемирной культуры. В течение длинного ряда столетий они обе не переставали оказывать друг на друга воздействие, а наряду с ними путем смешения обеих рас, возникали и расцветали новые нации, в которых преобладало то латинское, то германское начало. С той поры жизнь народов сосредоточилась в великой концентрической системе церкви и государства, и на лоне этой системы была создана вся западная культура вообще. Чарующее действие этой двойной системы на человечество длилось так долго и было так прочно, что с ним уже не мог быть сравниваем ни по силе, ни по продолжительности политический порядок, существовавший в древности.

Всемирно-исторические моменты получают свое значение только с течением времени. Так было и с коронованием Карла Великого. В летописях человечества едва ли найдется другой момент, который имел бы подобное же первенствующее значение. Это был творческий момент в истории, когда из хаоса Древнего мира и стихийной воли переселяющихся народных масс создался материк, на котором историческая судьба Европы стала развиваться, следуя у же не столько законам механических сил, сколько началу чисто духовному.