2. Иннокентий созывает собор в Лионе, 1245 г. — Низложение императора. — Последствия этого приговора. — Воззвание Фридриха к государям Европы. — Контрманифест папы. — Настроение в Европе. — Чего хотел император. — Иннокентий IV решается на войну на жизнь или смерть против дома Гогенштауфенов

2. Иннокентий созывает собор в Лионе, 1245 г. — Низложение императора. — Последствия этого приговора. — Воззвание Фридриха к государям Европы. — Контрманифест папы. — Настроение в Европе. — Чего хотел император. — Иннокентий IV решается на войну на жизнь или смерть против дома Гогенштауфенов

Бегство папы было мастерским ходом, благодаря которому действие великой драмы повернулось в его пользу. Оно выставило Фридриха гонителем, а Иннокентия мучеником, причем последний благодаря своему увенчанному счастьем мужеству явился и энергичным человеком. Оно произвело во всем мире глубокое впечатление и больше повредило престиж у Фридриха, чем это могло бы сделать большое проигранное сражение. Смущенный император послал графа Тулузского в Геную просить беглеца о возвращении и примирении. В длинном манифесте он изложил всему миру ход событий и описал переговоры, которые он вел с папой до момента его бегства: он видел себя вовлеченным в новую войну с церковью и в худшем положении, чем он был раньше. На месте Григория IX стал Иннокентий IV, т.е. на место горячего и страстного, но открытого и честного врага — недобросовестный и хитрый противник.

Папа пробыл три месяца в монастыре Св. Андрея близ Генуи, затем отправился во Францию, чтобы, подобно своим предшественникам, найти там себе приют. После многих затруднений он только 2 декабря достиг Лиона. Этот цветущий город, хотя и считавшийся подвластным империи, в действительности был независимой общиной и мог предоставить ему достаточную безопасность. Счастье дать у себя пристанище римской курии было, впрочем, сомнительно и дорого стоило. Иннокентий желал бы быть принятым в государстве какого-нибудь могущественного короля; но Англия и Арагон и даже Франция вежливо просили его избавить их от этой чести; поэтому он остался в Лионе. 3 января 1245 г. он созвал собор, на суд которого он не вызвал в законной форме императора.

Только 140 прелатов, большей частью из Франции и из померкнувшей уже Испании, которая даже выставила обвинителей против Фридриха, почти никого из Германии – таков был состав собора, созванного в июне в Лионе. Трудно было бы назвать этот романский собор вселенским. Он открылся 26 июня. Известный юрист Таддеус Суесский с достоинством и красноречиво защищал своего государя. Он просил отсрочки суда; она была дана, но срок был определен очень короткий. Император, бывший в Вероне, отправил новых послов, прибытия которых не дождались– 17 июля над ним снова было произнесено отлучение и великий император был объявлен низложенным. Приговор этот был торопливо прочитан папой пораженному неожиданностью собранию, и вообще процессу недоставало закономерной формы вызова к суду, основательных свидетельских показаний и надлежащей защиты. Адвокат императора, который уже апеллировал к будущему папе и к Вселенскому собору королей, князей и прелатов, в отчаянии ударил себя в грудь, услышав этот гибельный приговор; он заявил свой протест и уехал.

Решение Лионского собора было одним из самых роковых событий во всемирной истории; его убийственное действие низвергло древнюю германскую империю; но и церковь была очень глубоко поражена собственной молнией. Низложение императора имело теперь своим последствием противопоставление ему другого, тогда как Фридрих II не мог и думать о том, чтобы, подобно Генриху IV и его преемникам, бороться с папством оружием раскола. Теперь речь шла уже не о том, чтобы вытеснить церковного папу посредством императорского папы, а скорее о том, чтобы смирить духовную власть вообще, в лице папы поднявшуюся над уровнем властителей, и освободить светскую власть от ее деспотизма.

Фридрих обратился за помощью ко всем государям Европы. Его достопамятный манифест говорил им следующее: «Счастливыми называли в древности тех, кому чужое несчастье служило предостережением. Предшественник подготавливает судьбу преемника, и, как печать на воске, так пример отпечатывается на нравственной жизни. Если бы другие обиженные государи дали бы мне такой предостерегающий пример, какой я даю вам, христианские короли! Называющие себя сегодня пастырями притесняют сыновей тех отцов, милостыней которых они питались; они сами, сыновья наших подданных, забывают, кто их отцы, и, достигнув апостольского звания, не почитают ни императора, ни королей. Об этом свидетельствует дерзость Иннокентия. Созвав Вселенский, как он его называет, собор, он осмелился без вызова на суд и без доказательства вины присудить меня к низложению и тем нанес всем королям безмерное оскорбление. Чего только каждый из вас, королей, не может ожидать от дерзновения этого духовного властителя, когда он, не имея в светских делах надо мной никакой судебной власти, осмеливается низложить меня, того, который посредством торжественного избрания владетельными князьями и с согласия всей, тогда еще справедливой, церкви, волей Божией коронован был императорской диадемой. Но я не первый и не буду последним из тех, кого, злоупотребляя духовной властью, пытаются свергнуть с престола. Часть этой вины лежит на вас, потому что вы повинуетесь лицемерным святошам, властолюбие которых не утолило бы все воды Иордана. Если бы ваше легковерное простодушие не было введено в соблазн лицемерием этих книжников и фарисеев, то вы бы узнали отвратительные, невыразимые для стыдливости пороки этой курии и стали бы гнушаться ее. Они вымогают, как вам хорошо известно, большие доходы из многих королевств; это есть источник их безумного высокомерия. У вас, христиан, они просят милостыни, чтобы на эти средства у них пировали еретики; вы разоряете дома своих друзей, чтоб строить города врагам. Но не думайте, чтобы приговор папы мог сломить мою гордость. Моя совесть чиста — со мною Бог. Его призываю я во свидетели; моим всегдашним намерением было возвратить всех духовных лиц всякого ранга, особенно самых высокопоставленных, к апостольской жизни, к смирению Спасителя и к устройству чистой первобытной церкви. Тогда бы духовенство старалось обращать взоры свои вверх, на ангелов, блистать чудесами, исцелять больных, воскрешать мертвых и покорять князей и королей святостью жизни, а не силой оружия. Но эти служащие миру, опьяненные сластолюбием священники презирают Бога, потому что их религия потонула в потоке богатства. У таких отнять эти вредные имения, эту тяжесть их проклятия будет воистину делом любви; и к этому мы и все государи вместе с нами должны ревностно приложить свою руку, чтобы духовенство было лишено всего излишнего и, довольствуясь умеренным достатком, снова посвятило бы себя служению Богу».

На веские обвинения императора папа ответил чрезвычайным изобилием теоретических доказательств его права судить императора и королей; основным пунктом папского плана было: возвести в непоколебимый навеки закон то доказанное уже на практике предыдущими событиями положение церкви, что папа получил от Христа судебную власть над королями. Поэтому Иннокентий IV утверждал, что папа есть наместник Христа, который передал ему полную судебную власть на земле; что Константин передал церкви незаконную тиранию империи и только потом получил ее, как законную власть, в ленное владение от церкви; что оба меча принадлежат церкви, которая передает при короновании светский меч императору для своей защиты. Он говорил, что император по старинному обычаю должен приносить присягу на подданство папе, своему верховному феодальному господину, от которого он получает титул и корону. «Император упрекает церковь, пишет папа, за то, что она не так часто блещет чудесной силой, как то было в первобытные ее времена, что, согласно с пророчеством Давида, семя его сделалось могущественно на земле, и духовные пастыри блещут почестями и богатствами. Мы сами предпочитаем нищету духом, которая лишь с трудом может быть сохранена при избытке богатства; но мы утверждаем, что грешно не пользование богатством, а злоупотребление им». Это письмо есть важнейший документ относительно средневекового воззрения духовенства на значение папского сана. Иннокентий IV открыто опроверг им равновесие духовной и светской власти и прямо требовал для Святого престола соединения обеих властей. Европейским монархам не пришлось бы в течение веков бороться с этими безмерными, убийственными для всякой свободы принципами, если бы они тогда признали дело Фридриха своим делом.

Духовная жизнь Западной Европы делилась тогда между монашеством и рыцарством, между феодальным произволом и холопством, верующим фанатизмом и свободомыслящим еретичеством, между домашним, житейским трудом и тихой работой мысли, на бесчисленные направления, права, привилегии, государства в государстве, обособленные или кастообразно разграниченные; объединяющая, создающая национальное государство королевская власть еще только зарождалась. В запутанной ткани противоположных партийных целей, национальных стремлений интересов городских индивидуальностей и феодального владения одна лишь церковь являлась в виде твердой и хотя многочленной, но бесконечно простой системы, с ее иерархией, равномерно объемлющей все народы, с ее догмой и каноническим правом, с ее центром в Риме и бесспорным главой — папой. Церковь – духовная империя — становилась на место светской империи. Короли и страны сделались данниками папы; его судебные и податные учреждения были во всех провинциях, и все епископы признавали его верховенство. Тех же государей, к которым Фридрих II апеллировал против посягательства духовенства на светскую власть, папа призывал встать под знамя церкви, которая защищает свободу королей и народов от тиранических замыслов Гогенштауфенов, и мир примирялся с злоупотреблениями папской власти при мысли, что в ней он все-таки имел трибунал, привлекавший к ответственности и судивший и императора, и королей. Он признавал за папой эту судебную власть и только присоединялся к жалобам Фридриха на алчность клира, которая истощала его благосостояние. Эти жалобы были не новы. Свидетельства современников: епископов, государей, историков, поэтов — полны ими. Римская курия нуждалась в деньгах для своих возросших потребностей, а папа — для покрытия расходов на войну; поэтому христианские страны были обложены контрибуцией в виде церковной десятины. Англичане готовы были бы восстать против папы, если бы нашли поддержку в своем слабом короле. Еще более сильный отголосок нашел призыв Фридриха во Франции, где многие бароны заключили союз для защиты от посягательства клира на светские права. Первейшие магнаты, в числе которых были герцог Бургундский и граф Бретанский, заявили в статьях союзного договора, что королевство Франция было приобретено не на основании писаного права и не через овладение им духовенства, а посредством военной силы; что они аристократия страны, должны снова взять в свои руки отнятую у них судебную власть, а разбогатевшее вследствие своей алчности духовенство должно быть возвращено к бедности первобытной церкви.

Таким образом, голос Фридриха нашел себе отзвук в Европе; дух независимости в светском обществе возмутился против чрезмерной власти отклонившегося от Евангелия духовенства, но такие возмущения имели единичный характер. Отрешение папы от звания верховного судьи над властью государей и возвращение церкви к первоначальному, неполитическому положению через секуляризацию ее владений — такова была реформа, которую великий император хотел провести, но мог только высказать в виде предположения. Он не шел дальше тех положений, которые уже в эпоху Арнольда Брешианского или во время спора об инвеституре были глубже рассмотрены и убедительнее доказаны, чем в его время. Фридрих до своей смерти боролся с папством, обновленным его покровителем Иннокентием III, но все его нападки основывались на захвате папством политической власти, и ни одна из них не касалась его духовного авторитета.

Ни один каролингский, саксонский или франкский император не предоставил бы папе таких широких прав, как это принужден был сделать Фридрих II, после того как принципы Григория VII были одобрены миром и после того как сам Фридрих отказался от конкордата Каликста об инвеституре, признал низложение папой Оттона IV и воспользовался им как ступенью для достижения трона им самим, Факты говорили против него и отнимали силу у его утверждения, что папы не имеют судебной власти над королями. В его борьбе с папством он оставался одиноким и слабым, потому что он вел эту борьбу во имя отвлеченного и потому не имевшего практического значения понятия — империи или светской власти вообще, а не действительного государства и пострадавшей в своем праве нации. Королей никакая выгода не связывала с империей; они преследовали свои особые интересы и, кроме того, как и епископы, боялись отлучения и низложения. Напрасно проницательный император взывал к ним, говоря, что его дело есть также и их дело. То обстоятельство, что французский престол был занят в то время благочестивым, хотя и твердым по отношению к церкви человеком, а английский — слабодушным государем, дало папе неисчислимые преимущества. Генрих III, вероломно нарушивший великую хартию, нуждался в помощи папы против своих баронов; он не мог поддерживать своего родственника против той самой римской иерархии, которая обратила в церковный лен его собственное королевство; Людовик Французский, которого Фридрих просил быть третейским судьей, ограничился ничтожными переговорами, боясь впутать свою расцветающую и превращавшуюся в монархию Францию в дела империи. Германия, утомленная итальянскими войнами, в которых она уже перестала видеть войны за империю, вначале оказала римским проискам мужественное сопротивление, но затем она распалась на партии, выставила контркоролей и стала покидать великою императора, пока он путался в итальянском лабиринте и растрачивал свои духовные силы в стране, которая была слишком мала для его гения. За него высказался только не имевший в то время значения голос евангельских еретиков. Когда Церковь после Лионского приговора перешла из положения страждущей в решительное наступление, то всякое примирение сделалось невозможным. Папа определенно высказал, что он никогда не заключит мира с Фридрихом и не потерпит, чтобы он или его сыновья, «порождения ехидны», были на троне. Того, чего желал еще Иннокентий III, Иннокентий IV решил достигнуть во что бы то ни стало, именно низложения Гогенштауфенов па печные времена и возведения на императорский трои такого человека, который в качестве папской креатуры отказался бы от Церковной области и Италии.

Он вел войну всеми самыми недостойными средствами, к которым мог прибегать эгоизм светских властителен, каковы были: фанатическое преследование сторонников Фридриха во всех странах, докуда простиралась власть церкви, подстрекательство к отпадению, подкуп в целях всеобщей измены, коварные происки легатов и агентов, которые в поисках за новым императором возбуждали князей и епископов к восстанию и пытались даже соблазнить Конрада, сына императора. Толпы нищенствующих монахов наполняли сердца фанатизмом, и народы спокойно смотрели на то, как их имущество утекало в римские кассы и отпущение грехов за святой крестовый поход раздавалось тем, кто поднимал оружие против своего повелителя. Обет идти в крестовый поход превратился в обязанность воевать против императора. Уже Григорий IX публично заклеймил Фридриха как еретика; обвинение его в том, что он был врагом христианской веры, было могущественным оружием в руках духовенства. Его сарацинская свита, его свободомыслящий светлый ум давали ненависти поводы к ядовитым обвинением. Против императора, как язычника, во всех странах проповедовался крестовый поход, и немецкий владетельный князь, тюрингенский ландграф Генрих Распе, который весной 1246 г. принял на себя знание контримператора, не стыдился призывать миланцев на воину против Фридриха, «врага распятого». Император очень хорошо понимал, что при продолжении войны против папства его судьба будет такая же. как и императоров, его предшественников; он желал примириться с церковью, хотя бы даже па унизительных условиях; он доставил в руки некоторых епископов свое католическое исповедание веры. Они передали его в подлиннике папе, который его отверг. Иннокентии IV хотел гибели Фридриха и его рада; он сам принудил императора продолжать войну.